Возможно, самым убедительным свидетельством стремительного роста числа и значимости иностранцев в России является то, что, если в своде законов 1589 года о них, упоминается только в одной статье, то более расширенный свод законов 1649 года ссылается на них в более чем сорока статьях. Европейское влияние на материальную жизнь, ремесла и специальные профессиональные знания ассоциировалось с Немецкой слободой в Москве. Удаление этого иностранного поселения далеко за пределы столицы в 1652 году было результатом заметного роста антииностранных настроений в середине века. Не сумев, как им того хотелось, ни изгнать иностранцев совсем из страны, ни насильно обратить их в православие, религиозные консерваторы удовлетворились своеобразной победой, выразившейся в отделении чужеземцев на ограниченной территории. Заклейменные как чужестранцы и, следовательно, как опасные люди, не имеющие права надевать русскую одежду, а также продавать вино, пиво или табак русским, обитатели Слободы (которых в 1670-х и 1680-х годах насчитывалось в общем примерно около 1 500 человек) жили в жестокой изоляции от окружающей их жизни, и все же они были существенной частью относительно передового технического и профессионального знания в стране: Слобода имела мельницы, мастерские по производству бумаги, железа, стекла.

Технология, новые индустриальные методы и техника, новые формы тактики и военной организации пришли из Западной Европы, прежде всего из Голландии и Германии. Из Польши в последние десятилетия семнадцатого века шло другое влияние, менее материальное, но иногда, по меньшей мере, равное по значимости. Объединение большей части Украины с Россией в 1654 году значительно усилило эти факторы. Это влияние возникло в связи с массовым переселением польских и украинских ремесленников в Москву и производством там большого количества польских предметов роскоши, в это же время свыше согни польских книг были переведены на русский — никогда ранее не виданная степень культурного заимствования России у своего западного соседа. Из Польско-Литовского государства проникало в Россию иностранное, и прежде всего итальянское, музыкальное влияние, особенно усилившееся с прибытием в Москву приблизительно в 1681 году Николаса Дилецкого из университета Вильны. Наиболее явно влияние польской культуры было заметно в высшем обществе. В 1660-х годах царь Алексей восседал на новом, польского дизайна, троне, на котором, что важно, имелась надпись на латинском языке. Его преемник, Федор, приказал носить при дворе польскую одежду, был покровителем Дилецкого и в 1680 году женился на дочери польского вельможи из Смоленска. Из Польши русская знать приобрела вкус к западным наукам, геральдике и генеалогии и впервые начала обзаводиться гербовыми щитами, подобными тем, что уже давно были предметом заботы европейской знати.

Более важным было ярко выраженное влияние Украины, которое развивалось в православной церкви в России в середине века. Украинские ученые прежде всего получали образование в Киевской Академии, где все преподавание велось на латинском языке. Эти ученые подвергались опасности католического и униатского влияния иностранных и других светских сил. При посредстве именно этих ученых религиозная жизнь России приобрела невиданный размах. Ведущая роль украинцев была так заметна, что в 1686 году Патриарх Иерусалимский Досифей был вынужден настаивать, чтобы «в Москве был сохранен старый порядок вещей, чтобы там не было игуменов или архимандритов казачьих людей (т. е. украинцев), а только московских».

Украинцы были также очень известны как учителя и воспитатели сыновей высшей русской знати; из их рядов вышло большинство ораторов, которые на праздниках и торжественных церемониях произносили речи, восхвалявшие традиционных героев и благодетелей. Симеон Полоцкий, приехавший в Москву из Украины в 1663 году и до 1667 года бывший учителем многих членов правящей семьи, был величайшим ученым России этого времени. Плодовитый писатель, он сочинял театральные пьесы, писал речи для царя и высоких чинов и выпускал политические и религиозные произведения, а также вел обширную переписку по литературным вопросам с другими учеными из Москвы и Украины. В его трудах впервые можно видеть ясно обоснованное утверждение идеи государства в России как светского института, происходящего не просто по божественной воле, а из естественного человеческого стремления к объединению в группы и сообщества. Правитель, которого эти сообщества вынуждены были выбирать для себя в целях безопасности, должен был не просто вести своих подчиненных к добродетели, но также и охранять их материальное благосостояние в этом мире[6]. Это особое значение неизбежной светской ответственности царя было тем, что использовали позднее противники Петра, хотя нет никаких свидетельств, что Полоцкий или какой-либо другой теоретик оказал большое влияние в этом вопросе. Интеллектуальное влияние Украины, однако, всегда вызывало глубокие подозрения в глазах набожных русских, поскольку казалось зараженным католицизмом. В результате возникло желание ослабить его с помощью приглашения греческих ученых, способных обеспечить Россию современным образованием, в котором сейчас была явная потребность, но чье православие было бы свободно от таких подозрений. Закон об училище, которое должно было соединять обучение латинскому и греческому языкам с изучением религии православного направления, Славяно-греко-латинской Академии, был одобрен царем Федором и патриархом Иоакимом в 1682 году; но сама

Академия открылась только в 1687 году, после того как в Москву были привезены для руководства ею подходящие греческие ученые, братья Иоанникий и Софроний Лихуды. Сторонники Киева и их русские ученики были исключены из Академии, и это событие вскоре стало главным центром борьбы между греческим и «латинским» (украинским) интеллектуальным влиянием, ознаменовавшей все последующее десятилетие.

Легко увидеть эти широко распространившиеся западные новшества в таких внешних проявлениях, как размещение впервые флюгеров на русских церквах, или еще более примечательное строительство царем Алексеем в 1666–1668 годах в Коломенском нового дворца, конструкция и оформление которого выказывали много западных черт. Все же это был бы поверхностный и близорукий обзор. Как уже отмечалось, великий церковный раскол 1650-х—1660-х годов вызвал небывалое духовное и психологическое объединение России. После него люди не долго были погружены, как в прошлом, во всепронизывающую атмосферу обезличенного единогласия и бессмысленной набожности. Великий ученый говорил о «раскрепощении личности» в России второй половины XVII века; и сейчас впервые для историка становится возможным увидеть (из писем, автобиографий и тому подобных материалов) подтверждение этому в суждениях выдающихся и знаменитых личностей[7]. Ордин-Нащокин, А. С. Матвеев; Ф. М. Ртищев и Г. К. Котошихин, два наиболее интересных и оригинальных государственных деятеля того времени; князь В. В. Голицын, фаворит и главный министр царевны Софьи в годы ее реального правления Россией в 1682–1689 годах, — являются тому примером. Одним из ярчайших доказательств нового ощущения личности, новой готовности уважать ее в личных правах, а не просто как члена гражданского или религиозного сообщества, является возникновение портретной живописи. Впервые в русской истории стал заметен интерес к реалистическому художественному изображению личности. Сам Никон позировал голландскому художнику Даниэлю Вихтерсу, который в 1667 году был приглашен в качестве личного живописца царя и его семьи. Через несколько лет была опубликована государственная «Книга титулованных личностей». Она содержала 65 портретов правителей, иностранных и российских, которые в своей относительной схожести с живыми образами ознаменовали явный разрыв с обезличенным и нереалистичным изображением ликов святых, которое до этого времени доминировало в русской живописи.