— Прораб и мастер участка.

— Они где живут?

— На нижнем складе.

— Скажите, а как оплачивается работа прораба и мастера?

— Что вы имеете в виду?

— Они получают от выработки лесорубов или оклады в твердых размерах?

— Все мы на окладах. Все! Начиная с меня и кончая десятником. Кроме тех, кто занят непосредственно заготовкой древесины. У нас любой лесоруб получает в три раза больше, чем я, начальник участка. Хотя на моих плечах вся ответственность. А они — исполнители. Но ничего не поделаешь.

— Что ж, спасибо за информацию.

— Ничего, не стоит. У нас все на виду. И люди, и работа. Живем открыто. Смотрите, интересуйтесь.

— Тогда скажите, вот вы несколько раз говорили, что у Сени самая высокая производительность труда.

— Это вам любой подтвердит.

— Да я не сомневаюсь. Я хочу знать, а какая поощрительная система у вас?

— Премия. Как и всюду. В денежном выражении.

— И как это выглядит в сумме?

— Ну, это смотря каков процент перевыполнения.

— Меня интересует одна бригада. Как у них?

— Они получают ежемесячную премию.

— Каковы средние размеры?

— У них солидно. Полторы зарплаты.

— Так все бригады работают?

— Нет.

— А если они не выполняют план, а Сеня перевыполнит — премии не будет никому?

— Конечно. Но у нас все с планом справляются.

— А прорабы и мастера тоже получают премии?

— Конечно. Ведь они работают не меньше других.

— Я не о том.

— Уточните.

— Получение их премии зависит от выработки всех бригад лесорубов? Так я понял?

— Совершенно верно.

— Значит, если хоть одна бригада не выполнит план…

— У нас такого не бывает, — перебил начальник участка.

— Что ж, значит, руководство заботится о материальной стороне жизни каждого человека.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился начальник участка.

— Только то, что я сказал.

— Оно, видите ли, лошадь и ту, прежде чем запрягать в работу, — накормить надо. А человека тем более. Ему еще и условия подавай.

— Ну, этим вы не можете блеснуть, — возразил следователь.

— Почему?

— Зимою мыться в лесу! Разве это условия?

— Ничего не поделаешь. Да они и сами в село не поедут. Время не хотят терять. Да и ночевать им там негде.

— Скажите, а выработка лесорубов влияет на оплату плотогонов?

— Все взаимосвязано. Но плотогонам жаловаться не на что. Они ни разу не обижались на лесорубов.

— А как они зимою доставляют плоты по реке?

— Взрываем лед, и, честно говоря, у нас зимою работы невпроворот. Плоты идут всплошную. Так что на катере порою негде объехать их. Река наша — труженица. Как люди.

Яровой молчал. Умолк и начальник участка.

Прошло еще немного времени и начальник участка, повернувшись к Яровому спросил:

— Вы сейчас куда намерены ехать? К нам в Адо-Тымово или сразу в бригаду?

— Лучше к Сене.

Впереди показались плоты. Катер прижался к берегу маленьким пойманным зверьком.

— Не повезло.

— Почему? — удивился следователь.

— Ждать придется долго.

— Вы плотогонов знаете?

— На кой черт они мне нужны! Своих забот хватает.

— А разве плотогоны не ваша забота?

— Нет. Они из Ныша. У меня только лесорубы. От них голова кругом идет.

— Вы же только что хвалили их?

— Да. В общем все хорошо. Но это хорошее легко не дается. Все трудом…

Плоты надвигались. Вот уже послышались и голоса. Кто-то ругался. Другие перекликались.

Маленький буксирный катер тянул головной плот. Как собачка на цепи, он надрывался от непосильного груза.

Яровой внимательно вглядывался в лица плотогонов. Кто из них Клещ? Но эти двое проплыли молча, едва удостоив катер взглядом. Оба старые. Но Беник по описаниям не таков. Хотя столько лет прошло…

А вот вторая пара. Рулевой хохочет над напарником. Тот в мокрых штанах стоит. Видно, в воду окунулся. Плот подвел. И рулевой, повернувшись к катеру, крикнул:

— Эй, сменные портки не имеете в запасе? Дайте обоссавшемуся! А то мужичье поморозит ненароком? Магарыч с него возьмете!

Его напарник обжимал брюки, ругаясь.

Вот и третья пара показалась. Рулевой поет во все горло, развлекая себя и напарника.

Затихала песня вдали. Вот и следующая пара показалась. Рулевой курит. Второй — веревкой бревно привязывает. Нагнулся. Лица не видно.

— Эй! На корабле! Закурить найдется? Дай взаймы под процент! — крикнул насмешливо разогнувшийся.

Старшина кинул пачку «Беломора», тот поймал. Поблагодарил кивком.

Следующая пара. Рулевой глянул на катер. Тут же отвернулся. И вдруг крикнул:

— Бенька! Держи бревно в четвертом!

Яровой вздрогнул. По телу будто ток прошел. Клещ! Вот он! Но тот скачет с плота на плот козлом. Бревно багром схватил. Подтянул к плоту. Быстро примотал веревкой. Разогнулся. Оглядел катер внимательно. Лица будто ощупал. И отвернулся равнодушно.

Следователь запомнил его лицо, фигуру, взгляд. Словно сфотографировал. Другие плотогоны его интересовали гораздо меньше. Они его знают, они работают с ним. Им известен каждый его шаг. Ведь и помимо работы, где все друг у друга на виду, живут в одном селе. А там секретов не бывает. Любая отлучка в глаза бросится. Всем.

Плоты шли.

«Кто его друг? С кем он общается? С кем из них? Кто особо хорошо знает его?» — думал Яровой.

Скоро ему предстоит встреча и знакомство с ними. Что они знают, что скажут о Клеще ему, следователю?

Яровой не обольщался. Но все же рассматривал лица плотогонов. Вот последняя пара скрылась из вида, и катер, вздохнув облегченно, помчался по освободившейся реке.

Вскоре катер причалил к берегу, где работала бригада сборщиков плотов.

Лес штабелями аккуратно сложен на берегу. Сплотчики работают, не разгибая спины. Звенят топоры, вбивающие скобы. Слышится стук скатываемых со штабелей бревен. Все заняты. Никто даже головы не повернул в сторону подошедшего катера. Словно и не видели его. Или сделали вид, что не заметили.

Лишь тощий дедок подошел к берегу. Глянул из-под ладони на следователя.

Они поздоровались.

— Где бригадир? Можно его позвать, отец?

— Ой, милок! Не подходи! До вечера! Не подойдет. Еще облает матерно. Ишь, торопятся, не до разговоров им сейчас. Не станет говорить.

— Я по делу к нему.

— А кто ж к нам без дела приезжает? Все по делам. Не ты один. Но видишь сам — работают. По нужде малой отскочить и то некогда.

— А вы кем здесь?

— Я один бездельный, посередь их мотаюсь, как говно в проруби. А все из-за начальства. Сторожем меня определили. А кого сторожить? Ить воров у нас нету на этот лес! Ну кому он нужен? Даром предлагай — никто не возьмет. А они одно дудят— положено по штатному расписанию. И все тут.

— Далеко отсюда до бригады лесорубов? — спросил старика Яровой.

— Э-э! Мил человек, тебе с непривычки пешком идти — замаешься.

Яровой огляделся:

— А трактор скоро подойдет с лесом?

— Час ждать.

— А лошади?

— На них не уедешь. Они хлысты возят.

— Вон как. Скажи, отец, а ты сам здесь давно работаешь?

— Сторожем?

— Ну да?

— Раньше я лес тралевал, на лошади… Не-е. Года нету.

— Всех знаешь?

— Конечно.

— И Сеню?

— Как же? Знаю бригадира. И с его деланы лес возить доводилось…

— Говорят, хороший мужик?

— А ты что — к нему?

— Да.

— Не знаю кому как, да только по мне он хороший — покуда спит. А проснется — сущий дьявол..

— А что такое? Выпивает?

— Не приведи бог! Он трезвый — наказание, а если выпил бы, чтоб было! Не пьет! Без того — гад!

— Он часто тут бывает — у вас?

— Не-е, не бывает. Ох и горластый! А ругливый. Сотню мужиков перекричит. Да так лается — по-черному. Ухи вянут его слушать. Так срамно он матерится.

— Только за это ты его не уважаешь?

— Дак он, прости меня, Господи, муху и ту норовит так назвать, что ей жизнь не мила. А на меня что не говорил? Курячьей жопой лаял.