Казалось, время остановилось. Было слышно, как жужжит пчела. Луч солнца пробился вниз, когда легкий ветерок всколыхнул ветку над их головами.

— Ты вернулся, — прошептала она.

Он снял очки, разогнав все сомнения.

Она потянулась к нему, а затем внезапно отпрянула, словно от заразного больного.

— Пожалуйста, Лисса... — Его голос звучал умоляюще. — Будь я проклят, Лисса, нам надо поговорить о...

— Держись от меня подальше, Слэйдер, — предупредила она его. Глаза ее остекленели. — Черт побери, держись от меня подальше.

Она была на грани истерики.

Если бы Лисса посмотрела в зеркало заднего обзора, когда выезжала со стоянки, она могла бы увидеть его, обнимающего руками ствол дуба, с опущенной головой, уставившегося в землю. Но она не глядела назад. Она не видела, как он поднял голову, когда ее машина свернула на магистраль, не видела отчаяния на его лице.

Мелисса — Лисса Слэйдера — сидела за чертежным столом, работая над серией стилизованных поздравительных открыток — образцами для собственного портфолио. Иллюстрации изображали маленькую девочку в белом платье, с темными глазами и темными волосами, перевязанными сзади красивыми резиночками. Мелисса рисовала воспоминания.

Она мысленно вернулась назад, в ту пору, когда ей было семь лет, и еще был жив ее отец. Рисунки воскрешали в памяти то время, когда они каждую субботу утром оставались вдвоем. Ее мама отправлялась в салон красоты, а отец выводил ее гулять, угощал жареными пончиками и шоколадным молоком, баловал всякими маленькими безделушками, часто красивыми, пастельных тонов ленточками для волос, которые ей очень нравились.

Когда ей было восемь лет, вместе с ее отцом умер и смех матери. Последнее воспоминание. Мелиссы о нем — его возвращение в горящий дом, чтобы спасти несколько особенно дорогих ему картинок, которые она нарисовала для него. Сам коммерческий художник, он вдохновлялся ее любовью к рисованию. Он был романтиком и мечтателем, надеявшимся в один прекрасный день обзавестись собственной студией. После его смерти они с матерью остались без страховки и сбережений, на которые могли бы жить.

Неумелая и беспомощная мать Мелиссы вскоре снова вышла замуж.

Отчим во всех отношениях был полной противоположностью отца. Он был человеком суровым и скрытным, строго считал каждый пенни. А еще он всегда критиковал мечтательность Мелиссы и пытался выбить ее из девочки, предварительно закрыв за ней дверь детской спальни. Это не помогло. Не помогло даже тогда, когда она выросла, и он изменил тактику, начав отбирать ее одежду. Он не смог убить ее внутреннюю романтичность. Мечтательность Мелиссы была единственной нитью, связывающей ее с отцом, которого она обожала.

Ее мать слишком боялась мужа, чтобы открыть рот, она в конце боялась даже жить. Однажды в полдень в школе Лиссы появился чиновник из системы соцобеспечения, чтобы сообщить ей о смерти матери. Потом были похороны, и она без всяких объяснений в двенадцать лет оказалась подопечной штата и, в конце концов, очутилась на ферме Синклера.

Жестокость Синклеров не была физической: это была жестокость равнодушия. Для них она была чем-то вроде мебели или фермерского инвентаря. Ее можно было с пользой применять, не более того.

Слэйдер был ее единственным спасителем в океане одиночества. Он заботился о ней, защищал ее и любил ее. А потом...

Нет, вспоминать это было невыносимо.

Зачем он вернулся!

Слэйдер откинул простыню и придвинулся к краю кровати, разглядывая комнату мотеля, которую он снял после того, как покинул книжную ярмарку. Он провел тревожную ночь, его сновидения были заполнены образами Лиссы, ускользающей от него, и в ее глазах он видел обвинение.

Вдруг Слэйдер почувствовал, как что-то острое впилось ему в бедро. Это оказалась одна из сережек Лиссы в виде золотого сердечка, обрамленного серебром. Когда она вырвалась от него накануне на автомобильной стоянке, сережка выскочила из ее уха. Он заснул, сжимая ее в пальцах и потирая, словно она могла, как лампа Аладдина, вызвать Лиссу, улыбающуюся, тянущуюся к нему, дающую ему еще один шанс.

Вся боль от разрыва с Лиссой обрушилась на него снова, когда он разглядывал золотую с серебром сережку. Хотя он и не надеялся, что Лисса встретит его с распростертыми объятиями, все же какая-то надежда была.

В животе Слэйдера забурчало. Это напомнило ему о том, что он пил за ужином накануне вечером. Он встал и голым прошел через комнату. Его подтянутое, худощавое тело таило в себе какую-то опасность. Такую же опасность выражали его высокомерно поджатые губы. Казалось, что он всегда пребывал в состоянии равновесия между откровенным приглашением и презрительной усмешкой, в зависимости от обстоятельств.

Когда Слэйдер склонился над потрепанным брезентовым рюкзаком, в котором находились все его пожитки, с его шеи свесился золотой крест. Он вспомнил ночь, когда Мелисса отдала ему этот крест на цепочке. Это произошло в ту самую ночь — ночь перед тем, как его отправили в тюрьму.

Окно Мелиссы в ту жаркую ночь было открыто. Старик Синклер отказывался модернизировать большой белый викторианский фермерский дом, который служил семье несколько поколений. Это объяснялось вовсе не тем, что он не мог позволить себе установить кондиционеры, или провести в дом водопровод, или устроить центральное отопление. Адам Синклер был одним из самых богатых людей в округе.

Он был также одним из самых ожесточенных. Не проходило и дня, когда бы он не жалел о женитьбе на Конни Синклер, не демонстрировал разочарования в Бью, в бесполезном сыне, которого она родила ему. Он рассчитывал, что хорошенькая городская девушка, на которой он женился, станет деревенской после просто перемены места жительства. Но этого не произошло, и Адам Синклер воспринимал невозможность такого превращения как пренебрежение к себе.

Он испытывал особое удовлетворение от мысли, что его городская жена должна была готовить на дровяной плите и таскать воду для еженедельной стирки. После двадцати лет брака единственное удовольствие, которое оставалось у них в жизни, было делать друг друга и всех окружающих несчастными.

Слэйдер бросил камушек в окно Лиссы, и она тут же выглянула, опираясь на подоконник.

— Слэйдер, это ты? — спросила она. Слэйдер отпустил ветвь большого дерева гикори[3] и прижал пальцы к губам — тише.

— Слэйдер, ты выпил?

— Нет, я не пьян. — Он закурил, и на мгновение вспышка спички осветила его. Он был худощав, но под поношенными джинсам и майкой перекатывались бугристые мускулы, наращенные за время бесчисленных погрузок на грузовики и прицепы. Жестом он пригласил ее присоединиться к нему.

— Слэйдер, уже за полночь. Ты можешь подождать до утра?

Слэйдер вздохнул, засунул большой палец в пустую петлю для ремня на джинсах:

— Лисса, если уже за полночь, то это и есть утро.

— Ну хорошо, — согласилась она.

Когда она отступила от окна, Слэйдер обошел дом сзади, взобрался на веранду и устроился на старом плетеном кресле. Потом положил ноги на перила.

Задняя дверь скрипнула, и появилась Мелисса. Открыв глаза, Слэйдер увидел, что она одета в джинсы, просторную куртку и мокасины. Она застенчиво улыбнулась, подошла к нему и положила на колени нарядно перевязанный пакетик.

— Что это? — быстро спросил Слэйдер.

— Это подарок к твоему дню рождения. Знаешь, ведь ты не единственный, кто делает подарки. Я накопила деньги, когда присматривала за детьми.

— Лисса, я не хочу, чтобы ты тратила эти деньги на меня. Ты должна покупать на них какие-нибудь хорошие вещи для себя. Кроме того, у меня вовсе не день рождения.

— Я знаю, что твой день рождения наступит лишь через несколько недель, но тогда ты будешь в... в...

— В тюрьме, — добавил Слэйдер слово, произнести которое она была не в силах.

Она кивнула.