— Да-да, конечно, — всполошенно согласилась секретарша.

Шестаков шагнул к кабинету, вспомнил утренний разговор с Жарковым и спросил:

— А человек тот не сказал, из какого главка он? Главк МВД, ЦРУ там или древнегреческий какой-нибудь?

— Нет-нет, — сказала секретарша с улыбкой и снова замерла, будто мучительно вспоминая.

Да что с ней такое сегодня, подумал Шестаков и замер сам. Секретарша медленно произнесла:

— Он сказал — «Морриган».

Сдержаться, приказал себе Шестаков, но опоздал.

— Что?

— Слово незнакомое, вот я и забыла, — радостно объяснила, тоже себе, Людмила Петровна, подняла глаза на начальника, усохла под его взглядом и сбивчиво повторила, судорожно пытаясь понять, ее-то вина в чем: — «Морриган» он сказал. Передайте, говорит, Сергей Иванычу, что я по этому поводу заходил — и попозже зайду.

— Когда попозже?

— Не сказал. Попозже — и все. А потом ушел — я и не заметила… Отвлеклась, что ли… — Секретарша снова принялась бормотать.

— Кофе, — напомнил Шестаков и хлопнул дверью кабинета.

Некоторое время он размышлял, звонить ли Жаркову. Выходило, что звонить надо, — но что говорить, было совершенно неясно. Приходил некто, брякнул импортное название проекта, в Чулманске никому не известное, и теперь я ой боюсь? Или Жарков именно об этом предупреждал с утра, когда невнятицу нес?

В охрану звякну, узнаю хоть, кто таков, решил Шестаков и потянулся к селектору — а тот ожил и сказал секретаршиным голосом:

— Сергей Иваныч, с охраны звонят.

— Дурдом, — с выражением сказал Шестаков.

— Простите?

— Ничего. Что хотят?

— Говорят, пришли к вам, из конторы, спрашивают, пускать ли.

— Откуда-откуда?

— Из конторы, — секретарша понизила голос. — Ну, из КГБ, значит, ФСБ то есть.

— Ага, — сказал Шестаков. — Это, видать, ваш загадочный гость вернулся. Ну, пусть заходит.

— Хорошо. Сергей Иванович, кофе готов.

— Ну, давайте гостю тоже предложим. Наберется там? Вот и хорошо.

Через пару минут Людмила Петровна, мягко постучав, вошла в кабинет и сказала:

— Сергей Иванович, к вам товарищ. Из Москвы.

— Из Москвы даже, — уважительно сказал Шестаков и вполголоса уточнил: — Тот, что ли?

Людмила Петровна, покосившись за спину, отчаянно помотала начесом.

— Эвона как, — сказал Шестаков, откидываясь на спинку кресла. — Тогда я… Ладно. Просите.

Вот о чем Жарков-то говорил, подумал он. Надо было все-таки звякнуть. Впрочем, успеем — сперва выясню, что этому надо.

Гость был молод, крепок, весел, лыс — и, в отличие от большинства московских гостей, не проодеколонен насквозь. Он пожал Шестакову руку и представился:

— Матвеев, Денис, Федеральная служба безопасности. Спасибо, что приняли.

— Вас поди не прими, — пробурчал Шестаков, дождался, пока погаснет ответная вспышка чистой радости, и поинтересовался: — Чай, кофе?

— Да при таком запахе разве выбор есть? — удивился Матвеев. — Кофе, конечно.

Шестаков распорядился и, пока Людмила Петровна не внесла поднос, ожидающе смотрел на Матвеева. Матвеев сдержанно поблескивал макушкой и улыбкой. Пригубили оба, не дожидаясь ухода секретарши. Шестаков кивнул, Матвеев замычал и стал говорить разные слова. Секретарша воссияла ярче лысины гостя.

— Спасибо, Людмила Петровна, — сказал Шестаков. — Харсееву скажите, что я буду свободен минут через двадцать. Так, Денис, э?..

— Валерьевич, — не отрывая чашки от лица, а благодарного взгляда — от удаляющейся секретарши, сказал Матвеев. — Но лучше просто Денис. Да, полагаю, минут двадцать, не больше.

— Хорошо. Излагайте.

Матвеев кивнул, звучно всосал остатки, показав губами, как ему вкусно, бережно поставил чашку и сказал:

— Сергей Иванович, я понимаю, вы человек здесь новый. Но потому ваша оценка как минимум непредвзята. У меня нетривиальный такой вопрос: насколько завод защищен от чужого внимания и влияния?

Шестаков хмуро спросил:

— Удостоверение ваше можно посмотреть?

— Безусловно.

Матвеев встал, шагнул к генеральному и поднес удостоверение к самым его глазам. Перехватить не позволил — улыбнулся, извиняясь.

Шестаков вздохнул, не спеша надел очки, внимательно изучил документ, сличив портрет с моделью, и отметил, снимая очки:

— Тут отдел и специализация не указаны.

— Не положено, — сказал Матвеев, убираясь в кресло вместе с документом. — Но промышленная безопасность в мои обязанности входит, если вы об этом.

— И вы, получается, за всю страну… Ну ладно. Допустим. Теперь по поводу чужих. Кто интересует, конкретней: смежники, шпионы, инвесторы, кто?

Матвеев поднял брови и спокойно уточнил:

— А все в наличии, что ли? Вот все и интересуют.

— Тогда вам не ко мне. Шпионами и диверсантами зам по общим и безопасности занимается, инвесторами — финансовый, смежниками — снабжение и главинж. Я их сейчас предупрежу. И они квалифицированно…

— Сергей Иванович, Сергей Иванович, стоп. Прошу прощения — я с ними, будет нужда, непременно пообщаюсь. Мне хочется ваше мнение узнать.

— Хочется, — пробормотал Шестаков, но решил сдержать раздражение. — Знаете что, Денис, э…

— Просто Денис.

— Валерьевич, — упрямо вспомнил Шестаков. — Я человек, скажем так, государственный. Передо мной конкретную задачу поставили и конкретные сроки. Я должен ее решить и уложиться. Я этим и занимаюсь. Мне отвлекаться на сказки, оправдания и шпионские истории некогда.

— И все-таки…

— И все-таки давайте я для краткости объясню: лично я никакого чужого воздействия на мой завод не ощущал и не ощущаю. Если вы, конечно, не считаете, э… ну вот мой приход сюда и в целом наведение здесь элементарного порядка как раз чужим влиянием. Надеюсь на это, понимаете?

— О да. Я вас правильно понял, здесь это довольно распространенная точка зрения?

— А меня это не волнует, — с почти искренним удовольствием сообщил Шестаков. — Точка зрения, глас народа, любимый дедушка — это всё не моя забота.

— Распространенная, — сказал Матвеев как бы про себя.

Шестаков, закинув руки за голову, немного поразглядывал собеседника и вполголоса объяснил:

— Молодой человек. Народ — он как баба. Любит того, кто имеет. Физиология такая. Через полгода, если меня переведут куда, хоть в «Газпром» начальником, ползавода будет плакать и кричать, что кровиночку обидели, а предприятие дьяволу отдали. Даже если этот Неушев придет — ему предъявят ровно то, что мне предъявляют. А-а-а, губят дело всей жизни, всех людей, не допустим, а-а-а. На это оглядываться — себя не уважать. Не советую.

— Спасибо. То есть вы считаете, что арест Неушева — это такой его перевод как бы в «Газпром».

— Не рекомендую меня раздражать, Денис Валерьевич. Смысла и пользы нет. Я предпочитаю сам выбирать поводы для раздражения.

Матвеев смущенно засмеялся.

— Да я и не пытался, выразился неудачно. Тут кругом все говорят, что Неушев из этого кресла в СИЗО буквально переводом и отправился.

— Я если жену и любовницу грохну… Тьфу-тьфу-тьфу… В общем, а кто бы не отправился-то? И при чем тут перевод? — осведомился Шестаков, не меняя расслабленной позы.

Матвеев пожал плечами и, явно кого-то пародируя, сообщил с чужими интонациями:

— Неушев рулил заводом сто лет, ОМГ попросила его подвинуться, он уперся, тут же удачно сошел с ума, убил всех вокруг — и ОМГ забрала «Потребтехнику».

— Кровавый режим как есть. ФСБ взрывала дома в Москве, как говорится, да? Вам виднее.

— А вам?

Шестаков тонко улыбнулся.

— У меня вот такой корочки нет, как у вас, чтобы рассуждать. И, ей-богу, вы бы лучше с коллегами своими местными пообщались. А я ничего увлекательного не скажу. Убил — сел, больше ничего. И не сильно интересуюсь. А случайно он именно сейчас свихнулся, специально или еще как — это вопрос не ко мне.

— Да у меня пока и вопроса такого нет.

— Пока?

— Пока, Сергей Иванович. То есть, прошу прощения, до свидания и всего вам хорошего, — сказал Матвеев, вставая.