— Зачем строиться, если все придется оставить? — оправдывали они себя.

К середине лета пронеслись слухи, что латышских беженцев скоро повезут обратно на родину. Пришло даже распоряжение зарегистрировать всех, кто желает уехать. Как это взволновало село! Как все оживилось! Кое-кто из наиболее нетерпеливых начал уже собираться в дорогу — резал свиней, коптил свинину, искал покупателей на поля и постройки. Позднее выяснилось, что регистрация проводилась лишь для статистики и об отъезде нечего еще и думать. И опять потянулось время, полное неясных надежд и неизвестности. Люди снова попрятались по лесным уголкам, косили сено, собирали хмель и с нетерпением ожидали возвращения из города каждого соседа, чтобы узнать, не слышно ли чего о реэвакуации.

А жизнь тем временем становилась все тяжелее. Старую одежду сносили или продали, новую купить было негде. На одежде жителей тайги появлялось все больше заплат. Дети росли без школы, взрослая молодежь не торопилась начинать самостоятельную семейную жизнь: за три года в поселке не возникла ни одна новая семья и не родился ни один ребенок.

Подошла осень. Как и в прошлые годы, сразу после уборки урожая крестьяне открыли ворота выгонов и дали скотине возможность пастись на свободе. Скотина, наголодавшаяся на обглоданных до земли выгонах, рвалась в тайгу, где было полно сочной, вкусной травы. Коровы, овцы и лошади, большими стадами и поодиночке, без всякого присмотра бродили по лесу. Иногда они доходили до гари и забредали еще дальше в чащу. Многих из них растерзали здесь волки, которые по вечерам давали о себе знать протяжным завыванием.

Эрнест Зитар не мог переносить все это спокойно. Если бы его родные были настоящими людьми и понимали толк в молодом бычке или хорошо откормленном баране! Но попробуй заговори с ними! Они как собаки накинутся на тебя, и волей-неволей придется замолчать и с грустью смотреть на то, как добыча уходит из рук.

Нет, этого Эрнест не в силах был перенести. Убедившись, что дома поддержки не найти, он стал искать ее в другом месте. И нашел. Первой жертвой его ножа пал большой баран. Эрнест отнес его к Зариене и получил самую горячую благодарность. Потом подошла очередь двух подсвинков. Они были зарезаны и засолены на зиму. Удачное начало вдохновило Эрнеста на более крупные дела. Он обещал Зариене обеспечить ее мясом на всю зиму. Уже несколько дней в тайге, около гари, бродил одинокий бык. Он пытался было примкнуть к стаду Зитаров, но маленькая Эльга, пасшая стадо, всегда отгоняла его прочь. Тогда он оставил попытки и стал пастись один. Никто не разыскивал этого быка — он, видимо, пришел сюда из какой-нибудь дальней деревни. Эрнест посоветовался с Зариене и, получив согласие, однажды вечером пригнал быка к землянке вдовы. Все обошлось благополучно. Меткий удар обухом топора в лоб — и красивое животное лежало на земле. С помощью Зариене Эрнест освежевал его, шкуру зарыл в землю, а мясо разрубил и засолил, оставив куски получше, чтобы съесть их теперь же.

Неделю спустя Эрнест пытался повторить эту проделку на пастбище у деревни Чесноково. Но как раз в тот момент, когда он намеревался перерезать годовалому теленку горло, его застиг хозяин теленка — высокий, здоровый мужчина. Он так сильно избил Эрнеста, что парень с трудом добрался до гари. Несколько недель он не выходил из дому, залечивая раны и ожидая, пока с лица исчезнут предательские синяки. В это время он не посещал даже свою даму сердца. Позже, когда Эрнест возобновил визиты в землянку Зариене, он нашел там Симана Бренгулиса и так основательно поколотил богатого хозяина, что тот закаялся ходить в горелый лес. Зариене тоже получила хороший нагоняй, потому что именно ради нее Эрнест ходил на чесноковское пастбище. В конце концов, они помирились и до самой весны жили в добром согласии, как и полагается дружной паре.

Осенью и зимой 1920 года в Бренгулях произошли события, которые ворвались резким, непривычным аккордом в монотонный ход жизни таежного поселка и на некоторое время заняли умы людей.

В один из вечеров, когда в тайге шумела буря, Андрей Зитар возвращался домой из сельского Совета. В полуверсте от дома на него обрушилась сломанная ветром осина. Час спустя его полуживым нашел на дороге сосед и сообщил Зитарам. Темной ночью сыновья капитана привезли тяжелораненого отца домой и уложили в постель. Он был без сознания. Карл запряг лошадь и помчался за фельдшером; до больницы было верст шестьдесят. Когда он возвратился с фельдшером, Андрею Зитару уже не нужна была никакая помощь: старый моряк отправился в свой последний и самый далекий рейс, откуда нет возврата. Уходя, он даже не попрощался с женой и детьми.

Из сухих еловых досок, оставшихся от постройки дома, сыновья сколотили простой, некрашеный гроб. В воскресенье на новом кладбище села Бренгули рядом с двумя ранее насыпанными могильными холмиками вырос третий. Родные поплакали, соседи сказали несколько прочувствованных слов, и кучка участников похорон разбрелась по своим лесным жилищам.

Главой семьи стал Карл Зитар.

Не успели жители села как следует разобраться в случившемся и не высохли еще слезы на глазах Альвины Зитар, как весь поселок и ближайшие окрестности взволновало известие о новом несчастье: в одну из ночей в дом председателя сельского Совета Зилума вломились несколько вооруженных людей, застрелили его и скрылись в тайге. И на кладбище рядом с могилой Андрея Зитара вырос новый могильный холмик.

В ночь, когда бандиты убили Зилума, кто-то из обитателей гари, возвращаясь домой из степной деревни, встретил в лесу нескольких незнакомых мужчин. Спрятавшись в кустах, он пропустил их мимо себя. При свете луны он в одном из них узнал Сашу Шамшурина. Утверждать, что это был Шамшурин и что именно эти люди убили Зилума, никто не мог. Но когда по поселку и ближайшим деревням поползли слухи и в них все чаще упоминалось имя молодого Шамшурина в связи с убийством Зилума, Саша покинул молодую жену, которая только что родила мальчика, и ушел в тайгу.

Эльзу эта разлука не очень обеспокоила. Окрепнув после родов, она спокойно продолжала жизнь, начатую в доме мужа. К чему ломать голову — вернется или не вернется Саша? Если он даже и не вернется — не он первый так терялся: в альбоме Эльзы хранилась большая коллекция фотографий бравых парней, среди них были даже капитаны. Саша Шамшурин был ничуть не лучше и не интереснее своих предшественников.

Саша Шамшурин оставался пассивным только первые месяцы после изгнания колчаковцев и расстрела отца. Как большинство кулаков, он вначале растерялся и молча делал все, что от него требовала новая власть: он выполнял гужевую повинность, безоговорочно отправлялся на выполнение всех нарядов, разрешил поселиться в своем доме милиционеру. Он крепко рассчитывал на дружбу с Хазаровым, поэтому не спешил сдать новой власти ни одного пуда пшеницы из громадных запасов, накопленных за военные годы старым Шамшуриным и спрятанных в степи в местах, известных только им одним. Когда весной на общем собрании жителей деревни было решено перераспределить поля и луга по-новому — равномерно, по количеству людей, молодой Шамшурин стиснул сердито зубы и, встретившись после собрания с глазу на глаз с Хазаровым, сказал ему:

— Это грабеж! Я считал тебя человеком, а ты действуешь по-свински.

— Ну, ну? — Хазаров спокойно посмотрел Саше в глаза. — Что же у тебя похитили?

— А земля? Сегодня ты у меня отнял две трети того, что до сих пор принадлежало мне, — вскипел Саша.

— Ты, Саша, ошибаешься, — пояснил Хазаров. — Народ получил обратно то, что твой отец в свое время отнял у него. Эта земля не твоя.

— Мы выкорчевали пни, очистили от камней, возделали, обработали!

— Вы? — Хазаров тихо засмеялся. — Не вы, а батраки, деревенские бедняки обработали. Вы им заплатили гроши, а себе присвоили весь урожай. Скажи спасибо, что они не требуют обратно своих лошадей, коров, машины и все, что хранится в твоих клетях и ларях. Люди ничего не забыли.