В казарме полумрак был густо перемешан с запахами табачного дыма, пота, человеческих испарений и гулом голосов. Нестриженые, небритые, немытые лица желтыми пятнами проступали в неровном свете семилинейных керосиновых ламп. С верхних нар свешивались разномастные чубы.

Дыбенко говорил уже третий час подряд:

— …Керенский вместе с русской и иностранной буржуазией пытался сдать немцам Петроград, чтобы задушить революцию. Временное правительство, так же как и царское, не стремится к миру и не собирается прекратить братоубийственную войну, спасти от разорения страну и передать землю крестьянам, а продолжает начатую царем бойню, гонит на фронт все новые и новые десятки и сотни тысяч молодых солдат, не обеспечивая их ни вооружением, ни обмундированием, ни продовольствием. И наоборот, Советская власть ставит перед собой задачу: немедленно добиться справедливого мира для всех, прекращения войны, передачи земли крестьянам, установления контроля над производством, отмены смертной казни на фронте. Советским правительством, избранным на Всероссийском съезде Советов, по всем этим вопросам приняты и изданы декреты.

Дыбенко рассказывал о первых декретах Советской власти, а тем временем в казарму набивались офицеры и юнкера. Это не предвещало ничего хорошего, и Шумов с беспокойством вглядывался в лица казаков. «Как они себя поведут? Сумеет ли Дыбенко убедить их вот так, сразу?» Неожиданно среди офицеров заметил Павла Глазова, он выделялся морской формой. Форма была еще гардемаринская, но погоны уже офицерские. «Так вот куда он сбежал!»

— …Керенский снова пытается вас, казаков, превратить в жандармов и тем самым возбудить против вас, казаков, всеобщую народную ненависть и преследование…

— Станичники, не верьте им! Это предатели и изменники России, немецкие шпионы! Гнать их! — донеслись выкрики из угла, где скопились офицеры и юнкера.

Шумов удивлялся спокойствию председателя Центробалта. Вот Дыбенко повернулся к тому углу и стал терпеливо объяснять:

— Нет, не немецкие шпионы взяли власть в свои руки, а рабочие и крестьяне, солдаты и ма- Тросы, такие же, как вы, труженики — казаки. А то, что я моряк, пусть не смущает господ офицеров. Флот первый доказал свою преданность революции и готовность к защите страны в моонзундских боях, где в борьбе с превосходящим флотом немцев он дрался до последней капли крови. Флот же первым выступил и на защиту Советской власти.

— Это верно, — поддержал казак, приезжавший с делегацией. — У них там я много видел моряков и на сухопутье. Матросы — наши братья, неужто мы против них пойдем?

Однако и офицеры не унимались:

— Какие они вам братья? Они Россию немцам продали!

Дыбенко усмехнулся:

— То‑то мы разбогатели! Вот видите, что на мне? Это и есть весь мой капитал, да и тот казенный. Или вы думали, что я буржуй какой? Нет, я такой же крестьянин, как и вы, Черниговской губернии, землепашец. А вот Шумов с Урала. В подпасках был, должность как будто не аристократическая.

Казаки немного развеселились, но к единому решению еще не пришли. Видно было, что они побаиваются присутствующих тут офицеров: казак есть казак, для него золотые погоны — непререкаемая власть. Иногда Гордею казалось, что, стоит одному из офицеров подать команду, казаки послушно разойдутся или тут же растерзают и Дыбенко, и его.

Наверное, и Дыбенко чувствовал опасность, поэтому решил немного припугнуть казаков:

— На поддержку Советской власти с фронта идут войска. Полки двенадцатой армии на подходе…

Это подействовало, казаки загалдели. Оказывается, они уже слышали, что двенадцатая армия поддерживает большевиков.

Шел восьмой час утра, надо было спешить, а то вот — вот подойдет батальон ударников, и неизвестно, как все повернется тогда. И Дыбенко сказал:

— Давайте решайте, с кем вы. Или вы согласны прекратить гражданскую войну и арестовать Керенского, или…

Договаривать не было нужды, казаки догадывались, что означало это «или». И после недолгих споров согласились арестовать Керенского.

— Однако у нас есть казачий комитет, надо, чтобы и он решил. Тогда вроде бы по закону выйдет.

Все двинулись к дворцу. Утро выдалось погожее, дворец был весь залит солнцем, первые лучи его упали и на площадь, затерялись в толпе. Площадь постепенно заполнялась казаками. Все ждали, когда соберется казачий комитет. А пока настроение у казаков было шаткое.

— Может, нам самим сейчас и арестовать Керенского? — предложил Дыбенко Гордей. — Тогда казаки сразу сдадутся.

— Как же мы арестуем его вдвоем? Потерпи немного, казаки сами его арестуют. А пока выясни, где он находится.

Выяснять, где Керенский, пришлось недолго. Тот самый офицер, который приезжал с делегацией, указал на дверь:

— Вон видите, из той двери выглядывают? Это адъютант верховного главнокомандующего. Там и сам Керенский.

Оказывается, бывший министр — председатель Временного правительства расположился в комна те, соседней с той, где собирался сейчас на заседание казачий комитет.

Когда собрались все члены комитета, выяснилось, что он состоит целиком из офицеров и юнкеров. Ждать от такого комитета благоприятного решения не стоило. Дыбенко даже не стал тут разговаривать, а опять вышел на площадь и обратился к казакам:

— Где же казаки в вашем комитете? Там одни офицеры, вот и выходит, что комитет‑то не казачий, а офицерский.

— А ведь и верно, не наш комитет! — недоуменно сказал стоявший в первом ряду пожилой казак. — Как же это выходит?

— Надо выбрать новый, из казаков! — предложил другой.

Предложение это казаки дружно поддержали, стали называть фамилии своих представителей в комитет. Голосовать не стали: просто выкрикивали фамилию казака, и тот шел в зал заседания.

Однако и новый комитет пришлось долго уговаривать, чтобы он дал согласие на арест Керенского.

— Да поймите же вы, что тянуть дальше нельзя, — убеждал Дыбенко. — Если мы не договоримся сейчас, наши начнут наступление на Гатчину. Они, наверное, думают, что вы нас арестовали. Мы были отпущены до определенного времени…

А время уже перевалило за полдень, и Дыбенко поставил вопрос на голосование. Но не успели делегаты проголосовать, как в зал влетел дежурный офицер и, не скрывая своей радости, зачитал телеграмму:

— «Из Луги вышли 12 эшелонов ударников. К вечеру прибудут в Гатчину. Савинков».

— Как же теперь‑то быть? — растерянно спросил один из казаков:

— А вот и решайте, кому голову подставлять, — злорадно, сказал офицер и вышел.

— Как тут решишь? — обратился казак к Дыбенко. — С вами Столкуешься, тех вон сколько прет сюда. Они небось по головке нас не погладят…

Заволновались и остальные:

— Нам теперь с вами вроде бы не с руки.

— Но ведь если мы сейчас с вами не договоримся, наши немедленно начнут наступление и до подхода ударников мы вас разобьем, — предупредил Дыбенко.

— Да, куды ни кинь, везде клин.

Бывший министр — председатель Временного правительства и верховный главнокомандующий Керенский в то утро проснулся поздно, около десяти часов. Возможно, он проспал бы и дольше, если бы его не разбудил шум, доносившийся из соседнего зала. Вероятно, генерал Краснов опять собирает своих офицеров. «Мог бы собрать где‑нибудь в другом месте», — с раздражением подумал Керенский и позвал адъютанта.

Тот пришел сразу же, обычно невозмутимое лицо его на этот раз было взволновано.

— Что там за шум?

— Казачий комитет заседает.

Керенский поморщился:

— Этого еще не хватало! По какому поводу?

— Делегация от большевиков приехала, двое матросов.

— Что им нужно?

Адъютант нерешительно помялся, но все‑таки доложил:

— Требуют, чтобы казаки арестовали вас и выдали большевикам.

— Однако! Ну и что же казаки?

— Пока ничего не решили. Но, похоже, согласятся.

— От Савинкова сведений нет?

— Пока никаких.

— Медлит Савинков. Пусть запросят еще раз. Да узнайте, что там решает этот комитет и что за матросы сюда прибыли.