В сложный для себя период писатель знакомится с Александром Ивановым и начинает посещать его мастерскую.

Н. В. Гоголь, так не равнодушный к живописи и несколько скептически наблюдавший за работами пенсионеров («здесь в Риме около пятнадцати человек наших художников… из которых иные рисуют хуже моего»), сойдясь с Ивановым и увидев в мастерской «Явление Мессии», не мог не оценить по достоинству молчаливого художника, который, кажется, вконец забыл следить за собой и которому не было никакого дела, что о нем толковали окружающие.

Думается, влияние Иванова на впечатлительную душу Гоголя сказалось несомненно.

Станет подниматься на третий этаж незнакомого дома на Strada Felice, 126 и художник.

К этому периоду можно отнести и следующие строки из воспоминаний Ф. И. Иордана:

«Во время моего пребывания в Риме туда приехал наша знаменитость Николай Васильевич Гоголь; люди, знавшие его и читавшие его сочинения, были вне себя от восторга и искали случая увидать его за обедом или ужином, но его несообщительная натура и неразговорчивость помаленьку охладили этот восторг. Только мы трое: Александр Андреевич Иванов, гораздо позже Федор Антонович Моллер[44] и я остались вечерними посетителями Гоголя…»

Да и Иванова не мог не заинтересовать человек, рассуждающий так глубоко, захвативший своими мыслями с первых же встреч.

— В церкви нашей сохранилось все, что нужно для ныне просыпающегося общества, — говорил писатель. — В ней кормило и руль наступающему новому порядку вещей, и чем больше вхожу в нее сердцем, умом и помышленьем, тем более изумляюсь чудной возможности примирения тех противоречий, которых не в силах примирить теперь церковь западная.

Как понятны и близки были его слова Александру Иванову.

Склонившись в кресле, как бы напрягшись, Гоголь развивал свою мысль:

— Западная церковь была еще достаточна для прежнего несложного порядка, еще могла кое-как управлять миром и мирить его с Христом во имя одностороннего и неполного развития человечества. Теперь же, когда человечество стало достигать развития полнейшего во всех своих силах, во всех свойствах, как хороших, так и дурных, она его только отталкивает от Христа: чем больше хлопочет о примирении, тем больше вносит раздор, будучи не в силах осветить узким светом своим всякий нынешний предмет со всех сторон.

Гоголь замолчал и, будучи все еще во власти переживаемых мыслей, поднялся с кресла, прошелся несколько раз по мастерской. Низенький, сухощавый, лицо напряжено.

— Католики говорят, наша церковь безжизненна, — заметил Иванов.

— Они сказали ложь, — отвечал Гоголь. — Ложь потому, что церковь наша есть жизнь. Но ложь свою они вывели логически, вывели правильным путем: мы трупы, а не церковь наша, и по нас они назвали и церковь нашу трупом.

Он помолчал и через минуту продолжил:

— Как нам защищать нашу церковь? Как? Не суждением ли нашим, — кинул он взгляд в сторону «Явления Мессии». — Кто с Богом, тот глядит светло вперед и есть уже в настоящем творец блистающего будущего.

Высказанное он позже перенесет на бумагу.

Случайно или нет, но июль и август оба провели в окрестностях Неаполя. Иванов писал этюды гор близ Помпеи и Кастеламаре. У подножия высокой горы Св. Ангела, в Кастеламаре, на даче князей Репниных, жил Н. В. Гоголь.

Было, было нечто тайное, главное, угаданное и оцененное обоими и объединявшее их: каждый в своем произведении видел средство сделать нравственный переворот в обществе. Ужасная брюлловская молния, осветившая погибающий народ и так поразившая зрителя, ничего, кроме страха перед смертью, у зрителя не пробуждала. Но той ли смерти должно страшиться человеку православному.

Вряд ли помышляя о том, Гоголь и Иванов начеркивали новое направление в развитии русской культуры.

4 декабря 1838 года в Рим приехал сын государя императора великий князь Александр Николаевич. Получив превосходное образование, он, согласно тщательно продуманной В. А. Жуковским программе обучения, подготавливался теперь к предстоящим ему государственным обязанностям. С этой целью в 1837 году государь наследник принял семимесячное путешествие по России, которой ему суждено было управлять. Его сопровождали воспитатели, в том числе и В. А. Жуковский. Великий князь Александр Николаевич объехал не только европейскую часть России, но и побывал на Урале, в Сибири, доехал до Тобольска. Повсюду он посещал соборы и монастыри, осматривал памятники древности и различные производства, знакомился с промыслами и учебными заведениями.

В 1838 году государь наследник выехал в поездку еще более продолжительную и насыщенную — по Европе. Он посетил почти все европейские государства, познакомился с их государственным устройством и культурой, с монархами, многие из которых были его родственниками, с государственными деятелями. Поездка преследовала и матримониальные цели. Ведь именно в таком путешествии легче всего было найти себе невесту.

Для русской колонии приезд государя наследника был знаменательным событием. К тому времени число пенсионеров увеличилось; к числу проживавших в Риме добавились возвратившийся в Италию для довершения полотна «Медный змий» профессор Ф. А. Бруни, сын морского министра Ф. А. Моллер, живописцы Федор Завьялов, талантливый ученик Карла Брюллова, и Петр Шамшин, скульпторы А. Логановский и Н. Пименов.

С приездом наследника все пришло в движение.

«День <приезда> был чудный, — вспоминал Иордан. — Для встречи великого князя наехало много наших соотечественников; я был на народной площади, когда около 6 часов вечера появились почтовые экипажи, из коих в первом сидел наследник. Великий князь был худенький белокурый юноша; с первых дней своего пребывания в Риме, он привязал к себе сердца всех иностранцев и римлян».

Цесаревич вместе с сопровождающими его лицами поселились в резиденции русского посланника князя И. А. Потемкина, в одном из красивейших мест Рима — на площади Санти Апостоли.

Наследника сопровождали В. А. Жуковский, композитор М. Ю. Виельгорский, Паткуль, Кавелин, Назимов и доктор Энохин.

В отделе рукописей ГТГ сохранилась рукописная копия «Журнала путешествия за границу 1838 года», в котором обстоятельно фиксировались официальные встречи Александра Николаевича, места его пребывания в Риме, беседы с художниками, литераторами. По нему проследим за проистекавшими событиями.

6 декабря, через день после приезда в Рим, великий князь встретился с представителями русской художественной колонии. Все представлялись наследнику, облаченные в непривычную парадную форму, «без усов и бороды».

Судить об атмосфере, царившей ту пору в среде художников, можно по письмам А. Иванова: «Наследник въехал в Рим. Художники засуетились. Марков предложил поднести альбом новейших рисунков каждого из художников русских. Мысль была одобрена, я сейчас же приковал себя к акварельному рисунку, который был почти в аршин величины: он представлял Ave-Maria, или обыкновение римское собираться на улице, в час после сумерек у каждого образа Богородицы, и хором петь ей похвальные песни… Делали в тот же альбом и другие: Рихтер, Моллер, Каневский, Шуппе, Никитин, Дурново, Ефимов, Скотти, Пименов; прочие провели это время в спорах о мере листа, о своих долгах, о скуке работать. Наконец альбом поднесен в новый год, и Наследник благодарил художников лично в церкви».

Великий князь с интересом знакомился с древним городом, римскими достопримечательностями. Побывал в Ватикане, осмотрел галерею с античной скульптурой, этрусские древности, работы Кановы, посетил виллу Боргезе.

Надо сказать, в первые дни пребывания в Риме, он удостоился приема папы Григория XVI. Великий князь так очаровал папу, что он назвал его «ангелом симпатии».

В свободные от официальных встреч часы государь наследник с удовольствием прогуливался по Monte Pinicio, где частенько бывали богатые англичане со своими прелестными дочерьми.