Как бы то ни было, но описанное выше командно-штабное учение является весьма показательным для позиции руководства сухопутных войск по отношению к военным конфликтам, которая заключалась в безусловном признании ведущей роли политического руководства в принятии решений по вопросам войны и мира. И если в 1914 году оперативный план применения вооруженных сил предопределил принятие политического решения о начале военных действий, то в описываемый период руководство сухопутных войск старалось любое военное мероприятие, каким бы необходимым оно ни казалось, соотносить с конкретной политической обстановкой. В своих расчетах немецкий Генеральный штаб принимал во внимание возможности, которыми располагала Германия в силу ее принадлежности к Лиге Наций. В то же время у нас не было никаких иллюзий относительно того, насколько реально было рассчитывать на помощь этой международной организации тому государству, которое оказалось бы не в состоянии самостоятельно отразить иностранную агрессию.
Во время командно-штабных учений и тренировок я должен был оказывать помощь их руководителю и готовить вводные на каждый день. В мою задачу также входила подготовка проекта заключительного совещания, на котором происходил итоговый разбор учений. Эта работа мне очень нравилась и помогала самому узнать очень много нового.
И главнокомандующий сухопутными войсками, и начальник войскового управления предоставляли мне практически полную свободу при разработке замысла учений. Обычно мне бывало достаточно нескольких минут в конце каждого дня учений для того, чтобы узнать их мнение о проведенных мероприятиях и выслушать их предложения по дальнейшему ходу учений. То же можно сказать и о подготовке заключительного совещания, которое обычно продолжалось три часа и в ходе которого не только подвергались критике неудачные действия сторон, но и формулировались принципиально важные положения, касающиеся принципов и методов управления войсками.
Генерал Бек и другие немецкие генералы
Наряду с тем, что во время учений мне удавалось почерпнуть для себя по моей специальности, я также знакомился с множеством весьма эрудированных и просто интересных людей. Среди всех высокопоставленных представителей тогдашнего генералитета, с которыми мне довелось познакомиться, я хотел бы выделить будущего начальника Генерального штаба Людвига Бека. Нельзя сказать, чтобы он как-то внешне выделялся среди других генералов рейха. Этому мешала в первую очередь его природная скромность, накладывавшая отпечаток на все поведение генерала и заставлявшая его ставить интересы дела выше личных. Скромность и неподдельная искренность сочетались в нем с большим полководческим талантом, с четкостью и ясностью суждений, с неизменным чувством долга и разносторонней образованностью. Всеми своими качествами он напоминал своего великого предшественника генерал-фельдмаршала графа фон Мольтке, которому немецкий Генеральный штаб обязан своей репутацией во всем мире. Кроме Бека я не знаю ни одного солдата, которого я рискнул бы сравнить с Мольтке.
Как и Мольтке, генерал Бек, безусловно, не был «образцовым солдатом» в том смысле, в каком обычно употребляется это выражение. Ему, в частности, недоставало некоей солдатской непринужденности, с помощью которой, к примеру, будущий главнокомандующий сухопутными войсками генерал-полковник фон Фрич завоевал симпатии своих подчиненных. Подобно Мольтке, Бек воплощал в себе не столько черты солдата, сколько черты ученого. В отличие от Хаммерштейна, который поражал своей поистине сверхъестественной проницательностью и склонностью к экспромтам, авторитет генерала Бека основывался на его чрезвычайной скрупулезности и дотошности по отношению к любому делу. Перед принятием любого решения он тщательно взвешивал все «за» и «против» и никогда не позволял себе выдавать желаемое за действительное.
Как человек генерал Бек представлял собой одну из самых благородных личностей, каких мне только приходилось встречать. Не удивительно, что при всем своем благородстве он не мог соперничать с таким жестоким человеком, как Гитлер.
Думаю, что я не слишком погрешу против истины, если скажу, что высшие военные руководители рейха первых лет второй мировой войны, большинство из которых в разное время принимали участие в вышеупомянутых командно-штабных учениях и тренировках, в целом не уступали по своим качествам военачальникам периода первой мировой войны и даже в чем-то превосходили их, по крайней мере по двум показателям. Во- первых, они в среднем были моложе, а значит, физически крепче и выносливее. Это преимущество особенно пригодилось в годы второй мировой войны командующим армиями и армейскими корпусами, которые в условиях маневренных боевых действий были вынуждены переносить большие физические нагрузки, связанные с необходимостью управлять войсками на широком фронте. В первую очередь это относилось к командирам бронетанковых частей и соединений. Во-вторых, они прошли во время вышеупомянутых учений и тренировок гораздо более интенсивный курс подготовки, чем их предшественники.
Известный английский военный писатель Лиддел Гарт в своей книге «По ту сторону холма» высказал следующее обобщенное суждение о немецких военных руководителях периода второй мировой войны: «Немецкие генералы в этой войне показали себя выдающимися представителями своей профессии. Они могли добиться большего, если бы были более дальновидными и проницательными. Однако если бы они стали философами, то немедленно перестали бы быть военными».
С первым утверждением автора этих слов трудно не согласиться, ибо они подтверждаются успехами первых лет войны. Однако по мере того, как Гитлер все больше брал на себя руководство армией и отстранял от должности опытных командиров, все больше менялся и облик немецкого генералитета. Какими бы храбрыми ни были их преемники, одного этого было явно недостаточно. Ни личная храбрость, ни молодость не могут стать адекватной заменой оперативного мастерства и опыта управления войсками.
Во втором утверждении также имеется немалая доля истины. Даже современные немецкие военные руководители несут на себе отпечаток односторонней специализации по своей профессии. К этому следует добавить, что политическое развитие Германии не позволяло им заниматься ничем другим, кроме военного дела. В большинстве случаев они были лишены возможности расширять свой кругозор в ходе поездок за границу. Впрочем, несмотря на это, они вполне успешно справлялись с возложенными на них задачами.
Рейхсвер и национал-социалисты
1 октября 1932 года, после возвращения с Кавказа, где я принимал участие в маневрах Красной Армии, я вступил в должность командира пехотного батальона 4-го пехотного полка в Кольберге. Не считая моего назначения в 3-й гвардейский пехотный полк, это был единственный случай в моей военной карьере, когда у меня была возможность выбрать гарнизон, в котором мне предстояло служить.
В новой должности, после нескольких лет службы в Генеральном штабе, я опять оказался в войсках. Годы, проведенные в Кольберге, так же, как и служба в гвардии, запомнились мне как самые счастливые и беззаботные годы моей военной службы.
Захват власти
В Кольберге меня застали события, которые Гитлер называл «захватом власти» и «национальной революцией». Для провинциала, не искушенного в хитросплетениях политической борьбы, они представали в несколько ином свете. Каким бы важным ни было назначение Гитлера имперским канцлером, в Кольберге смена власти воспринималась как попытка возврата от изжившей себя системы «президентского правления» к такому устройству государственной власти, при котором правительство могло бы опираться на поддержку депутатского большинства в парламенте. Имперский президент поручил формирование правительства партии, которая имела самую многочисленную фракцию в бундестаге. Тем не менее большинство портфелей в новом кабинете не принадлежало представителям НСДАП. Ряд ключевых постов в правительстве был по-прежнему занят доверенными лицами имперского президента. Разумеется, от нового руководства ожидали существенных изменений прежнего курса, прежде всего в направлении возрождения национальной идеи и снижения социальной напряженности. Пышные торжества с факельным шествием, которыми правящая партия отпраздновала победу «национальной революции», мы первоначально расценили как не более чем пропагандистскую акцию.