Новая организационная структура также сделала более трудным для Кастро вмешиваться в сферы ответственности, переданные низшим уровням администрации. В середине 60-х гг. он предпринял антибюрократическое наступление, заявляя, что «будущее развитие Революции будет измеряться ежегодным уменьшением числа административных работников… и увеличением количества металлургов с каждым годом в пашей стране». В 70-е гг., наоборот, он призвал к усилению государственного аппарата на основании того, что чрезмерный вес партии в течение предыдущего десятилетия привел к безрезультатности[154]. Как только спал политический контроль за экономическими предприятиями, верховному персоналу министерств предоставилась большая свобода ведения их собственных дел в пределах структуры национального планирования. Более того, новая экономическая организация, поддерживаемая режимом, не требовала от Кастро действий в качестве гида и образца. Он больше не показывался при каждой возможности приступить к новой схеме или объяснить новую тактику, ругать и вдохновлять кубинцев. Смещение роли Кастро выразилось в изменении его внешности. Образ молодого, атлетически сложенного человека, утомленного сражениями, с сигарой в зубах, мчащегося по сельской местности в «джипе», уступил место в течение 70-х гг. полному достоинства дородному государственному деятелю в обвешанной медалями военной форме, с поседевшей бородой, председательствующему на церемониях для иностранных глав государств.

Таким образом, структура власти на Кубе в семидесятые годы складывалась в непростую картину. Кастро не дергал за все нитки, как доказывали некоторые западные комментаторы, по его власть не ограничивалась только функциями, назначенными Конституцией, как утверждают кубинские государственные деятели. Организационные реформы сохраняли его полномочия как верховного руководителя, но создали новые центры власти, которые Кастро не мог игнорировать. Таким образом, внутреннюю политику составлял комплекс взаимодействий между различными направлениями революционной семьи. Она также строго подчинялась давлению извне непосредственного семейного круга. Не меньшее место среди всего этого занимало общественное мнение, выраженное неофициально или через массовые революционные организации. Действительно, уменьшение энтузиазма рабочих в целях повышения производительности ускорило реорганизацию политической системы на Кубе. Другими мощными давлениями извне являлись политические и экономические принуждения, сопровождающие увеличивающуюся интеграцию Кубы в советский блок. Кастро больше не обладал фактически неограниченной автономией в определении политики, какую он имел в 60-х гг. Похоже, что политика, сформулированная им в качестве главы государства, была скорее результатом консенсуса в пределах верховного состава режима, чем навязывания его собственного влияния. Однако он продолжал пользоваться огромным влиянием при решении всех вопросов. В любом споре равновесие власти склонялось в его сторону, так как он мог обратиться к необъятному авторитету за пределами комнаты, в которой происходила дискуссия. Способность Кастро отвергать мнения, противоречащие его собственному, была наиболее ограничена в начале 70-х гг. Только когда политика спотыкалась, как в середине 80-х годов, он мог захватить возможность еще раз лично направить курс Революции.

По его собственному признанию, Кастро сыграл небольшую роль в процессе организационных реформ. То, что он не был полностью удовлетворен их проведением, обнаружилось много лет спустя в его интервью итальянскому журналисту. Вспоминая перемену в политике от радикализма в конце 60-х гг. к ортодоксии в начале 70-х гг., он признался: «Мы прошли через период самоудовлетворенности, в течение которого мы узнали больше, чем другие люди, и могли бы сделать все лучше, чем они, и мы перешли в новую фазу, в которой я лично не участвую, в которой развивается тенденция к подражанию. Я считаю, что мы хорошо повторяем плохое и плохо — хорошее»[155]. Вместо этого в семидесятые годы энергия Кастро расходовалась на внешнюю политику. Но не из-за того, что ему надоела однообразная картина Кубы, стоящая перед ним, как предполагает Тэд Залк в биографии Кастро[156]. И только потому, что новое разделение работы внутри правительства Кубы освободило его от непосредственных обязательств перед текущей экономикой. Его сильная вовлеченность во внешние отношения в 70-х гг. являлась прямым результатом изменения в иностранной стратегии Кубы, сопровождающей преобразование во внутренней политике. И во внешней и во внутренней политике еще раз проявился талант Кастро использовать максимально возможности, попадающиеся на его пути, чтобы поднять свое положение и вес Революции.

Глава 7

МИРОВОЙ ЛИДЕР

К концу 60-х гг. Куба осталась фактически одна в мире, замученная Соединенными Штатами, изгнанная из сообщества большинства стран Латинской Америки, с увеличивающимся недовольством со стороны Советского Союза. Десять лет спустя, наоборот, остров обладал международным престижем, несмотря на его размеры и экономическое положение. В 1979 году Кубу выбрали страной проведения шестой Конференции Движения неприсоединения, председателем которого на 4 года стал Кастро. Тридцать пять стран получали военную и гражданскую помощь от Кубы, и Кастро, как старший государственный деятель, давал советы новым революционным режимам в различных частях света.

Новое международное влияние Кубы частично определялось изменением положения стран «третьего мира» в 70-е гг. На это изменение равновесия власти повлияли особенно три следующих события: нефтяной кризис, война во Вьетнаме и падение португальской империи в Африке. Картель, состоящий главным образом из нефтепроизводящих стран «третьего мира», использовал преимущества растущей опоры индустриальных экономик на нефть, чтобы поднять цепу на сырую нефть в 1973 году, что вызвало первый самый большой кризис западного капитализма после второй мировой войны. Поражение США в войне с Вьетконгом и Северным Вьетнамом явилось важной психологической поддержкой делу национального освобождения стран «третьего мира». Из-за этого отпала угроза заморской американской интервенции. Независимо от вьетнамцев и жителей Камбоджи, кубинцы были одними из тех, кто получил наибольшую выгоду, ощущая в течение десятилетий стоящую над душой морскую пехоту. В-третьих, в 1974 году переворот в Португалии привел к освобождению последней европейской колонии в Африке и возникновению трех новых наций. Преобладающее теперь на юге самоуверенное настроение поддержало кубинское руководство в намерении играть новую напористую роль в мировых делах. Как Давид для американского Голиафа, Куба внушала уважение большинству стран «третьего мира».

Способности кубинского режима оказывать влияние на международные события Куба большей частью была обязана связям с СССР. Возвращение Кубы после 1968 года к верному союзничеству с Москвой возобновило поток как нефти и основных товаров из восточного блока, так и военной помощи и услуг по обучению. Это также открыло многие дипломатические двери. Движение более прагматической внешней политикой, чем в 60-х гг., кубинское руководство нашло новых союзников в странах «третьего мира», которые обращались к Революции за вдохновением и приветствовали ее иностранную помощь. По сильное вовлечение Кубы во внешние дела происходило, помимо всего, от огромной энергии, исходящей от Революции. Тысячи добровольцев выезжали с острова для медицинских, образовательных, технических и военных миссий за границей. Привлечение скудных внутренних ресурсов для иностранной помощи может быть объяснено только неистощимой поддержкой кубинским пародом интернациональных целей, провозглашенных Революцией.