18 октября 1961 года ФБР направило Ричарду Бисселу секретный меморандум, в котором предупреждало: Джанкана открыто похваляется, что «с Фиделем Кастро будет скоро покончено». Примерно в то же время агенты ФБР пытались вынудить Роселли стать их осведомителем, показав ему фотографию, на которой он, юный Филиппо Сакко, был запечатлен в родной Эстерии: они знали, кем он был на самом деле. Гангстеру пришлось обратиться к своим новым партнерам в ЦРУ, чтобы ФБР оставило его в покое — в интересах национальной безопасности.
Мафия искренне оскорбилась тем, что ряд учреждений федерального правительства не уважает ореол легальности, который, как она считала, создан вокруг нее службой на ЦРУ. Чаки Инглиш, правая рука Сэма Джанканы, однажды выбежал из излюбленного гангстерами ресторанчика в Форест-парке, штат Иллинойс, и в сердцах бросил агентам ФБР из группы наблюдения, слонявшимся вокруг здания: «Ну, в чем дело? И не надоела вам, ребята, эта мура? Мы же все из одной команды!»
III
В июле 1960 года, как раз накануне съезда демократической партии в Лос-Анджелесе, в приемную сената в Вашингтоне были танком проведены лидеры эмигрантских кубинских группировок.
Сенатор Джон Кеннеди обменялся рукопожатиями с Мануэлем Артиме, Тони Вароной, Аурелиано Санчесом Аранго. Им отводились ключевые роли во вторжении в Заливе свиней, а двое из них будут замешаны в попытках ЦРУ убить кубинского руководителя. Неофициальную встречу устроило Центральное разведывательное управление. Таким способом ЦРУ хотело дать знать кандидату от демократов на президентский пост, что оно готовит свержение Кастро.
ЦРУ, безусловно, стремилось на всякий случай подстраховаться: ничто не должно помешать ему расправиться с Кастро,— независимо от того, кто сидит в Овальном кабинете [40]. Сильную фракцию сторонников Кеннеди в ЦРУ возглавлял Ричард Биссел. После того как Кеннеди был официально выдвинут кандидатом на пост президента, Аллен Даллес по существующей в ЦРУ традиции ввел его в курс текущих событий, сделав 23 июля обзорный доклад. По окончании беседы Кеннеди заявил, что они «детально» обсуждали вопрос о Кубе и Африке, читай — о Кастро и Лумумбе.
Кубинский вопрос решительнейшим образом вторгался в ход предвыборной кампании 1960 года с самого ее начала. Доходившие из Майами слухи о подготовке Центральным разведывательным управлением сил вторжения на Кубу только что не сводили лагерь Кеннеди с ума. Ведь если Кастро будет свергнут до выборов, все лавры достанутся Никсону. Стратеги из лагеря Кеннеди предлагали, чтобы он выступил с речью, в которой предвосхитил бы это событие и постарался по возможности нейтрализовать его политический эффект. Уильям Эттвуд, который писал речи для Кеннеди, несколько раз звонил по Флориду одному репортеру, собиравшему по заданию журнала «Лайф» материал для статьи о подготовке кубинских эмигрантов. Эттвуд выразил глубокую озабоченность тем, что вторжение начнется до выборов, но корреспондент «Лайфа» заверил его, что для этого кубинские эмигранты пока еще недостаточно подготовлены.
В мозговом центре штаба Никсона делали ставку на осуществление вторжения до ноябрьского голосования. Никсон считал, что его «победа будет предрешена», если Кастро падет до выборов.
Для Никсона и Кеннеди кубинский вопрос приобрел просто парадоксальный характер. Ричарду Никсону — профессиональному «ястребу», отвечающему в Белом доме за вторжение,— пришлось прикусить язык и выжидать. Свое личное отношение к кубинскому вопросу он был вынужден маскировать фразами о государственной мудрости. Джон Кеннеди — либерал, игравший на своем католицизме, обратился тем не менее к безудержной травле своего консервативного оппонента. Уже превратив несуществующее отставание США в области ракетных вооружении в один из основных пунктов своей предвыборной кампании, он еще шире распластал крылья чисто «ястребиных» маневров и использовал Кубу на манер дубинки, которую раз за разом обрушивал на голову Никсона. Это потрясло даже его конкурента, признанного мастера дешевых трюков, назвавшего подобную тактику «нечестной». 23 сентября Кеннеди заявил о необходимости «поддерживать силы, борющиеся за свободу в горах Кубы и в изгнании». 6 октября он призвал «поддержать тех свободолюбивых кубинцев, которые окапывают сопротивление Кастро». Он недвусмысленно дал понять, что администрация Эйзенхауэра в этом вопросе проявляет недопустимое бездействие, произнеся трескучую фразу о том, что «коммунистической угрозе позволили возникнуть под самым нашим носом, всего в 90 милях от наших берегов».
Никсону оставалось только обиженно вздыхать, он уже стал беспокоиться, что даже если вторжение и произойдет в выгодное для него время, его ловкий оппонент сумеет сделать какой-нибудь хитрый ход и присвоить себе все лавры. По мере приближения финальных телевизионных дебатов между кандидатами обе стороны начали понимать, что о каком-либо вторжении до выборов по может быть и речи. 20 октября, накануне дебатов в Нью-Йорке, из лагеря Кеннеди в печать было передано заявление. В нем, в частности, говорилось: «Мы должны оказать поддержку борющимся против Кастро и не связанным с Батистой демократическим силам, находящимся в изгнании и на самой Кубе, в них — единственная надежда на окончательное свержение Кастро».
Подобное заявление было равнозначно обвинению в том, что администрация Эйзенхауэра недооценила и пренебрегла эмигрантами. Никсон выходил из себя. В своих мемуарах он писал с типичным для него самодовольством, что «тайная подготовка кубинских беженцев» была предпринята ЦРУ «в значительной степени благодаря моим усилиям», а тут Кеннеди представляет дело так, будто подобная идея пришла в голову ему первому! Никсон поручил находившемуся с ним в Нью-Йорке министру внутренних дел Фреду Ситону «немедленно связаться с Белым домом по прямому проводу и узнать, сообщил ли Даллес Кеннеди, что уже многие месяцы ЦРУ не только поддерживает и помогает, по и практически обучает и готовит кубинских эмигрантов для вторжения на Кубу». Ситон переговорил с бригадным генералом Эндрю Гудпейстером, который осуществлял связь между Эйзенхауэром и ЦРУ. Через полчаса пришел ответ: «Кеннеди ознакомлен с операцией».
Такие верные сторонники президента, как Ричард Гудвин [41], настаивают, что в лагере Кеннеди не могли знать заранее о вторжении, а все более и более зажигательные заявления по Кубе диктовались лишь нуждами предвыборной кампании. Действительно, летом 1960 года честолюбивые замыслы ЦРУ только еще принимали очертания плана крупномасштабного вторжения. Однако, учитывая общую «ястребиную» линию кампании Кеннеди и тот факт, что Кеннеди — среди немногих избранных, проинформированных Алленом Даллесом, — были известны замыслы ЦРУ, обучавшего кубинских контрреволюционеров, можно не сомневаться — Кеннеди знал: что-то готовится. Он намеренно тыкал Никсона носом, извращая факты и ставя их с ног на голову.
У Никсона не было иного выхода, как держаться избранной линии. В своих мемуарах он писал:
«Секретность операции следовало сохранить любой ценой. Я не мог дать понять даже намеком, что Соединенные Штаты оказывают помощь мятежным силам на Кубе и за ее пределами. Фактически я вынужден был броситься в другую крайность; пришлось обрушиться на предложение Кеннеди, которое предусматривало такую помощь, и объявить его ошибочным и безответственным, поскольку оно противоречит нашим договорным обязательствам».
Следующим вечером, во время теледебатов, он подверг критике предложение Кеннеди, назвав его «опасно безответственным», а в последующих выступлениях клеймил его как «опрометчивое» и «фантастическое». Никсон, обернувшись голубком мира, зашел весьма далеко, обвинив Кеннеди даже в том, что он, устраивая шумиху вокруг вторжения на Кубу, рискует вызвать третью мировую воину.
Кубинские эмигранты видели в Кеннеди свою новую надежду, и, когда стали известны результаты голосования, ликованию «Малой Гаваны» не было конца.
18 ноября Биссел и Даллес вылетели в Палм-Бич, чтобы доложить вновь избранному президенту о плане крупномасштабного вторжения. Кеннеди с некоторыми оговорками его одобрил.