— Это не важно, — отрезала Сигне. — Разговоры об этом заставляют Лотти думать, что мы имеем что-то против хотя, это не так. — Сигне посмотрела на меня. — Мы спокойно относимся ко всем расам, религиям и вероисповеданиям. Клянусь.

— Я не нервничаю на этот счет, — заверила я ее.

— Кроме белых расистов. Нас они не устраивают, — заявила Трин.

— Они никого не устраивают, — ответила Марта. — И расизм — это не религия.

— А символ веры, — огрызнулась Трин.

— Ладно, вы четверо, черт возьми, заткнетесь, а? — Потребовал Мо.

Все четверо повернулись к нему.

Или пятеро, поскольку я тоже посмотрела на него.

Но он смотрел на меня сверху вниз.

— Вернемся к нашему разговору по дороге сюда. Теперь ты поняла, почему тебе не стоило переживать и так беспокоиться? Похоже, мне нужно было больше беспокоиться. Ты поняла, что мои сестры — кучка чудачек, за которыми просто не угнаться.

Моя сексуальная гора бойфренд выглядел встревоженным.

Я улыбнулась ему.

— О боже, — выдохнула Марта, приближаясь ко мне. — Ты переживала и волновалась, Лотти? Это так мило. — Она бросила взгляд через плечо на своих сестер, прежде чем вытащить меня из-под руки Мо и подвести к кофейному столику. — Разве это не мило? — спросила она сестер.

— Мило, — сказала Лене, прижимаясь ко мне. — Мы не кусаемся, обещаю.

— Мы просто немного странные, — сказала Марта, протягивая мне маленькую тарелку.

Сигне схватила квадратную салфетку для коктейлей и тоже протянула ее мне, сказав:

— Мы немного странные. Не сумасшедшие это звучит плохо. Мы веселые и сумасбродные.

— Да, именно веселые. Сумасбродные и веселые — это хорошо звучит, — согласилась Лене. — А теперь давай накормим тебя кукурузными кексами. За мамины кукурузные кексы можно умереть. А она делает их только для особых случаев.

Особых случаев.

Я оглянулась на Мо, который не сводил с меня глаз.

Он больше не выглядел обеспокоенным.

Его сестры суетились вокруг меня, он выглядел счастливым.

Затем я перевела взгляд на Ингрид, которая направилась к Мо.

На ее губах играла легкая улыбка, и эта улыбка была направлена на ее сына.

Другими словами, она выглядела счастливой.

Кукурузный кекс приземлился на мою тарелку, а женщины болтали вокруг меня, в то время как их мужчины стали подтягиваться к Мо.

Что касается меня?

У меня был Мо.

У Мо была замечательная семья.

Он познакомил меня с ними.

И это означало, что я была счастлива.

* * *

Mo

Они ели торт с безе в гостиной, женщины потягивали Амаретто и Калуа из маминых бокалов, сидели на маминых диванах, поглощенные женскими разговорами.

Мо стоял с ребятами, уже съев свой кусок торта и отставив тарелку в сторону, когда его телефон завибрировал.

Он вытащил его, посмотрел на экран и перевел взгляд на Лотти, которая, откинув голову, смеялась над чем-то, сказанным Трин (или Лене, неважно).

— Надо ответить, — пробормотал он мужчинам и двинулся к входной двери.

Он получил сообщение.

Стоя на крыльце дома матери, он позвонил.

— Мо, — ответил Брок Лукас.

— Привет, Слим, — поздоровался Мо. — Что случилось?

— Вчера вечером у нас была неприятная ситуация.

Мо втянул в себя воздух.

— Этот парень, — продолжал Слим, — тот самый, который посылал письма о Лотти, на него набросились какие-то парни, прежде чем охранники смогли их разогнать.

— Понятия не имею почему, — продолжал Лукас. — Он был легкой добычей, такой встревоженный, без судимостей, слабый, без опыта, определенно не в той ситуации, какая произошла. Может они почуяли его слабость и решили преподать ему урок. У него уже были некоторые проблемы, им пытались помыкать заключенные. Он пожаловался охранникам, что ему угрожали. Его посадили на пару дней в одиночную камеру, а тех, кто создавал проблемы, перевели в другие камеры, либо заключили сделку, выпустили под залог. Поэтому его снова поместили в общую камеру. Очевидно, у этих людей были друзья, и он все еще оставался мишенью.

— И что? — Спросил Мо, когда Слим замолчал.

— Они отвезли его в больницу, подлечили. Но в процессе выздоровления у него развилась тромбоэмболия легочной артерии. К мозгу перестал поступать кислород. Его снова отвезли в операционную, сделали операцию, но ущерб уже был нанесен.

Все тело Мо напряглось.

— Какой ущерб, Слим?

— Человек жив, но мозг умер, — сказал Слим. — Он на аппарате искусственного дыхания. Учитывая его наклонности, как я предполагаю, связанные с реакцией на неприятности, в которые он попал, подозреваю, что его семья не очень дружна с ним. Их уже вызвали. Не знаю, решат ли они отключить аппарат. Просто знаю, что даже если они этого не сделают, этот человек не сможет больше причинить вреда Лотти или кому-либо еще. На нем нет ни единого синяка, Мо, он дышит, но будто уже умер.

Мо не знал, что он чувствует.

Поскольку он был человеком, он не хотел, чтобы было все так хорошо.

Но в основном было так хорошо.

— Значит, все кончено, — заметил Мо.

— Не для мальчиков в тюрьме, которым теперь тоже грозит обвинение в непредумышленном убийстве, для Лотти, да все хорошо. Все кончено.

Да, то, что он чувствовал, было хорошо.

Интересно, подумал он, Смити или Хоук приложили к этому руку, что этого парня посадили в тюрьму?

Или, если уж на то пошло, может Ли или кто-то из его Горячей банды.

Но он перестал удивляться, потому что ему действительно было все равно.

— Спасибо, что позвонил, Слим, — сказал Мо.

— Без проблем. Ты скажешь Лотти?

— Конечно, — ответил Мо.

— Отлично. Спасибо. Увидимся, Мо.

— Увидимся.

Он повесил трубку.

Затем услышал, как позади него открылась дверь.

Лотти стояла на пороге, оставляя дверь открытой.

— Все в порядке? — спросила она, внимательно вглядываясь ему в лицо.

— Парня, который посылал письма о тебе, посадили в тюрьму, — прямо заявил он. — Его избили или не знаю что с ним сделали. У него случилась эмболия, из-за которой его мозг умер. Он на аппарате искусственного дыхания, отключат его или нет, как решат его родственники, это не имеет значения. Он не вернется оттуда, так что больше не представляет угрозы.

Она уставилась на него.

Мо смотрел на нее глаза в глаза.

В конце концов он спросил:

— Тебе хорошо?

— На самом деле я ничего не чувствую, — ответила она, а потом спросила: — Это плохо?

— Может прийти позднее, детка, — осторожно заметил он.

— Я, наверное, самый охраняемый человек на планете, — ответила она. — Ты. Мальчики. Мои братья. У меня была истерика, но потом… — Она пожала плечами. — Для меня все было кончено еще до того, как кончилось для него, — Мо подошел к ней, втолкнув ее обратно в дом, позволив передней двери с шипением закрыться, когда он притянул ее в свои объятия.

Она тоже обняла его и крепко сжала.

— Ты в порядке? — спросила она, запрокинув голову, чтобы поймать его взгляд.

— Совершенно.

Лотти на мгновение задумалась.

Потом улыбнулась.

— Все хорошо? — спросила его мать, стоявшая рядом.

Мо посмотрел в ее сторону и ответил:

— Мне нужно еще кусок торта.

Его мама тоже на мгновение задумалась, ее серебристые глаза метались между ним и Лотти, прежде чем она тоже улыбнулась.

Тэмми так и не удалось добиться, чтобы его мать улыбалась.

Это был уже четвертый раз за вечер, когда он увидел, что его мама улыбалась.

Он был прав. Как и его мальчики.

Лотти была Лотти и отдавала то, что она давала Мо, ей не о чем было беспокоиться.

— Пойду отрежу тебе кусочек, дорогой, — сказала она и ушла.

Мо отодвинул Лотти с дороги и закрыл входную дверь.

Затем он проводил свою девушку обратно к семье.

И получил еще кусок торта.

* * *

Лотти

Насколько я могла судить, Мо Моррисон был великолепен во всем, что делал.

Но у него был особый талант в исполнении орального секса.

И именно сейчас он демонстрировал его в моей постели.

Я обеими руками держала его гладкую голову, прижимая к себе, но мне не нужно было этого делать.

Он расширял меня двумя пальцами.

Мой мужчина был голоден.

Мне казалось, что он должен был уже насытиться, потому что довел меня до экстаза, и, оказавшись у края, я рванула вперед и полетела, сильно кончая в рот Мо.

Он вылизал меня дочиста, медленно, не торопясь, будто у него была целая ночь впереди, только тогда приподнялся и устроился между моих ног, когда я подала ему знак, скользнув пальцами по его макушке.

Оказавшись в нужной позе, он уткнулся лицом мне в шею и стал полизывать кожу.

Я чувствовала, как его горячий, твердый член упирается мне в бедро.

Поэтому подбодрила его.

— Давай, войди.

Мо скользнул губами к моему уху.

— Я хочу, чтобы ты опустилась, поиграю с тобой, поработаю над тобой, а потом ты возьмешь его у меня на коленях, по-собачьи.

Если он хотел, чтобы я опустилась, такие слова не помогали.

Его рот в конце концов добрался до моих губ, и в середине глубокого, сладкого, влажного поцелуя, чувствуя свой вкус на его языке, я прижалась к нему, и Мо, будучи моим Мо, получил мое сообщение, приподнявшись на локтях.

И когда он отстранился, то тихо спросил мне в губы:

— Я слишком на тебя давлю своим весом?

— Никогда, — прошептала я, наклоняясь, чтобы прижаться лицом к его шее, проводя руками по его теплой, гладкой кожи, чувствуя и наслаждаясь силой мышц, испытывая любовь, что это все мое.

Я запрокинула голову и поцеловала его в подбородок.

— Милая Лотти, — мягко произнес он, обхватив меня одной рукой за задницу, другой крепко прижимая к себе.

— Сегодня было лучше всего, Мо, — ответила я ему.

— Да, — согласился он.

— Твоя семья просто потрясающая, — поделилась я.

— Моя мама потрясающая. Парни — дерьмо. Сестры — ненормальные.

Так все и было.

Но в хорошем смысле.

— Они мне все понравились.

— Слава богу, — пробормотал он.

Я улыбнулась ему в кожу.

— В тот день, когда я познакомилась с тобой, у меня со Смити был разговор.

Я услышала, как его голова шевельнулась на подушке, и приподняла свою, чтобы поймать его взгляд в лунном свете.

— О чем? — спросил он.

— О том, что я сдалась, так как не нашла мужчину своей мечты и думала, что уже не найду никогда.