Но последствия этой германской победы по эту сторону Рейна оказались гораздо важнее, чем предполагали секваны и арверны. Утвердившись раз в Галлии, Ариовист не довольствовался более уступленными ему землями. Он призвал массу свевов из своей страны и с помощью многочисленной и победоносной армии, пользуясь раздробленностью и слабостью галльских государств, мало-помалу приобрел власть над всей Галлией, которая для покоренных скоро стала невыносимой.[48] Коалиция галльских народов сделала попытку освободить страну. Но Ариовист победил ее[49] и, став после этой победы еще более могущественным,[50] принудил эдуев платить ему дань.[51] Он стал угнетать и самих секванов, своих прежних союзников, открывших ему ворота Галлии.[52]

В последние 14 лет угроза германского владычества с центром на Рейне все увеличивалась. Еще важнее было то, что великая национальная опасность вместо сплочения галльских партий — партии, которую можно назвать аристократической и консервативной, и партии народной и плутократической — обострила борьбу между ними. Уже несколько поколений старая галльская знать погрязала в долгах и беднела, подобно римской знати во времена Гракхов. Этой все возрастающей нуждой своего класса воспользовалось небольшое число более ловких и смелых знатных с целью приобрести большое политическое влияние и нажиться на нем. Одни накопили большие богатства в виде земель и капиталов, другие монополизировали сбор пошлин и налогов и давали деньги взаймы. Все они благодаря большому числу своих должников, своих клиентов, своих слуг, благодаря мелким подаркам беднякам старались приобрести почти монархическую власть в древних аристократических республиках.[53] По всей Галлии эти демагоги-миллионеры, старавшиеся, подобно Крассу, Помпею и Цезарю, при помощи народных масс установить единоличное правление, боролись с консервативной знатью, пытавшейся сохранить вместе с традиционными учреждениями свое прежнее влияние. Борьба была столь ожесточенна, что эти партии не могли договориться даже в великом национальном вопросе о германской опасности.

Обе они отдавали себе отчет в том, что та из них, которой удастся вытеснить за Рейн Ариовиста, приобретет влияние, достаточное для утверждения своего могущества на много лет. Но, естественно, поскольку каждая преследовала исключительно свои цели, они не могли выработать согласованной политики, которой можно было бы следовать для освобождения Галлии. Консервативная знать, особенно знать эдуев, рассчитывала в деле изгнания Ариовиста на помощь Рима и с некоторого времени при посредстве Дивитиака интриговала в Риме, чтобы побудить сенат вмешаться в галльские дела.[54] Народная же, или плутократическая, партия, опиравшаяся на массы и представлявшая их интересы, рассчитывала освободить Галлию силами самих галлов, без иностранного вмешательства, говоря, что если на помощь против Ариовиста призвать римлян, то они и займут место Ариовиста, лишив смысла все предприятие. Но так как самые влиятельные и цивилизованные галльские государства слишком пали духом и были слишком разобщены, то народная партия обратилась к наиболее варварским и воинственным галльским народам, надеясь с их помощью изгнать свевов.[55] Эмиграция гельветов оказалась кстати для вождей этой партии. Они обещали дать — мы не знаем, в какой части Галлии, — землю гельветам, которым было слишком тесно в своей стране, чтобы использовать их в качестве союзников в войне против свевов, не раз уже битых гельветами.

Так как каждая партия предпочитала успеху своих противников сохранение сложившегося положения дел, хотя все считали его плачевным, то могущество Ариовиста все более утверждалось, в то время как партии спорили друг с другом о лучшем средстве его ниспровергнуть. Романофильская партия одержала крупный успех, когда ей удалось заставить римский сенат вотировать знаменитое сенатское постановление в пользу эдуев. Но поскольку в течение двух лет ей так и не удалось привести его в исполнение, национальная партия обвинила ее в измене интересам Галлии. Национальной партии в свою очередь удалось побудить гельветов поднять оружие против Ариовиста, но в течение трех лет различные затруднения препятствовали началу эмиграции и войны. Вероятно, не последнюю роль в этих затруднениях сыграли интриги романофильской партии, которая в это самое время изобрела в Риме «гельветскую опасность». В сущности, ни та, ни другая партия не была достаточно сильной, чтобы распространить свое влияние на всю Галлию и увлечь ее за собой в войну за освобождение страны. Хаос внутренней борьбы царствовал во всей стране, и сложность этой борьбы, разделявшей не только народы и классы, но и семейства, доказывается тем фактом, что вождь национальной партии, эдуй Думнориг, был братом Дивитиака, вождя романофильской партии.

Однако после трехлетней работы в результате больших усилий национальная партия все-таки принудила гельветов спуститься со своих гор. Когда в начале 58 года началась гельветская эмиграция — прелюдия к войне с Ариовистом, национальная партия, казалось, на мгновение сделалась госпожой положения. Вся Галлия торжествовала, но радость была непродолжительной. Ловко эксплуатируя невежество и боевой дух нового проконсула, романофильская партия направила Цезаря против гельветов и одним этим ударом изменила положение дел в свою пользу.

Не смея противиться Риму и не будучи в состоянии покинуть гельветов, национальная партия оказалась теперь в величайшем затруднении. Несмотря на свое недовольство Цезарем, ее вожди очень быстро поняли, что пока надо хитрить, скрывать это недовольство, выигрывать время и пользоваться невежеством проконсула и своей популярностью, чтобы, действуя якобы заодно с романофилами, на самом деле прийти на помощь гельветам. Действительно, обе партии поспешили засвидетельствовать свою лояльность к Риму. Сам Думнориг явился в римский лагерь и согласился оплачивать кавалерийский корпус, который должны были доставить эдуи, но при условии, что командовать им будет он: таким образом он намеревался помочь своим друзьям гельветам. Популярность Думнорига была так велика, что романофильская партия не осмелилась предупредить Цезаря о его действительном положении.

Таким образом, Цезарь устремился преследовать гельветов в обширную страну, ни людей, ни областей которой он не знал, не подозревая, что этой войной он вызывает ненависть галлов, у которых он грубо отнимал очень древнюю надежду. Он даже не подозревал о том, что часть его свиты, составленная из эдуев, идет с ним только для того, чтобы изменить ему. Война, начатая так безрассудно, скоро приняла необычайный оборот.

Гельветы, спешившие закончить свое переселение в возможно лучших условиях, не хотели ссориться с Римом. Как только они узнали, что римский полководец перешел Сону, они отправили к нему посольство, во главе которого стал сам Дивикон, с целью представить самые успокоительные уверения и самые разумные предложения. Дивикон утверждал, что гельветы, несмотря на неспровоцированное нападение, которому они подверглись на берегу Соны, не хотят войны. Он объявил, что они готовы поселиться на землях, которые им укажет Цезарь. Но Цезаря, обманутого интригами эдуев, эти уверения не только не успокоили, но, напротив, лишь увеличили его подозрения. Можно ли считать искренними эти предложения, сделанные гельветами? Не следует ли опасаться, что они намерены основать великую галльскую империю? Он отвечал им упреками за войны, которые они некогда вели с Римом, объявил, что не доверяет им, и требовал от них заложников, обещая лишь при этом условии воздержаться от нападения. Дивикон отвечал, что гельветы имеют привычку брать, а не давать заложников, и прервал переговоры.[56] Тем самым война между Римом и гельветами с этих пор была объявлена официально.