Насчет обмундирования и прочей амуниции прозрение у советских интендантов наступило лишь по окончании финской войны. На совещании в апреле 1940 года начальник снабжения Красной Армии А. В. Хрулев говорил Сталину:

«Нагрузка нашего бойца, безусловно, велика. Солдат царской армии — правда, он не носил противогаза (хотя химические снаряды в Первой мировой войне применялись. — Б. С.) и стального шлема — …все же имел нагрузку в летнее время примерно в 28 кг…

— Много, — заметил Сталин.

— Много тоже, тов. Сталин, — согласился Хрулев. — Но наш боец… на финляндском фронте носил на себе 33,5 кг.

— Безобразие, — возмутился Иосиф Виссарионович.

— Безобразие, — как эхо, отозвался Андрей Васильевич. И критически отозвался о красноармейской шинели: — Для парада она хороша, но для войны не совсем… Она длинная и мешает бойцу передвигаться…

— Что‑либо лучшее нужно? — поинтересовался Сталин.

— Наша армейская куртка, — объяснил начальник снабжения, — она сделана из хлопчатобумажной. диагонали, она очень красивая.

Этот пассаж вызвал смех в зале, и Хрулев поправился:

— И она очень теплая (интересно, каково было солдатам в хлопчатобумажной диагонали поздней осенью и зимой? — Б. С./ Ко мне пришел один наш командир и говорит: «Почему вы держитесь за шинель?» Я ему

отвечаю: «А почему не держаться за шинель?» А мне отвечает: «Теперь от нее все уходят, короче делают, значительно короче, чем у нас…» В бою шинель очень мешает быстрому продвижению».

Действительно, в финской армии, как и в немецкой и других западных армиях, шинель давно уже была короткой, чтобы не стеснять движений бойца. Но в Красной Армии вопрос с переходом на короткую шинель так и не был решен вплоть до Великой Отечественной войны. Дело в том, что у нас шинель была еще и одеялом для бойцов, которым часто приходилось ночевать в палатках или холодных землянках. Финских, английских или немецких солдат обычно старались разместить в домах или теплых блиндажах, так что в шинелях — одеялах они не нуждались. Да и паек у красноармейцев был беднее, чем у западных коллег, и мерзли они сильнее. Потому‑то на апрельском совещании отмечали: «Красноармейцы на шинель не жалуются». Вообще, на Западе, и в частности в Финляндии, бытовому обустройству солдат уделяли гораздо больше внимания, чем в России. Ситуация не изменилась и сегодня. Причина все та же: наша страна во много раз беднее, чем ее западные соседи. Поэтому средства направляются прежде всего на пушки, а что останется — на хлеб бойцам и их обучение. Оттого‑то в «зимней войне» по уровню боевого мастерства финские солдаты и офицеры наголову превосходили советских.

Лыжные батальоны и эскадроны несли обыкновенно наибольшие потери, поскольку финские лыжники особенно превосходили противника в лыжной, огневой и тактической подготовке.

Поэт Сергей Наровчатов, сражавшийся в рядах лыжного батальона, вспоминал: «Я понял, что такое взрослость, какая это страшная вещь… Из батальона в 970 человек осталось нас 100 с чем‑то, из них 40 человек невредимыми».

Близко знавшая Наровчатова Елена Ржевская так передает его тяжкие впечатления о финской войне:

«Наровчатов — и не он один — ринулся, не раздумывая, добровольцем. Ушли вчетвером в лыжный батальон, вернулись двое из госпиталей, тяжело обмороженные. Помню, о//, вернувшись, говорил: спасло его то, «/то он был сильным лыжником. Замерзающий, ш- мученный без сна батальон в рейде по тылам противника. Сергей уходил на лыжах вперед. И, стоя на лыжах, засыпал, привалясь на палки. Поравнявшись с ним, его расталкивали, потому не уснул навеки, за- мерзнуву а поспав сколько‑то, немного набрав сил, снова отрывался от бессонного батальона вперед и снова мгновенно засыпал стоя.

Уходил на финскую с близким другом Мишей Молочко, вернулся без него. Уходил влюбленным. Еще из госпиталя писал той девушке полные чувств письма, а пришел опустошенный. Жив, но казался мне смертельно потерпевшим. Взглянул в леденящее душу — в тупое, бессмысленное, зверское, безобразное лицо вой- яы. Кончилась ликующая юность. Выбито ощущение своей бессмертности».

Вернувшись, Наровчатов написал тогда же, в 1940–м, в одном из своих стихотворений:

У уцелевших советских ветеранов «зимней войны» рассеялись многие иллюзии, как насчет боевой мощи Красной Армии, так и по поводу любви, которую будто бы питают к Советскому Союзу трудящиеся всего мира. Финские рабочие и крестьяне никаких добрых чувств к вторгшимся на их землю красноармейцам не испытывали, дрались ожесточенно и умело, и восставать против «кровавой финляндской буржуазии» не собирались.

Лыжные части финнов особо активно действовали в районе к северу от Ладожского озера. Здесь превосходство в этом роде войск позволило финнам вырвать инициативу у Красной Армии и на некоторых участках удерживать ее вплоть до конца войны.

В начале войны севернее Ладоги действовали две советские армии: 8–я и 9–я. До 16 декабря 8–й армией командовал комдив И. Н. Хабаров, а позднее — командарм 2–го ранга Г. М. Штерн. В ее состав входили два стрелковых корпуса: 1–й и 56–й, однако 75–я стрелковая дивизия, приданная 1–му корпусу, к 30 ноября еще только выдвигалась к границе. 8–я армия по плану на 3–5–й день операции должна была захватить город Питкяранта, а на 7—10–й день — города Сортавала и Лахденпохья. Потом левофланговым дивизиям следовало зайти в тыл войскам противника, оборонявшим Карельский перешеек, а правофланговым — продвигаться в глубь финской территории в направлении на Йоэнсу. Однако этот план осуществить не удалось.

56–й корпус наносил два удара в расходящихся направлениях: главный — силами 18–й и 168–й стрелковых дивизий совместно с 34–й легкотанковой бригадой на питкярантском направлении и вспомогательный — 56–й стрелковой дивизией на лоймоловском направлении. Главный удар 1–го корпуса был направлен на Толвоярви. Успех обоих корпусов грозил финнам потерей важных позиций и коммуникаций. Но, как часто бывает, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги», ну а здесь — про леса и зимнее карельское бездорожье. В апреле 1940 года, выступая на совещании по итогам финской войны, командующий артиллерией 8–й армии комбриг Н. А. Клич справедливо указал на изъян плана, по которому наступала армия: «К началу войны 8–я армия начала наступление фактически «растопыренными пальцами» — 5 дивизий На пяти направлениях. Территория не была подготовлена для действий крупных воинских частей. Почему это произошло? Потому, что общий оперативный план не учитывал важности петрозаводско — сортавальского направления».

30 ноября 56–я стрелковая дивизия пошла в наступление вдоль железной дороги и шоссе на Лоймолу. Сначала она не встречала серьезного сопротивления. Первый настоящий бой произошел 5 декабря и оказался успешным для наших войск. Штаб 56–й дивизии донес, что занята станция Питсийоки, но вскоре оказалось, что в действительности это был полустанок Нятяоя, находящийся несколько восточнее. Ошибка случилась из‑за того, что командиры плохо ориентировались на местности — не умели как следует читать карту.

Теперь против дивизии действовал усиленный батальон финнов при поддержке бронепоезда. В ночь на 7 декабря 37–й стрелковый полк вышел к развилке дорог в 10 км западнее Нятяоя, а 184–й занял рубеж в 5 км юго — восточнее Лоймолы.

С прибытием в район боевых действий финского 35–го пехотного полка 12–й пехотной дивизии под командованием подполковника Тианена ситуация изменилась. Уже 12 декабря штаб 56–й стрелковой дивизии сообщал в штаб корпуса, что после боя, не принесшего существенного территориального успеха, части крайне утомлены. Предпринятая на следующий день попытка обойти линию обороны противника с севера силами 2–го батальона 37–го стрелкового полка не увенчалась успехом: атакующие подразделения были встречены огнем снайперов и автоматчиков, тщательно замаскировавшихся на деревьях и под ними и создававших своими умелыми действиями иллюзию, что тут действуют крупные силы. 14 декабря батальон вернулся на исходные позиции, потеряв около 60 человек убитыми и ранеными.