Тело Распутина было тайно перевезено в «революционную столицу», где его под охраной поместили в укромном месте в придворных конюшнях в самом центре Петрограда на Конюшенной площади. Оскверненный гроб здесь находился в деревянном ящике из-под рояля.

Во всей этой отвратительной истории очень много неясного. Важные ее эпизоды можно восстановить лишь по скудным и противоречивым сообщениям газет. Официальных документов практически нет, хотя к ней имели отношение и высшие должностные лица, и местные административные власти.

Сами главные «герои Февраля» (всем им удалось благополучно покинуть пределы России) потом десятилетия обретались в различных странах в качестве эмигрантов. Превратившись, по существу, в «макулатуру истории», они не могли с этим смириться. Политическое банкротство свое не признавали. Постоянно говорили о «великой роли», которую они сыграли в «деле освобождения народа». Некоторые, например, П. Н. Милюков и А. Ф. Керенский, написали тома воспоминаний и исторических трактатов, где в самых выигрышных красках рисовали свои политические портреты «в историческом интерьере».

Эти многостраничные опусы невольно поражают читателя. Мемуаристы восстанавливали в мельчайших подробностях события и картины, виденные многие десятилетия назад (к примеру, Милюков живописал цвет облаков над Везувием, когда оказался в Италии еще студентом), но странным образом наступал «провал памяти», когда надо было говорить о нежелательном и исторически для себя невыигрышном. Особенно это касалось двух тем.

Первая, важнейшая и больная: участь Царской Семьи. У Милюкова по этому поводу «полный склероз». Обсуждений сего вопроса во Временном правительстве он «категорически» не помнил. Хотя как министр иностранных дел вел об этом переговоры с английским послом, обменивался телеграммами с британским МИДом, но — как отшибло. Запамятовал всё! Действительно, это ведь не цвет облаков над Везувием, а «сущая безделица»!

Цепкая память Керенского удержала лишь то, что надо было сохранить для скрижалей истории! Царскую тему он тоже готов был забыть, но тут ничего не получалось. Со всех сторон эмигранты напоминали ему, приводили документы, обвиняли, проклинали, выставляя виновником гибели. Не раз оправдывался, перекладывал ответственность на других. Уверял, что если бы не бяки-англичане, которые отказались пустить Царя к себе, все бы мирно и обошлось. Он же, со своей стороны, только и думал, как обеспечить Его безопасность. Эти подтасовки мало кого убеждали, но сам он себя убедил, что в той страшной истории неповинен.

Вторая тема, которая выветрилась из памяти мемуаристов, хоть и не представлялась столь же масштабной, как первая, но тоже была не менее щекотливой. Она касалась той самой распутинской «могильной истории». Никто из «мемуаристов» о ней не обмолвился ни полусловом.

Между тем такие разговоры среди министров по этому поводу велись, хотя бы потому, что все публиковавшиеся распоряжения подавались как решения именно правительства. Если и можно предположить, что «чистый европеец» Милюков оказался в стороне, то Керенский-то находился как раз в центре. Однако он тоже даже не упомянул об этом при подробном описании «славных дней» февраля и марта 1917 года. Наверное, по прошествии многих лет было просто стыдно вспоминать тот непристойный скандал.

Приказ вывезти тело Распутина из Царского отдал лично глава Временного правительства Г. Е. Львов. Начальник Царскосельского гарнизона полковник Е. С. Кобылинский вспоминал: «Комиссар по фамилии Купчинский прислал мне письменный приказ за подписью председателя Совета министров. Приказ предписывал мне передать тело Распутина Купчинскому, чтобы тот мог на грузовике доставить его к месту назначения. Мы не могли этого сделать в Царском Селе, поэтому перегнали грузовой вагон с телом Распутина на станцию Павловск Второй. Там мы нашли старый ящик из-под груза, в который и засунули гроб с телом Распутина. Сам ящик завалили матрацами и пустыми мешками».

Кто решал вопрос о судьбе останков Распутина, собирались ли их предать земле, если действительно собирались, не ясно, но не подлежит сомнению, что Керенскому, как и прочим «этуалям Февраля», очень хотелось поскорее навсегда покончить с телом духовного друга Царской Семьи. Ненавистный мертвец мешал победителям жить и творить радостную историческую эпопею.

10 марта формируется похоронная команда, состоявшая из шести студентов Петроградского политехнического института и двух руководителей: уполномоченного Временного правительства Ф. П. Купчинского и представителя градоначальства ротмистра В. П. Кочадеева (Когадеева). Указанная группа получила в свое распоряжение грузовой транспорт и необходимые пропуска и в ночь на 11 марта покинула Петроград. Направление — Выборгское шоссе. Ясно, что выезд на автомобиле вооруженных людей должен был получить самую высокую санкцию. Кто же конкретно давал такое разрешение?

Сохранились краткие воспоминания Ф. П. Купчинского, написанные в мае 1917 года и посвященные как раз истории с телом Григория Распутина.[6] В них приводится разговор мемуариста с главой Временного правительства князем Г. Е. Львовым, состоявшийся в первые дни марта.

Князь говорил откровенно, без обиняков: «Его необходимо уничтожить… Сжечь, конечно, лучше… Надо подобрать людей, сделать без огласки». Потрясающее признание! Князь, представитель древнего рода (не чета Керенскому-то!), воспитанный по-европейски человек, известный общественный деятель, а рассуждал как какой-нибудь коммунистический революционер-уголовник.

Из рассказа Купчинского следует, что идея сожжения принадлежала ему, а князь лишь её горячо поддержал и обещал «полное содействие». Львов как абсолютно никчемный политик, как общепризнанный «политический импотент» ничего самостоятельно не решал ни в первые дни марта 1917 года, ни в дни последующие.

Он всегда всё «обсуждал» со своими «товарищами по кабинету». Можно почти наверняка утверждать, что и здесь были «обсуждения», тем более что руководителю «ликвидационной команды» требовались широкие полномочия: достать транспорт, привлечь людей, получить многочисленные пропуска и разрешения. Для этого одного «росчерка пера» мягкотело-беспринципного князя Львова было явно недостаточно. В стране уже де-факто существовало двоевластие.

В разнузданной «революционной массе» авторитетом пользовалось не Временное правительство, и уж тем более не князь Львов. Авторитет имел Петроградский совет, главой которого являлся «социалист» Н. С. Чхеидзе. Его же заместителем и самым известным членом Совета являлся министр юстиции и прокурор А. Ф. Керенский.

Трудно усомниться в том, что «пропуски для патрулей» выдавались именно Советом. Без его санкции перемещение по Петрограду и его окрестностям машин с вооруженными людьми ночью тогда было просто невозможно. Так что в любом случае Керенский «был в курсе».

Купчинский преодолел все трудности, хотя кругом царили неразбериха и хаос. Именно его «команда» решила как первую задачу «акции» — транспортировку на грузовике тела Распутина из Царского на Конюшенную в Петроград, так и вторую — сожжение.

В пафосном рассказе Купчинского, рассчитанном на восхищенное признание потомков, содержится немало интересных признаний. Когда прибыли в Царское забирать тело, выяснились потрясающие вещи: уже несколько дней «толпы людей день и ночь окружают вынутый из могилы гроб, его фотографируют, осматривают, трогают». Даже когда перенесли на запасные пути и поместили в закрытый вагон, то и тогда толпы не исчезли, продолжали «осаждать вагон». Причем приходили и ночью с фонарями, все «хотели посмотреть», а среди этих «страждущих» были не только простые обыватели, но и «передовые интеллигенты».

Вывозили тело скрытно и согласно акту, составленному 9 марта 1917 года, обязывались держать всё «в тайне от широких масс». 10 марта глава «команды» посетил князя Львова и сообщил, что «сегодня ночью все будет закончено». Но слухи о манипуляциях с мертвецом стали просачиваться в публику, пошли разговоры. Чтобы пресечь их, была пущена в обращение дезинформация. «Дезу» напечатала популярная «Петроградская газета» 11 марта.