Взвод, как и было условлено, собрался у пирса. Здесь подавили две пулеметные точки, но убитых валялись десятки. Особенно яростные схватки произошли на Якорной площади, там скопились мятежники, некоторые были уже обезоружены, но их убивали прикладами и штыками, они падали, хрипели, пытаясь что-то произнести.

Меньше жертв было на кораблях. Экипажи сообразили, что они спасутся, если затолкают в трюмы или даже убьют заводил мятежа. А потом сдадутся на милость победителя. Так и сделали, и потерь у них было меньше. Командный пункт Тухачевского находился в Ораниенбауме. Он поддерживал с командирами связь через посыльных. Была и проводная связь, но ее скоро нарушил артобстрел. Посыльные пропадали. Но командарм и без донесений знал, что происходит в войсках. Судил по тому, как меняется режим огня. Прекратились взрывы фугасов. Значит, части уже в городе. Смещается треск винтовок к центру города. Следовательно, бой затухает. Кронштадт в наших руках. И командарм, соблюдая необходимые формальности, собственноручно написал приказ. Зафиксировал факт, что 17 марта, в 21 час 50 минут, как и планировалось, войска 7-й армии полностью овладели крепостью, батареей Риф, а также всем островом Котлин.

Требуя быстрейшего завершения операции, приказ командарма имел и такой пункт: «Жестоко расправляться с мятежниками, расстреливать их безо всякого сожаления… пленными не увлекаться».

Приказ лишь отразил реальность. Развязав бойню, кронштадтцы поставили себя вне закона. А это для них означало, что в случае поражения их неотвратимо ждет смерть. Тухачевский дал санкцию на то, что осуществлялось и без его санкции. Будь он агитатором политпросвета, он, возможно, поступил бы иначе. Но он был командармом, которому государство вручило оружие. И он им распорядился по законам логики: «Зуб за зуб, а за око — голову!»

От тех, кто захватил штаб мятежников, Михаил Николаевич получил письменный доклад. Там оказалась войсковая мелюзга. Провокаторы-главари, вовлекшие толпу в авантюру, заблаговременно ретировались. Они нашли убежище в Финляндии. Полагают, что бежавших туда оказалось не меньше восьми тысяч. Финны приютили и Козловского, и Петриченко. Оставшихся в России их судьба мало интересовала.

Гражданская война во все времена — братоубийство. К сожалению, это аксиома. Кронштадт еще и еще раз наглядно подтвердил очевидное — нельзя «играть» в восстание.

Жертвы были чудовищными. Однако всем было невыгодно подсчитывать их. Истина известна небесной канцелярии, знать ее на земле не обязательно. Это — яркий пример массового людского умопомешательства.

Официальные данные, объявленные в печати, таковы: мятежный Кронштадт потерял более тысячи человек убитыми и не менее тысячи ранеными. 2,5 тысячи сдались в плен — в основном спаслись люди на кораблях. Потери войск 7-й армии и личного состава Смоленских курсов — 527 убитых и 3285 раненых.

Суд над мятежниками, попавшими в руки трибунала, был скорый. К высшей мере, к расстрелу, были приговорены 2103 человека, оправдано — 1451.

Несколько тысяч человек осуждены к различным срокам тюремного заключения и к содержанию в исправительно-трудовых лагерях. Это — те, кто просто жил в городе: санитары, связисты, повара и т. п. Ведь пословица гласит: «Лес рубят — щепки летят».

Кронштадт для страны — глубокая рана, событие кровавое, нелепое. Но человеческие сообщества без нелепостей существовать не могут. Даже сочиняются победные реляции. 7-я армия Тухачевского со своей боевой задачей справилась успешно. Смоленские курсы — тоже. Отличившихся наградили.

После завершения боевой операции по усмирению бунтарей в мятежном Кронштадте состоялся парад войск, участвовавших в акции. На параде Николай Берзарин в последний раз увидел всемогущего революционного «фельдмаршала» — наркомвоенмора Льва Давыдовича Троцкого. С ним были главнокомандующий С. С. Каменев, командарм М. Н. Тухачевский и другие военачальники.

Троцкий говорил о мятежниках как о врагах народа и в то же время как о своенравных людях, достойных осуждения и жалости: «Мы очень долго ждали, когда наши товарищи матросы увидят собственными глазами, кто руководит их мятежом. Но те оказались слепыми котятами и за то поплатились кровью. Балтийцы потеряли право именоваться “красой и гордостью революции”».

Перед мировым общественным мнением на III конгрессе Коминтерна[15] оправдывался Николай Иванович Бухарин[16]. Он сказал: «Кто говорит, Кронштадтское восстание было белым? Нет. Ради идеи, ради нашей цели мы были вынуждены подавить мятеж наших допустивших ошибку братьев. Мы не можем видеть в кронштадтских моряках своих врагов. Мы любим их, как братьев, как собственную плоть и кровь».

Берзарин, по возвращении в Смоленск, на собрании пытался замолвить слово насчет награды для Подкуйко. Его одернули: «Утопили пулемет, а еще заикаетесь о поощрении». Обидно стало. Тогда орденоносцев считали чуть ли не святыми. Петя заслуживал награды. Как и Бесагур, но тот отсутствовал — находился в госпитале, получил ранение в предплечье. И все же в приказе по поводу завершения операции начальник курсов объявил в числе других благодарности Кантемирову, Берзарину и Подкуйко.

Трофейный ствол и деревянную кобуру к нему Подкуйко отдал парторгу. Убитый моряк, видно, носил его для форсу, так как в магазине маузера не было ни одного патрона.

— Спасибо вам, герои, — поблагодарил парторг. — А патроны… Калибр 7.65. Найдем!

Подкуйко осторожничал и не стал никому показывать записную книжку, взятую из бушлата жертвы. Туда моряк заносил, кроме адресов, куплеты из любимого военморами цикла «Эх, яблочко!». Одни из них содержали похабщину, другие — политику. Политические вирши — примитив. Но опасный:

Петр показал матросский фольклор только своему приятелю, Николаю. Берзарин заключил: «Кронштадтцы свою песенку спели…» Они пошли в столовую и этот крамольный трофей сожгли в огне под котлом.

Газеты того времени много писали о добровольцах — делегатах X партсъезда, участвовавших в военной акции «Даешь Кронштадт!». В штурме приняли участие 300 делегатов. Они готовы были погибнуть, защищая идеалы своей партии. Триста! Что-то символическое таится в этой цифре. Именно столько было воинов у царя Спарты, Леонида. В битве с персами, в 480 году до н. э., они пали, не отступив ни на шаг. И тот, кто формировал отряд делегатов, наверное, был историком. Кто? Может быть, профессор Михаил Покровский, заместитель наркома просвещения? От него порой исходили подобные политические инициативы. Берзарин никого из них не видел, они находились в Северной и Южной группах. Все делегаты действительно проявили героизм. Они занимали в государстве видные посты: И. П. Баранов, А. С. Бубнов, Б. П. Затонский… Врач Иван Русаков, старый партиец, с санитарной сумкой был среди атакующих, оказывал помощь раненым, погиб в бою. С винтовкой в руках бежал по льду поэт Григорий Фрейгин, его сразила пуля. Среди атакующих были писатель Александр Фадеев[17], будущий автор «Разгрома» и других произведений советской классики, в той атаке вторично получил ранение — лежал на льду с простреленной ногой.

— В бою с японцами под Спасском меня ранили, — рассказал Фадеев соседям по палате в госпитале. Они уже знали, что Саша семнадцатилетним вступил в партию, а в 19 лет стал комиссаром бригады. Он делегат X съезда, самый молодой… И вот Кронштадт.