Бывает, что целыми днями льет дождь. И хотя обитатели подвалов радуются весне, как празднику, в такие дни они проклинают ее, спасая имущество от наводнения, а детей от простуды.

В один из таких дождливых мартовских дней Ивана Франко выпустили из тюрьмы.

Вайцель упорно пытался связать деятельность социалистов с пожаром на нефтяном промысле барона Рауха и Калиновского. Тогда неизбежен новый громкий процесс, а вслед за ним — заключение Ивана Франко и его сообщников.

Закинутые Вайцелем сети не принесли желаемого результата. И он вынужден был отказаться от бредовой мысли обвинить социалистов в причастности к бориславскому пожару.

Вскоре освободили Степана Стахура, Богдана Ясеня, Любомира Кинаша и остальных бориславских рабочих, кроме Андрея Большака. Его осудили на три года, и он умер в тюрьме.

Ничто, ничто не забыто из того карнавального вечера, когда в аллеях парка царило неистовое веселье. Длинная цепь людей в фантастических костюмах и масках, мчавшихся в галопе, подхватила Анну и понесла. В смехе, шуме голосов потонул голос матери. Что она прокричала? Нет, Анна не расслышала ни слова… Только на главной аллее, расцвеченной пестрыми воздушными шарами, цепь рук разорвалась, и Анна, едва не упав, натолкнулась на подхватившего ее Ярослава Руденко. В толчке их лица соприкоснулись…

— Извините… — краснея и смущаясь, отпрянула Анна. — Благодарю вас…

Одна секунда — это так мало! Но позже они признаются, что это случилось именно в эту секунду…

— Нет, не уходите, — поспешно сказала Ружена, полногрудая чешка с лукавинкой в глазах. Это жена Франтишека Модрачека, друга Ярослава Руденко. — Давайте знакомиться…

— Вы не подарите своему спасителю один вальс? — спросил Франтишек Модрачек, кивнув на Руденко, который никак не мог оправиться от смущения.

Ружена лукаво улыбается, глядя на мужа. Конечно, бас Франтишека у кого хочешь вызовет удивление: такой с виду щупленький молодой человек — и такой богатырский голос!

— Да, конечно… Но я где-то здесь потеряла маму…

Тут они все бросаются на поиски. Не находят. Провожают Анну в район Градчан. Затем стоят у ее дома, слушая волшебную музыку колоколов Лоретти…

Пражский мост через томную, глубокую Влтаву — место первых свиданий Руденко с Липой. Мост не только соединял два любящих сердца, он соединял два разных города, составляющих Прагу. Новый его построил Карл IV в 1348 году — и старый, очень древний, с мрачными зубцами укреплений, старинными зданиями.

…И вот Анна снова в городе, который Ружена и Франтишек влюбленно называют «нашей златой Прагой».

Радость встречи омрачается тем, что на вокзал не пришел большой друг Ярослава — доктор Ванек. Оказывается, он уехал по делам партии, давно уже должен был вернуться, но… как в воду канул!

Живет Лина у Модрачеков. Они и слушать не хотят, чтобы Анна где-то сияла комнату. Детей у них пока нет, а Ружена так полюбила Славика, что шутя грозится:

— И вовсе отберу мальчугана!

По рекомендации Модрачека редакция газеты «Народни листи» время от времени поручает Анне делать переводы с немецкого, русского, польского языков. Но основной заработок — частные уроки.

Бывает, Анна очень устает, а нанять фиакр, чтобы добраться домой — это уже транжирство! Тогда она присядет на скамью в каком-нибудь скверике и под шелест густолистых каштанов мысленно делится с Ярославом событиями прожитого дня…

Вайцель вызвал к себе агента, выследившего доктора Ванека, и раздраженно сказал:

— Фантазия — дар божий, но не следует злоупотреблять ею. Вы рискуете прослыть глупцом.

В тот же день из-за отсутствия доказательств для обвинения чеха выпустили из тюрьмы.

Рисковать было нельзя. Поэтому доктор Ванек так и не встретился с Иваном Франко и его друзьями. Прямо из тюрьмы он направился на вокзал. В Праге доктора Ване-ка ожидали не только товарищи по борьбе, но и десятки пациентов.

Злата Прага встретила доктора Ванека нежным дыханием цветущих каштанов. Он не поехал прямо с вокзала к себе домой, тем более не зашел к другу и соратнику Франтишеку Модрачеку, жившему возле вокзала. И, конечно, не очарование весеннего воскресного утра принуждало усталого с дороги доктора гулять по городу. Чувство осторожности — вот главная причина.

Доктор пообедал в недорогом ресторане и, окончательно убедившись, что «хвоста» нет, зашагал по каштановой аллее в аптеку (туда приходила на его имя почта).

Надвигалась гроза. Сверкнула и ослепила молния. Раскаты близкой весенней грозы сливались с перезвоном колоколов, и вдруг обрушился настоящий ливень.

Переждав грозу в аптеке и немного обсушившись, доктор Ванек оставил здесь свой дорожный саквояж, взамен взяв другой, потяжелее.

— Наконец-то, наконец! — загудел радостным басом Франтишек Модрачек, встречая доктора Ванека. От его мощного, громкого голоса, казалось, дрожали стены. — Похудел ты… Почему задержался?

— Не по своей воле. Пришлось воспользоваться гостеприимством львовской тюрьмы, — ответил доктор, передавая Франтишеку увесистый саквояж.

— Ружена! — позвал Франтишек.

Из кухни, вытирая руки, вышла жена Франтишека.

— О, пан доктор! — приветливо заулыбалась она. — Как же вы долго! Франтишек очень беспокоился…

— Спрячь, — указал муж глазами на саквояж. — Ружена, милая, кофейку бы нам.

Ружена понимающе кивнула головой.

— Какие у нас новости? — поинтересовался доктор.

— Знаешь, Ванек, ты просто ясновидец. Твои предсказания сбылись. Помнишь, что ты сказал поело принятия рейхстагом особого закона против немецкой социал-демократической партии? Ну, тогда, когда правительство Бисмарка начало преследовать социалистов и вожди партии объявили о самороспуске социал-демократической организации… Припоминаешь? Ты утверждал, что решение о самороспуске неправильное, трусливое…

— Я и сейчас глубоко убежден, что партия должна была только законспирировать свою деятельность, уйти в подполье. Ну, и что же ты хочешь сказать?

— Погоди, погоди, я напомню твои слова. Ты говорил, что Август Бебель — мудрый человек, он сам рабочий, преданный делу рабочего класса и почем зря не откажется от борьбы, поймет свою ошибку. Помнишь?

— Конечно же! Говори, не мучь, в чем дело?

— А вот в чем. Немецкая социал-демократическая партия существует! На, читай! — Франтишек Модрачек извлек из-под клеенки газету «Социал-демократ» и развернул перед другом.

Ванек потянулся к газете, но Модрачек положил ладонь на его руку.

— Подожди. Скажу маленькую подробность, тогда твой интерес к газете возрастет. Ее сначала печатали в Цюрихе, а теперь печатают в Лондоне и нелегально транспортируют в Германию. Номер, который ты нетерпеливо держишь в руках, как ни странно, прибыл на пароходе из Лондона под охраной императора Германии Вильгельма I.

— То есть как?! — изумился Ванек.

— Ха-ха-ха! — загудел бас Модрачека, будто колокол на костеле. — Наши немецкие товарищи решили, что так будет безопаснее доставить газету. Разве придет в голову полиции искать нелегальную литературу на пароходе, на котором плывет сам император?

В это время раздвинулся пестрый ситцевый полог, и из ниши, служившей спальней, вышла Анна с сыном на руках.

— Нуся, дитя мое! — с распростертыми объятиями шагнул ей навстречу доктор Ванек.

Теплый поток радости разлился по бледному лицу молодой матери.

— Покажи сына… Похож…

Это был тот самый Ванек, который сказал ей и Ярославу: «Благословляю вашу любовь, благословяю вашу борьбу за счастье простых людей, и если вам даже суждено умереть в борьбе, так только для того, чтобы жить».

Ванек посмотрел в глаза Анне.

— Не надо… не надо… — прошептала она голосом, в котором слышалось отчаяние исстрадавшегося человека.

Доктор понял: она просит говорить о Ярославе только как о живом. Даже думать о нем, как о мертвом, было для нее немыслимо, невозможно.