Боязливый человек не может быть хорошим оружейником, его боязнь непременно передастся металлу — и клинок не будет годен к битве.

«Чуть было не испортил все дело», — подумал Тинри, крутя в руке меч и со свистом рассекая воздух. Солнце склонялось к холмам, окружавшим город, ложилось на белые ноздреватые плиты дворика, заглядывало в распахнутую дверь мастерской, и каштановые волосы Тинри отливали красным. Он стоял, сосредоточенный, высокий и нескладный, с порхающим мечом, предназначенным иноземцу, остановившемуся две недели назад в таверне «Старая Площадь».

Странный был иноземец — непонятно из каких краев, но говорил по-здешнему без акцента, имени своего не назвал. Судя по одежде, роду знатного, при нем Тинри испытывал необъяснимую робость и самому себе казался ниже ростом. Какая уж тут может быть чистая работа…

«Но нет, вроде бы не испортил. Хотя, черт его знает…» Тинри, хмурясь, отправился прибирать мастерскую.

Мастерская ему досталась по наследству, и он старался, чтобы в ней все было в порядке, как при отце. Верта, дочь писаря, огорчалась, что он никогда ее в мастерскую не пускал, даже с порога прогонял — вежливо, но прогонял — нельзя девчонкам, это особое место, понимать надо. Она обычно сидела на резной скамейке во дворике, грызла тыквенные семечки и размышляла, как нелегко быть невестой лучшего городского оружейника.

Сегодня дочь писаря, слава богу, не пришла, иначе точно бы приметила, что с любезным другом неладное творится, и не объяснить бы ей было, что все это ерунда и Тинри просто заказчика ждет.

А не пришла Верта потому, что вместе с подружками отправилась потолкаться на площадь — к его величеству пожаловал в гости двоюродный брат, девчонкам любопытно было посмотреть на красивую кавалькаду и молодого принца, в честь которого по городу было развешано столько разноцветных знамен.

Заказчик явился на закате, бегло оглядел тусклую сталь, поднял глаза — в один с ней цвет:

— Не годится.

Тинри длинно вздохнул.

— Мне сказали: вот оружейник, который никогда не волнуется за работой. Обману-ули, — насмешливо протянул иноземец.

— Ну почему же — никогда… Всяко бывает. На сей раз как-то… — Тинри замялся.

— Как-то сердце немного замирало, и руки дрожали, — закончил тот.

— Вроде он этого не запомнил, — конфузливо пробормотал Тинри, косясь на меч, — я вроде проверял…

— Чушь, — оборвал заказчик. — Я не доверю такому оружию свою жизнь. Переделай.

Тинри молча проводил его взглядом, стараясь разгадать, чем же он отличается от прочих людей, для которых делать оружие легко и приятно. Ну мрачный — так приходили и мрачные, ну надменный — таких тоже немало было. Насмехается — так и это не беда. Что же тогда? Оружейник взъерошил волосы рукой, уже зная: сколько ни бейся над этим мечом — не получится, слишком непонятный и непростой человек его хозяин. Он открыл сундук, отыскал кошелек с задатком и выскочил вслед за иноземцем.

Тот шел скользящим, стремительным шагом. Тинри утомился догонять, но все же на самом гребне горбатой улочки догнал и остановил. Выдерживая острый, насмешливый взгляд, сказал, что по здравом размышлении не берется продолжать работу. Господину лучше обратиться к кому-нибудь другому, кто ему, господину, чета, а он, Тинри, деньги возвращает с извинениями.

Тинри еще приплатил бы, только чтоб никогда его больше не видеть.

— Быстро же ты сдался, — поддел иноземец.

— Быстро сообразил, — с достоинством возразил Тинри.

Возвратясь, он уселся на пороге мастерской, закурил трубку, качая головой, — нехороши дела. Человек этот наверняка ославит его на всю округу («Старая Площадь» — место людное, проезжающих полно, да и местные там целые вечера просиживают) — и будет прав. Желающих доверить свою жизнь оружию работы Тинри станет меньше, а значит, сегодня последний вечер, когда он почитается лучшим оружейником города. Поразмыслив, Тинри решил этот вечер провести в бесшабашном веселье, не помышляя о неминуемом позоре вкупе с завтрашним похмельем.

В гаснущем небе проклевывались первые звезды, когда оружейник вышел из дома. Он еще не решил, куда отправится (но не в «Старую Площадь», это точно), и медленно шагал среди домов, сложенных из светлого камня, увитых плющом и освещенных круглыми лампами, словно светляками, — изумрудно-зелеными, золотистыми, опаловыми. Теплая ночь обнимала со всех сторон мягким ветром, темнотой и треском цикад, донося с холмов запахи цветов и меда. Не встретив, по счастью, знакомых, Тинри сворачивал наугад, пока не очутился на окраине у старых ворот. Миновав их, он отправился за город, где был хорошо известный ему постоялый двор. Оружейник остановился перед вывеской с диковинным, нарочно разломанным гербом и надписью: «Полтора Орла».

Внутри ему понравилось, он занял стол у окна и подозвал хозяина, готовясь упиться и объесться. Пока хозяин расхваливал блюда, Тинри, рассеянно скользя взглядом по залу, заметил среди редких посетителей знакомца, вздрогнул легонько и выругался сквозь зубы — странный иноземец, по всему обязанный находиться сейчас в «Старой Площади», сидел в уголке и внимательно наблюдал за Тинри.

Не успел Тинри сообщить хозяину, что передумал ужинать и немедленно уходит, а иноземец уже очутился напротив:

— Надо поговорить, оружейник.

— Да вроде все сказано, господин… простите, не знаю вашего имени, — сухо ответил Тинри, поднимаясь.

— Флангер, — последовал ответ.

— Это ж город наш так называется, — хмыкнул Тинри.

— Поэтому меня — покровителя города — зовут именно так.

Тинри медленно осел на скамью. Покровитель Флангера, «Страж Столицы…», «…осеняющий крылами», «…в сиянии неба и солнечном ветре» — как еще там в балладах поется? — сидит в харчевне, ни тебе крыльев, ни нимбов, и вроде даже пиво заказывает.

— Ты предпочел бы узреть меня в сиянии? — небрежно ответил на его мысли Флангер. — Могу устроить.

Тинри отрицательно помотал головой, потихоньку обретая дар речи:

— Вон что…

И рассмеялся с облегчением:

— Так вот почему дело не удавалось! И не могло иначе быть! И как это вам в голову пришло — человеку оружие заказывать?

Флангер заговорил — тихо, немного устало, — что меч ему, конечно, не был нужен, интересовался он исключительно персоной оружейника, и не заказ это был, а испытание, которое Тинри с успехом прошел. Теперь Флангер знает, что оружейник достоин доверия, честен и много на себя не берет, остается только узнать, согласится ли он выполнить одно небольшое, но ответственное поручение.

— Мне надо отлучиться со своего поста на один час. — Глаза Флангера на миг утратили стальной блеск и сделались как печальное осеннее небо. — Ты согласен заменить меня?

— Я?! — ужаснулся Тинри. — Я? Вас?

И продолжил, запинаясь, что в городе полно достойных искусных воинов, не только готовых защищать город, но и умеющих это делать, ибо таково их ремесло, вот взять хотя бы Райна-военачальника…

— Он не годится, — отрезал Флангер.

— Но я-то чем лучше? Особенно касаемо храбрости — если бы моя храбрость была вашей равна, я бы вам клинок на славу сработал.

— Дело не в храбрости. И не в воинском искусстве.

Тинри украдкой огляделся и спросил вполголоса:

— Что, а разве сам… его величество — он тоже не годится?

— Не-а, — ответил Флангер.

— Да как же это? Кому как не ему…

— Я хочу по возвращении увидеть город таким, каким его оставил, — сказал Флангер. — Если на моем месте целый час будет король, или Райн-военачальник, или другая одержимая гордыней персона, мне придется наводить порядок несколько лет.

Тинри помолчал и ответил, что не вполне уразумел, чем будет полезен, но раз сам покровитель города говорит, что польза будет, он, пожалуй, согласен.

— Идем, — сказал Флангер.

Он непринужденно прошел сквозь запертые двери, увлекая за собой онемевшего Тинри. За дверями оказалось незнакомое место и другое время суток: пасмурный день, высокие облака, нездешние травы под ногами и запах земли в сухом ветре. Они стояли на холме перед почерневшим от дождей деревянным резным троном, на спинке которого виднелся полустертый герб Флангера. Сам город лежал далеко в долине и казался нарисованным.