— Садись, садись.

Сунь Шаньван резко пододвинул ему стул, подбив Цю под колени и таким образом вернув его с небес на землю. Цю буквально упал на сиденье и оказался лицом к лицу со Старейшим. Однако он и не подумал отвести взгляд в сторону, понимая, что очутился подле живой истории революции и что даже сегодня какой-нибудь хунвейбин с радостью отдал бы свою жизнь за одну только возможность посидеть перед смертью на этом стуле. Его руке было позволено прикоснуться к ладони Старейшего, которая, в свою очередь, касалась Светоча…

— Очень любезно с твоей стороны, товарищ, что ты согласился пожертвовать ради меня своим временем. — Голос Старейшего был слаб и нереален, как и сам обладатель этого голоса. Слова медленно составлялись в короткие фразы. — Я теперь глубокий старик. Ты и сам это видишь. У тебя много работы. У тебя много дел, требующих времени.

Выражение возмущенного протеста, появившееся у Цю, старец, похоже, счел достаточным ответом на свое высказывание, и на лице его вновь появилась терпеливая улыбка. Он продолжил:

— Те из нас, кто остались… уже не могут выполнять свое предназначение. Посмотри, как мы тут, в Центральной разведке, вынуждены доживать свои дни… — Он поднял руку. Казалось, само движение причиняло ему боль. Он слабо махнул в сторону стола. Цю оторвал взгляд от морщинистого лица и перевел его на стол. Он увидел кости для игры в маджонг, в беспорядке валявшиеся на столешнице, словно одна партия кончилась, а другая вот-вот начнется.

Сунь скользнул в кресло напротив Цю и напустился на пришедшего:

— Ну, и что ты ответишь Отцу, а? Сказать нечего?

— Мое время стоит достаточно мало, Папа. Особенно в сравнении с вашим. Пожалуйста, позвольте мне сделать для вас все, что вы сочтете необходимым.

— Спасибо, Младший брат. Мне нужна твоя помощь.

— Моя помощь? — Цю не верил своим ушам.

— Да. Я слышал о тебе много хорошего. Ты правильно ведешь себя. Ты смотришь всегда прямо вперед. Это в согласии с позицией самой партии. К тому же я много слышал о твоем уме. Даже одаренности… Одаренности.

Повисла долгая пауза.

— Так ты поможешь мне, Младший брат?

Ответ Цю последовал быстро, даже слишком быстро, и прозвучал тихо, почти шепотом:

— Конечно.

Старик сомнамбулически закивал головой:

— Спасибо. Спасибо. — Из-под своих треугольных нависших бровей он прозревал в молодом человеке, сидевшем рядом с ним, алый огонь революционного пыла и остался этим доволен. Он потянулся к поверхности стола, но, казалось, силы внезапно оставили его, и он откинулся назад, на подушку кресла. Его грудь ходила ходуном.

Он свесил голову набок, исподлобья взглянув на Суня, мгновенно сообразившего, чего хочет Старейший. Сунь тотчас подался вперед и осторожно взял со стола одну из костяшек маджонга, лежавшую лицом вниз.

— Вот, возьми, Младший брат. Это для тебя. — Он протянул ее Цю так, будто ему все равно, однако выражение его замкнутого лица читалось безошибочно. Он не одобряет выбор Старейшего, подумал Цю, и осознание этого факта запечатлелось у него в мозгу навсегда.

Он взглянул на костяшку, изо всех сил пытаясь сохранять бесстрастное выражение. Она была сделана из слоновой кости и оказалась достаточно увесистой. Тыльная сторона ее, окрашенная в небесно-голубой цвет, конечно, ни о чем не говорила Цю. Он перевернул ее щелчком, будто со стороны видя свои негнущиеся пальцы, одеревеневшие вдруг, — увиденное потрясло его.

Кремовый фон и на нем красный прямоугольник, разделенный надвое. Красный — цвет крови. По-китайски кость называется «Хун Лун», что означает «Красный Дракон».

Папа заговорил:

— Я прошу тебя стать моим Красным Драконом, Младший брат.

Вот оно как. В свои тридцать шесть Цю услышал, что его приглашают на должность командира бригады Центральной разведки и присваивают звание полковника НОАК, полковника в уже реформированной Народно-освободительной армии Китая. Это означает оклад кандидата в члены Политбюро и право ожидать, одно Небо знает чего, в ближайшем будущем. Или пули — в качестве расплаты за ошибку… Цю сжал костяшку в руке, испытывая ощущение неизъяснимого блаженства от твердых граней кубка, впившихся в ладонь.

— Что значительное содержится в дате «тысяча девятьсот девяносто седьмой год», Младший брат? — полюбопытствовал Сунь, заместитель начальника Центральной разведки. — Ты мог упустить из виду этот рубеж, пробыв год в Окс… — он не произнес названия заморского университета.

Пальцы Цю еще сильнее сжали игральную кость.

— Тысяча девятьсот девяносто седьмой год, Младший брат?..

Цю вскинул голову.

— …Это год, когда мы вернем то, что отняли у нас в свое время империалистические лакеи Запада. Гонконг снова станет частью Поднебесной.

Большой палец Цю продолжал давить на ребро костяшки, в живую плоть подушечки врезалась грань кубика, отполированная временем слоновая кость, такая гладкая… и твердая. Прочный материал и хрупкая плоть, их соединение как напоминание о том, что пришлось испытать.

— Верно. — Это заговорил Старец. Он возвысил голос, словно желая, чтобы дурман, окутавший мозг молодого сотрудника, взявшего в руки костяшку, рассеялся. — Но Сунь-цзы учит: «Одна вещь подлежит захвату, другую следует удержать».

Его взгляд скользнул вбок, и Цю, проследив направление этого взгляда, увидел неподалеку от стола вращающуюся этажерку на подставке. Там стояли два тома. На корешке одного можно было разглядеть название: «Бин фа» — трактат об искусстве войны, автор — древний канонизированный философ Сунь-цзы. Вторая книга называлась «Ицзин», древняя гадательная «Книга Перемен». При виде «Ицзина» по телу Цю пробежал озноб. Старец не заметил этого. Он смотрел, но не видел.

— Я хочу, чтобы ты построил для меня стену.

Цю повернул улыбающееся лицо к управляющему Центральной разведки Китая и развел руками:

— Стену, Папа?!

— Да. Стену вокруг Гонконга. Такую стену, пробить которую никогда не смогли бы ни капиталисты, ни русские. Не смогли бы, пока стоит Срединное государство.[6] Но! Это очень и очень важное дело. Это неотложная, насущная задача. Мы должны начать возведение такой стены теперь же. Ты сможешь сделать это для меня, Младший брат? Ты можешь построить для меня эту стену? Так, как ты делаешь это в игре… — Он махнул в сторону костяшек, лежащих на столе. — Это долгая задача. А трудности велики.

— Мои скромные способности не годятся для этого, Папа. У меня не хватает практического опыта в таких делах. Я со своей неловкостью могу только сделать еще хуже, чем было раньше.

— Я думаю, что ты слишком скромен, Младший брат.

— Мне становится страшно при мысли о том, насколько я вас разочарую.

— И все же я надеюсь на тебя.

— В таком случае послушание вынуждает меня покориться. Конечно, я возьмусь за дело со всей страстью и чистым сердцем. Я буду полагаться на идеи Председателя Мао, на идеи, развитые его учеником, руководителем Дэном, — поспешно добавил Цю.

— Я знаю это. Хотя, конечно, тебе придется многому научиться, прежде чем ты сможешь построить эту мою стену. Сейчас ты более силен в теоретических вопросах. Я знаю и это. Однако ты получишь помощь и наставления от товарища Суня. Он будет твоим наставником. Доверься ему. Ты — Младший брат, он — Старший. С этого момента вы одна семья.

— Благодарю, благодарю вас.

— У тебя будут и другие учителя. В частности, Хризантема. Тебе следует многое узнать о Гонконге, Младший брат. Хризантема разбирается в коммерции, в том, как делается бизнес. Со временем он поможет тебе.

— Хризантема?

— Он гонконгский бизнесмен и разбирается в банковском деле. Нам надо уничтожить русский банк, который служит прикрытием и легендой для русских агентов со всего Дальнего Востока. Я хочу, чтобы ты разрушил его. Хризантема поможет тебе. Ты должен сделать так, чтобы этот банк предоставил кредиты на огромную сумму, а затем проследить, чтобы он не получил свои деньги обратно.