Конференция в Пунта-дель-Эсте завершилась принятием странами — членами ОАГ хартии Союза ради прогресса. Ставя подпись за Соединенные Штаты, Дуглас Диллон, щепетильный делец с Уолл-стрит, занимавший пост министра финансов, предупредил, что Куба не получит никаких денег до тех пор, пока находится «под контролем иностранной державы, а именно Советского Союза».

Докладывая Джону Кеннеди о своей поездке, Гудвин передал ему коробку сигар, подаренную Че Геварой, «Он взял одну и начал ее раскуривать, — вспоминал Гудвин. — Потом посмотрел на меня и сказал: „Первую сигару должен был выкурить ты”».

Кубинский консул - в Буэнос-Айресе, карьерный дипломат Виталио де ла Торре неожиданно подал в отставку после того, как много лет занимал свой пост — при режимах Прио и Батисты. Из сейфа посольства Кубы он прихватил 82 документа, которые и передал эмиссару «Кубинского революционного совета» в Майами. Документы до мельчайших деталей подтверждали существование разработанного в Гаване плана свержения правительства Фрондиси путем внедрения мятежников в деловую и политическую жизнь Аргентины.

«Кубинский революционный совет» придержал документы, намереваясь использовать их с максимальным пропагандистским эффектом во время государственного визита Фрондиси в Соединенные Штаты. Однако за неделю до выезда аргентинского главы государства выходящая в Буэнос-Айресе газета «Насьон» опубликовала пространную статью, иллюстрировав ее фотокопиями документов.

Статья вызвала бурю возмущения против Кубы, однако революционное правительство заявило, что документы подделаны кубинскими эмигрантами, действующими в союзе с ЦРУ. Так оно и было. Подделка этих документов явилась началом кампании, ставившей своей задачей «доказать», что Куба «экспортирует» революцию, осуществляя подрывную деятельность против стран ОАГ. Главной же целью было помочь Моррисону добиться исключения Кубы из ОАГ.

Однако «Авансе», журнал кубинских контрреволюционеров, ненароком сболтнул лишнего. Он сообщил, что де ла Торре предпочел просить политического убежища, нежели подчиниться распоряжению Гаваны встретиться с Че Геварой во время предстоявшей конференции в Пуп-та-дель-Эсте. Указывалось, что де ла Торре взял документы из консульства в тот самый день, когда подал в отставку, и передал их Тони Вароне, который «совершенно случайно» находился в это время в Буэнос-Айресе. Но настоящей уликой стало хвастливое заявление журнала о том, что де ла Торре уже более года был связан с кубинской эмиграцией в Аргентине. И если консул столь долго был агентом-двойником, то его побег с разоблачительными документами как раз накануне важнейшей конференции едва ли можно считать простой случайностью.

После исчерпывающих допросов де ла Торре государственный департамент США пришел к выводу, что документы «являются подлинными». Аргентина, пытавшаяся после Залива свиней придерживаться нейтрального курса, была настроена скептически. Она сама хотела тщательно изучить документы. «Кубинский революционный совет» передал аргентинцам фотокопии, но наотрез отказался представить оригиналы. Аргентина настаивала на том, что для экспертизы необходимы подлинники. В итоге «Кубинский революционный совет» передал 33 документа, которые, как он заявил, имеют прямое отношение к делу.

Аргентинских экспертов изумила грубость подделки. Лишь один из 33 документов соответствовал ранее присланным фотокопиям, но и на нем красовалась фальшивая подпись, да и отношения к делам государственным он не имел никакого. Тони Варона весьма бессвязно объяснял, что «Кубинский революционный совет» не выдал всех документов Аргентине, поскольку не доверяет ее министерству иностранных дел и не одобряет того, что между Буэнос-Айресом и Гаваной сохраняются дипломатические отношения.

В то же время Куба представила собственные доказательства подделки. 9 октября заместитель министра иностранных дел Карлос Оливарес, чья «подпись» фигурировала на многих документах, встретился в Гаване с главами ряда дипломатических миссий и подчеркнул, что обычно корреспонденцию подписывает не он, а глава министерства иностранных дел. Далее, указал Оливарес, когда министр иностранных дел Рауль Роа или он сам подписывает документ, их подписи скрепляются особой сургучной печатью. В дополнение к этому, подчеркнул он, перепутан порядок регистрационных номеров, что подтверждает книга регистрации министерства.

Аргентина объявила дело закрытым. В нем чувствовалось что-то знакомое: уж очень это все напоминало действия антикастровской группировки, которая год назад в Перу «выкрала» из кубинского посольства в Лимо письмо, «доказывавшее», что Гавана готовит в Перу мятеж. (Это было именно то самое поддельное письмо, с помощью которого Уильям Поули добился обещания предоставить перуанских морских пехотинцев для участия во вторжении в Заливе свиней. Ходили упорные слухи, что к изготовлению подложного письма приложил руку Говард Хант.)

Однако для Моррисона, посла Соединенных Штатов, подозрительные аргентинские документы были что чистое золото. 13 октября Перу по поручению Соединенных Штатов предложила созвать совещание министров иностранных дел стран ОАГ для обсуждения вопроса об исключении Кубы в связи с ее подрывной деятельностью. Моррисон направил письмо генеральному секретарю ОАГ, в котором поддержал позицию Перу, приложив к нему «вещественные доказательства». В этом качестве фигурировали поддельные документы.

Конференция в уругвайском курортном городе открылась 30 января 1962 года. С самого ее начала стало ясно, что легкой победы Моррисону ждать нечего. Он был откровенно разочарован, когда бразильский делегат «начал распространяться о „сосуществовании"», пользуясь аналогией: «Почему мы не можем считать для себя Кубу тем же, чем Финляндия является для Советов?» Мексика и Аргентина, которые вместе с Бразилией представляли две трети населения Латинской Америки, придерживались того же мнения. Моррисон, столь рьяно ратовавший за демократию, обнаружил, что должен обхаживать такие репрессивные режимы, как парагвайский, никарагуанский и гаитянский, чтобы заполучить необходимое для исключения Кубы большинство в две трети голосов.

Именно в этот момент Моррисон и устроил министру иностранных дел Гаити обед стоимостью в пять миллионов долларов. Гаити подала решающий голос за исключение Кубы.

Это был волнующий момент для Чепа Моррисона. Дин Раск произнес прочувственную речь, на глаза Моррисона навернулись слезы. «Должен признаться — никогда не был более горд тем, что я американец»,—заявил он.

VI

Ровно в 22 часа 30 минут 24 августа 1962 года два катера, на борту которых находилась группа «Директората», проскользнули под лучом радара, охранявшего Гаванский залив, потом мимо двух сторожевиков. Их целью была гостиница «Икар», расположенная на берегу в пригородном районе Мирамар. Подпольная организация «Директората» на Кубе донесла, что вечером каждой пятницы вновь прибывшие иностранные советники и технические специалисты встречались в пустующем театре «Бланката», потом пешком шли в близлежащую гостиницу «Икар», где проводили вечер. Частенько к ним присоединялся Фидель Кастро. Один из катеров был вооружен 20-миллиметровой пушкой. Другой — крупнокалиберным пулеметом. Если все будет хорошо, Кастро умрет под градом пуль и снарядов, не тут-то было.

«Все шло гладко, пока мы не подошли достаточно близко,— говорит Хосе Басулто, стрелок на катере «Хуапин».— Но тут дал течь один из запасных пластиковых бензобаков, и горючее растеклось по всей палубе. Мы не знали, что делать. Бензин плескался прямо под пушкой, а я-то уж собрался из нее стрелять. Теперь мы боялись, что из-за какой-нибудь искры при выстрелах мы все взлетим на воздух. Но Куба — вот она, рукой подать, мы зашли слишком далеко, чтобы отступать».

Медленно скользя по мелководью, катера вышли на ударную позицию. Налетчики уже различали силуэты людей в форме, расхаживавших взад и вперед перед гостиницей. Катера открыли огонь. Чехословацкий врач, гулявший по гостиничному газону, увидел цветные цепочки трассирующих пуль. «Стреляли они из рук вон плохо, и пули летели далеко мимо цели,— рассказывал он журналистам.— Но вскоре началось столпотворение, обитатели гостиницы в пижамах и ночных сорочках ринулись из здания на улицу. И паника представляла большую опасность, чем сам обстрел». Стены «Икара» зияли пробоинами от снарядов, в холле царил невероятный кавардак, но жертв не было.