Только сварливая кухарка Аврель, что всё ещё была предана старому альфе, обогрела меня у закоптившегося кухонного очага. И это тепло согрело изнутри, дав мне желание жить.

В моей маленькой, пыльной и заплесневелой каморке, осталось только тонкое рваное одеяло, и несколько платьев, что без сомненья были мне неприлично малы. Всё что принесли мне сюда из покоев матери, растащили дети, которые, раз за разом, приходили поглумиться надо мной. Всё что осталось от прежней жизни, это костяной гребень с изумрудами, и как утверждала мать «льдистым алмазом», подаренный мне дедушкой. Я никогда не вынимала его из волос, надежно пряча в густых локонах.

Моё детство проходило в постоянных перебежках от кухни к каморке, и вечному избеганию жителей поместья. Я знала каждый укромный уголок дома, каждое место, где можно спрятаться. Особенно я любила библиотеку и старого архивариуса, с которого только что не песок сыпался. С открытым ртом слушала его рассказы об Империи, и её обитателях. О людях, и магах, о Светлых землях, в которых царил свет и покой. Я готова была слушать его рассказы дни напролёт, но мне нужно было нестись в кухню, и помогать там, дармоедов во владениях моего отца, не держали. Если ты не работаешь, значит, есть тебе нечего. И дослушав очередной волшебный рассказ старика, я окольными путями неслась в кухню пышущую жаром. Мне нравился контраст между бурлящей жизнью кухней, и мирной, абсолютно тихой библиотекой. Словно я путешествовала из одного мира в другой.

Так я и жила воспитываемая поварихой Аврель, и стариком из библиотеки. Ни разу отец не позвал меня в своё, господское, крыло, но я была уверенна, о моей жизни он знал, и ему было безразлично это.

Всё изменилось, когда я случайно наткнулась на отца, его семью в саду. В тот день, меня подловил сын одного из советников отца, Сверр Халдор, чье имя поистине соответствовало его дикому нраву, и гнусному характеру. Часто, я получала от него самые болезненные тумаки и оплеухи. Мальчишка знал меня и раньше, еще тогда, когда у меня была жизнь, но вот теперь, он мог отыграться, ведь считал что его отец, должен был занять место главы. Ребенок не мог изменить положения вещей, но нашел, куда можно выплеснуть свою обиду. И игрушкой для битья, стала я.

Стайка мальчишек окружила мою тщедушную фигуру. Маленькие волки скалились и щелкали зубами, пугая. Пихали и толкали, насмехаясь над моим страхом и беспомощностью. Я дрожала, понимая, что в этот раз тумаками они не ограничатся, слишком велик азарт хищника в их глазах. Жертва загнана в угол, только вопрос времени, когда звери начнут рвать её на кусочки. Отчаянье накрывало меня волнами, густой и сладковатый запах страха, окутывал меня словно кокон, еще больше, раззадоривая, будущих воинов клана Серых. Юные оборотни хищно щурили глаза, а их ноздри трепетали, втягивая запах страха жертвы. И когда главарь банды растолкал свою свиту, пробиваясь вперед, я готова была выть, и рвать на себе волосы. Ноги противно дрожали, не позволяя мне твердо стоять на земле, а руки намертво вцепились в старое серое платье, которое на скорую руку перешила для меня Аврель.

Сверр растолкав подельников, шагнул ко мне, хищно рассматривая, и коварная улыбка расползлась, на юном, еще совсем детском лице.

— Таак-таак. — торжествуя, почти пропел он, противно растягивая гласные. — И кто тут у нас? Мышь! Вот ты и попалась. — усмехался он, слегка толкая меня в плечо.

Мальчишки загоготали, тем самым одобряя действия лидера. Я задрожала еще больше, от страха пересохло во рту, и язык прилип к нёбу. Я не могла ни закричать что-нибудь вразумительное, ни просто крикнуть. Страх парализовал меня. Для маленькой десятилетней девочки, было слишком сложно дать отпор, я терялась, натыкаясь на агрессивность жителей клана. Потому предпочитала сбегать. Но сейчас, выхода не было, меня окружили.

Проблема была не только в том, что я дочь полукровки, отвергнутая отцом, и не имеющая защиты. Но и моя внешность сыграла злую шутку. Имея слишком яркие зеленые глаза, я очень выделялась среди, желтоглазых чистокровных оборотней, и кареглазых полукровок. Потому всегда опускала взгляд к долу, что бы лишний раз не напоминать, что я другая. Но Сверр любил хватать меня за подбородок, и, запрокинув его, сверлил меня взглядом, своих звериных глаз.

— Мышь, а я ведь предупреждал, — нарочито ласковым тоном, вещал он. — не попадайся мне на глаза. Но ты сама взяла и вылезла, со своей конуры. Наверное, твои соседи пауки и жуки, изгнали тебя, даже они не могут выносить твое презренное общество. — мальчишки снова загоготали. — Впрочем, как и твоя вонючая полукровка-мать. Она ведь бросила тебя, да?

Дети глумливо смеялись, а во мне вскипела обида, где-то глубоко во мне, как показалось, что-то рыкнуло, и волна ярости обожгла внутренности. Какая сила заставила меня поднять свой взгляд и раскрыть рот, я не знаю, но потом, чувствуя последствия своей глупости, дико сожалела, что посмела возразить Сверру. Я обожгла юных оборотней горящим взглядом, и с удовольствием отметила, что несколько из них, даже вздрогнуло. А потом с яростью посмотрела в желтые глаза сына советника Халдора, и выплюнула.

— Я скорее предпочту пожизненное соседство с жуками и пауками, чем смотреть на ваши уродливые, жалкие рожи! — и лишь произнеся последнее слово, поняла что наделала.

Глаза юных волков зажглись желтым светом, и первый удар нанес разъярённый Сверр. После, я уже не понимала, кто свалил меня на землю, кто бил, а кто тащил за волосы. Кусать никто не решался, все ждали, что скажет их лидер, но он медлил. Высокие и густые кусты, надежно прятали эту сцену расправы надо мной, от случайных зрителей, что могли находиться у окон поместья, и только чудо могло меня спасти. И оно произошло. Громогласный рёв, заставил отскочить разошедшихся юных волков, от скрюченной на земле жертвы, и приклонить головы, перед главой клана.

Сквозь нарастающий шум в ушах, я слышала лишь обрывки фраз. Опухшие глаза видели плохо. Но я отчетливо запомнила детские желтые глаза, и капризное «хочу зеленоглазую куклу!». Затем всё померкло, лишь на краю сознания услышала отдаленный рёв отца «целителя!», что казалось, наконец, сжалился надо мной, или наоборот, оказался непомерно жесток, не дав мне умереть.

Первое что я почувствовала, очнувшись, это боль, казалось, каждая частичка меня, ныла и болела. В этой жизни мне уже доводилось испытывать боль, даже большую, чем та, что сковала моё тело сейчас, но дети склонны быстро забывать горести, ведь в мире столько всего интересного и неизведанного. К сожалению, это не относилось к душевным ранам, которые оставляли более ощутимый след в детской памяти.

Белая просторная комната, была абсолютно безликой и холодной. Такими же холодными и равнодушными, были глаза отца, что ожидал моего пробуждения. Казалось, ему, было, смертельно скучно находится здесь, и его желание поскорее покинуть целительскую обитель, было хорошо видно, даже моему, одурманенному болью, взору. Скучающее выражение лица отца больно полоснуло по сердцу. Крохотная слезинка скатилась по израненной щеке. Но равнодушие Ульфа Фолке явно показывало мне, что он ожидал момента моего пробуждения, отнюдь не от неожиданно вспыхнувших родительских чувств. Это знание не давало мне, строить ложных надежд на счет намерений отца. Мне не хотелось снова обманывать себя, веря взрослым, а потом, разочаровавшись, чувствовать горький вкус предательства.

— Твои слёзы излишни, Атира. Я пришел сюда, не созерцать то слабое существо, коим тебя сделала твоя мать. — холодно вещал он. — Ираида не одобряет её прихоти, но, с этого дня ты принадлежишь Вигдис, моей дочери. Это всё что я хотел сказать. Служи ей верно, и получишь награду, но если обидишь, я лично сдеру с тебя шкуру, запомни!

Я задрожала. Глава держал своё слово, и всегда выполнял обещания, особенно если обещанное было угрозой. Служить, кому бы то ни было, мне не хотелось. Но Ульф Фолке не предлагал, и не спрашивал, он просто ставил меня перед фактом. И скорее всего, весь смысл его нахождения рядом с презренной дочерью в том, что бы лично озвучить предупреждение. Каждое движение приносило боль, но я мелко закивала в знак согласия, не доверяя своему голосу, боясь позорно застонать в присутствии отца. Мне казалось, что сделай я это, он возненавидит меня еще больше.