Мое сознание постепенно заполняли образы: полная луна встает над озером, разливая по воде широкую серебряную дорожку. В рассветное небо взвивается первый жаворонок, и его песня звучит, словно гимн чистой радости. Ощущение, будто тебя обнимают сильные руки, теплые и надежные. Мы с Шоном скачем наперегонки вдоль озера, волосы у нас развиваются, сердца стучат, а мы хохочем и кричим от восторга, что живы, молоды и свободны… Склон холма, поросший молодыми дубками. Закатное солнце освещает зеленые листочки и превращает их в сверкающие золотые слитки. Заливистый смех младенца. Картинки сменяли друг друга, прекрасные, полные особого смысла, напомнившие мне обо всем хорошем, случившемся в моей жизни, заставлявшие меня радоваться, что я часть Семиводья и этой семьи. Я лучилась надеждой и благополучием. Образы на мгновение исчезли, и вот я уже гляжу в серые глаза, взгляд которых тверд, как камень. В надежные глаза. Я слышу голос, не принадлежащий Финбару. И он произносит: «Ты не должна делать все это одна, знаешь ли». А потом видения померкли, так же постепенно, как и пришли, сознание мое снова стало ясным, я открыла глаза, увидела перед собой неподвижные воды озера и фигуру дяди, глядящего на меня с того берега.

В голове у меня роилось столько вопросов, что я не знала, с чего начать.

— Ты научишься делать это так же, как и я. Это требует определенного усилия воли. Тебе нужно стать сильнее другого, достаточно сильной, чтобы своими мыслями изменить его собственные.

— Думаешь, мне придется это делать? Но когда?

— Я знаю, что придется. Но назвать точное время не могу. Ты сама поймешь, когда придет нужда. А теперь, Лиадан… Что насчет ребенка?

На меня неожиданно нахлынул страх.

— Ребенок мой, — яростно воскликнула я. — Я сама решу, что с ним будет. Ни эльфы, ни люди не смеют распоряжаться его судьбой.

— Ты права. Ребенок твой. И мужчину ты тоже хочешь вернуть, я видел это в твоем взгляде, когда ты тянула руки к картинке. Но этого мужчину нельзя приручить, Лиадан. Тебе не удастся держать его в Семиводье. А ребенок должен остаться здесь, это важно для всех нас. Возможно, именно твой ребенок — ключ ко всему. Я уверен, Дивный народ сказал тебе и это. Ты никогда не задумывалась, что, может так статься, заполучить обоих у тебя не получится?

— Без сомнения, все может быть и иначе, — сказала я, совершенно не понимая, к чему он клонит.

— Твой мужчина носит знак ворона.

— Он бритт. Я так думаю. Могу поклясться, что в нем нет ни единой капли ирландской крови. Он не может быть ребенком из пророчества. Это просто совпадение.

— Ты быстро ответила, — Финбар был серьезен. — Ясно, что эти мысли посещали и тебя. Но ты права. На его лице изображение ворона, достаточно дикое, чтобы удерживать на расстоянии всех, кроме самых упорных. Но все же он не подходит под слова пророчества. Ни бритт и ни ирландец, но тот и другой одновременно. Этот мужчина не подходит. Но зато твой сын подойдет.

Я протестующе мотнула головой.

— Успокойся Лиадан. Я говорю это, чтобы предостеречь. Сын носит знак своего отца в крови, в происхождении. Это неизбежно. Твой сын будет сыном ворона. Он пронесет по жизни соединенное наследие матери и отца. Бритт и ирландка, в которой слилась кровь двух народов. Все сходится. И время пришло. Как только узнают, кто отец ребенка, именно это все и скажут.

Меня прошиб холодный пот.

— Ты хочешь сказать, что будет лучше, если никто не узнает, чей это сын?

— Я этого не говорил. Для сына ужасно никогда не знать своего отца, а для отца — никогда не встретить своего сына. Спроси себя, почему ты рассказала именно те сказания, пока жила в банде. Я не пытаюсь повлиять на тебя, я не так глуп. Ты должна выбирать сама, как и мужчина с маской ворона, не знающий, что стал отцом. Возможно, ты продолжишь ломать общий узор. Но, в любом случае, будет мудро предпринять некоторые шаги для защиты ребенка. Возродились древние силы, которые мы считали давно ушедшими. Некоторые не хотели бы, чтобы этот ребенок вырос и возмужал. Здесь, в лесу он будет в безопасности.

— Откуда ты столько знаешь?

— Я ничего не знаю. Я просто пересказываю тебе то, что видел.

Я нахмурилась:

— Все: ты, мама, Конор, даже Владычица леса постоянно твердят о древнем зле. Что-то вернулось и с ним надо бороться. Но какое зло? Почему никто не объясняет?

Он посмотрел на меня с некоторой жалостью:

— Так они тебе еще ничего не сказали?

— Что? Что сказали?!

— Думаю, не я должен тебе все открыть. Конор взял с нас клятву молчания. Возможно, со временем, ты все узнаешь. А пока пусть твоя свеча горит, девочка. Твой мужчина сейчас очень далеко. И его окружают тени.

— Я сильная, — произнесла я. — Достаточно сильная, чтобы удержать и своего мужчину, и своего ребенка. Я сохраню обоих. Я не отдам их. — Собственные слова удивили меня. Они были чрезвычайно далеки от здравого смысла, и все же я знала, что говорю правду.

Финбар минуту молчал, а потом внезапно раздался тихий смех.

— И как я только мог усомниться, — произнес дядя с усмешкой, напоминавшей улыбку его брата, и несколько неуместной на хрупком, нездешнем лице. — Ты же дочь своей матери!

А потом, рядом со мной, беззвучно появился Конор и успокаивающе положил руку мне на плечо.

— Нам надо уходить, — сказал он. Непонятно было, слышал ли он хоть что-то из того, что было сказано между мной и его братом. — Твой отец, безусловно, уже ногти грызет от волнения.

Озеро перед нами было гладким, как стекло.

«Ступай домой, Лиадан. Если я понадоблюсь, ты найдешь меня здесь. Тренируй свои способности».

Я кивнула, мы развернулись, снова прошли под свисающими ивовыми ветвями и пустились в обратный путь. Когда мы почти дошли до озера, я рискнула и спросила:

— Дядя, а что стало с тем юным друидом, с Киараном? Он вернулся в лес?

Дядя очень долго молчал, но наконец произнес:

— Нет, Лиадан. Он не вернулся.

— Куда он отправился?

Конор вздохнул:

— В дальний путь. Он выбрал опасную дорогу, чтобы найти свое прошлое. Он поклялся никогда больше не возвращаться в братство. Это большая потеря. Большая, чем он думает.

— Дядя, а это имеет какое-то отношение к тому… к тому злу, о котором говорила мама, к какой-то вернувшейся тени прошлого?

Губы Конора сжались. Он не ответил.

— Почему ты не хочешь сказать мне? — спросила я сердито и одновременно несколько испуганно. — Почему никто не хочет мне ничего объяснить?

— Об этом нельзя рассказывать, — серьезно ответил Конор, и мы снова замолчали.

Пока мы дошли до края леса и прошли через поля к дому, уже стемнело, и над главным входом уже зажгли светильник, а во внутреннем дворе суетились люди.

— Ты устала, — заметил Конор, когда мы зашагали по гравиевой дорожке к дому. — Даже я слегка притомился. Но сегодня тебе не удастся лечь пораньше. Я бы сказал, все выглядит так, что Уи-Нейлла и твою сестру ждут уже сегодня. Ты справишься?

— Я всегда справляюсь.

— Это не осталось незамеченным.

Мы вошли в освещенный зал. Конор оказался прав. Сестру ожидали еще до ужина. Пока нас не было, прибыли другие гости, и дом был наполнен светом, болтовней и запахом всяких вкусностей. Вот Шеймус Рыжебородый греет у очага свое большое тело и что-то шепчет на ухо молодой жене, а она смущенно хихикает. Вот Шон и Эйслинг, рука в руке, они светятся от счастья, что снова вместе. Вот мой отец хмурится, глядя на Конора. И Эамон. Эамон, который, когда мы вошли, поднялся с места. Бледный, впившийся в меня взглядом так, будто весь вечер только меня и ждал. Я помчалась наверх переодеваться. Никогда еще мне так не хотелось свернуться калачиком под одеялом и заснуть. У меня в комнате горел огонь, будто Жанис точно знала, когда я вернусь, а на кровати лежало зеленое платье. Я стащила с себя старую одежду и втиснулась в новую. Живот у меня стал лишь чуточку круглее. Если не знать, то и не заметишь. Очень скоро все узнают. Я застегнула платье и плеснула в лицо водой из кувшина. Потом сунула в огонь палочку и держала, пока она не занялась. Свеча уже прогорела почти до конца. Скоро мне придется делать новую. Я зажгла фитилек, и запах трав начал разливаться в вечернем воздухе. Травы любви, травы исцеления. «Держись. Где бы ты ни был, держись».