Послышались торопливые шаги. Тарас и Одиссей одновременно встали.

— Вот и он сам, — сказал Одиссей, выходя навстречу Шецкому. Тарас последовал за Одиссеем. Шецкий узнал их, поздоровался.

— Спешил, боялся опоздать.

— Нет, нет, не опоздали, — успокоил его Одиссей, сожалея, что не может в темноте видеть глаз собеседника. — Друже Шецкий, у вас неприятности?

— У меня? — удивленно пожал плечами Шецкий. — Никаких.

— Разве? А разлад с панной Каролиной?

— Я не думал, чтобы мои личные дела интересовали… Какое это имеет отношение к нашему общему делу? — неприязненно косясь в сторону Тараса, резко ответил Шецкий.

— Каждая угроза в адрес товарища по борьбе — угроза и нам, — спокойно ответил Одиссей.

— Угроза?

— Да. Каролина угрожает вам каким-то разоблачением.

— Что она знает обо мне? — с напускным спокойствием проговорил Шецкий. — Что я читаю «Арбайтер цайтунг»? Так это легальная газета. Ее издают под носом у цесаря, в Вене. Или она донесет, что я придерживаюсь социалистических воззрений? Они не тайна для полиции. И, если угодно, с Каролиной я порвал потому, что она слишком любопытна. А я не имел права рисковать нашим великим делом. И тебе, друже Тарас, советую остерегаться Каролины. Хорошо, что она по-настоящему ничего не знает о нас.

— В том-то и дело, что она заявляет, будто знает.

Шецкий нервно вертел в пальцах сигарету.

— Скажите, Ян, откуда Каролина знает Вайцеля? Она вам не рассказывала? — неожиданный вопрос Одиссея оглушил Шецкого.

— Вайцель? Впервые слышу эту фамилию.

— Там ждут нас, заходите. Поговорим об этом позже. А ты, друже, погоди минуту, — Одиссей взял Тараса за локоть и, когда за Шецким закрылась дверь, спросил: — Ну, что скажешь?

— Да, тут не все чисто. Постараюсь выведать у Каролины тайну Шецкого. А заодно выведаю, что она знает о Вайцеле.

— Да, осведомленность этой Каролины — вещь обоюдоострая. Она может нам многое испортить, а может и принести пользу.

Немного помолчав, Одиссей с досадой упрекнул себя:

— Кажется, я допустил оплошность. Если Шецкий действительно иуда, то Каролина исчезнет… Ее уберут! Нельзя медлить, Тарас. Куй железо, пока горячо. Сейчас ты можешь найти Каролину?

— Попытаюсь. Да, найду.

— Тогда иди, друже.

Среди собравшихся в домике находился и Франко.

Он сидел на топчане около завешенного одеялом окна и, не слушая тихого разговора товарищей, при свете каганца карандашом редактировал листовку. Закончив, Франко протянул листовку Ярославу Калиновскому и сказал:

— Стало короче и понятнее для рабочих.

— Спасибо вам. — И спросил у Одиссея: — Прочитать?

— Да, читай, — ответил тот. — Может быть, у товарищей будут поправки. Послушайте, товарищи! Ярослав, пожалуйста, начинайте.

Калиновский взволнованно прочел:

«Галицкие труженики!

Снова предприниматели наступают на ваши права. Они удлинили рабочий день и сократили заработную плату.

Пролетарии! Разверните свои богатырские плечи! Вздохните легкими своего класса! Пусти хозяева-эксплуататоры содрогнутся, почувствовав вашу силу. Не просить, а требовать надо общего выборного права.

Пролетарии! Не поддавайтесь сладким фразам миротворцев.

Помните: лишь бороться — значит жить!

Рабочие люди, плотнее сомкнитесь вокруг своих забастовочных комитетов и требуйте от предпринимателей:

Восьмичасового рабочего дня! Повышения платы! На работу принимать только через Посредничество!

Требуйте, и вы победите!»

Последние слова Ярослав произнес торжественно.

— Какие поправки или добавления будут, товарищи? — спросил Одиссей.

— Написано хорошо.

— Каждому понятно, — отозвался Гнат Мартынчук.

— Конечно, надо скорее напечатать, — горячо поддержал Стахур.

— Мы распространим быстро, — заверил Шецкий.

— Так и решили, товарищи, — сказал Одиссей. — Ярослав, я надеюсь на вас. Листовку завтра же надо отпечатать и распространить. Ну, друже Гнат, рассказывай, как у тебя дела. Люди послушают.

— У нас так: на строительстве костела триста рабочих предъявили ультиматум подрядчику. Если через три дня не согласятся выполнить требования рабочих — шабаш! Бросают работу. У строителей все хорошо, почти обо всем договорились. Да вот беда с пекарями, портными, сапожниками, почтальонами. Проклятые пэпээсовцы воду мутят!

— Посмотрим, чья возьмет! Пан Стахур, организуй академиков и помогите Гнату Мартынчуку растолковать обманутым рабочим смысл фальшивых обещаний миротворцев из партии польских социалистов. Покажите на жизненных примерах, что у них, кроме трескучих революционных фраз, хвастовства и шовинизма, ничего нет за душой.

— Товарищ Гай, разрешите и мне! — не утерпел Ярослав.

— Вам, друг мой, сейчас доверена листовка. Надо отпечатать не менее трех тысяч экземпляров на украинском и польском. Я на вас очень надеюсь. Сами подберите надежных людей. Пусть они установят связь с польскими рабочими. Призывайте польских рабочих к классовой солидарности. Вместе черта поборем!

Дверь скрипнула и приоткрылась, привлекая всеобщее внимание. В комнату просунулась голова молодого парня.

— Там сын Мартынчука пришел.

— Впусти.

— Ну, заходи! — сурово проговорил парень, впуская Ромку в комнату.

Ромка нерешительно остановился у двери. Настороженным взглядом обвел людей, сидящих на полу, на кирпичах, на единственном здесь топчане и, увидев среди них своего отца, вдруг смутился.

Мартынчук, заметив замешательство сына, подбадривающе кивнул ему головой.

— Принес? — спросил Одиссей.

Мальчик еще раз оглянулся.

— Давай, здесь все свои.

Ромка достал из-за пазухи сверток и протянул Одиссею. Тот, разорвав бумажную обертку, выложил на стол пачку газет и небольшой конверт. Торопливо вскрыв его, извлек газетную вырезку и несколько писем.

— Протест против отправки киевских студентов в солдаты, напечатанный в «Искре», в России получил широкий отклик. «Искра» прислала нам несколько откликов и вырезку. — Одиссей передал корреспонденцию Калиновскому.

— Я ничего не знал о письме, — удивился Шецкий. — Дайте же прочесть.

— Прошу.

Шецкий склонился к лампе и жадно читал, пока Одиссей раздавал присутствующим свежий номер «Искры».

— Послушайте, как здорово написано! — воскликнул Шецкий и прочел вслух:

— «…Мы, отделенные от вас солдатским кордоном, не можем прийти в ваши ряды и принять участие в той сечи, в которой Вы падаете под ударами вражьих рук. Мы, к сожалению, осуждены в бездействии ожидать здесь известий с поля битвы. Но мы более чем убеждены, что борьба эта скоро кончится для вас полной победой, а потому от всей души поздравляем вас и восклицаем: счастливой борьбы, товарищи!»

— Верно, счастливой борьбы, товарищи! — сказал Иван Франко, оторвавшись от чтения «Искры». — Мы с надднепровскими украинцами — дети одной матери. И борьба наша — нераздельная.

Кто-то постучал в окно. Залаяла собака. Все насторожились. Условный сигнал повторился. Одиссей осторожно приподнял угол одеяла и увидел за окном Тараса, который подал сигнал тревоги.

— Товарищи, надо немедленно расходиться.

Через минуту в комнате остались только он, Стахур, Мартынчук, Ярослав и Ромка.

— Нам лучше не идти вместе. Завтра я зайду к вам домой, — сказал Стахур Ярославу и быстро вышел.

Одиссей высыпал из пепельницы окурки, завернул в кусок газеты и отдал Ромке:

— Положи в карман, а на улице, подальше от дома выбросишь.

— Об опасности предупредил Тарас? — спросил Стахур.

— Да.

Вслед за Иваном Франко, который вышел проводить людей, поспешил Стахур. Франко взволнованно обратился к нему:

— Вы прочитали, что делается в России? Рабочие сражаются на баррикадах. Сегодня же напишу открытое письмо нашей молодежи, чтобы и она подумала о значении этих событий для нас.