Ал раздражённо вздохнул:

– Ты же знаешь, что я люблю тебя, парень. И так же ты знаешь и то, что если твой папаша хочет, чтобы ты стал Президентом – ты станешь Президентом.

Уолш напомнил мне о том, что я прогибаюсь под каждую папину прихоть. Он не распекает меня на этот счёт – мужчина просто заявляет это как факт, который я не могу отрицать. Мой друг прав – я марионетка своего отца. И кланяюсь каждому его желанию.

– А то я не знал этого. Я просто расстроен. Он уже достаточно поиздевался надо мной, и мысль о том, чтобы выставить свою кандидатуру… От этого я просыпаюсь посреди ночи в поту.

Друг повернул голову ко мне.

– Мы могли бы уйти. Вернуться в Африку.

Он бросает в мою сторону подстрекающий взгляд. Ал знает, что мне бы хотелось согласиться на это предложение, но так же ему известно и то, что у меня не настолько большие яйца, чтобы сделать это. Кроме того, я ещё не сложил свои губернаторские полномочия.

– Ага, конечно, – насмешливо сорвалось с моих губ.

«В моих грёбаных мечтах».

«Эскалада» замедляется, и вскоре мы с Алом выходим на улицу перед «Хендерсон Плейс».

– Разве это не позор, что они хотят сравнять это место с землей? – спрашиваю у друга, задаваясь вопросом, что я здесь забыл, поддерживая разрушение этой прекрасной достопримечательности.

То, что я здесь не по своей воле, напоминает мне о том, насколько же моя жизнь мне не принадлежит. У меня нет шанса прекратить это, потому что стоило мне выйти из внедорожника, как я оказался окружен своей службой безопасности, что сопровождает нас к самому постаменту.

Шутка в том, что мы с Алом и сами ростом под два метра. Атлетически сложены, в тёмных костюмах – нас трудно отличить от собственной охраны.

Повернувшись, Уолш шепнул, прикрыв рот рукой:

– Это достопримечательность, так что да, – он пожал плечами. – Но мистер Бахмейкер собирается хорошенько потрудиться над этой новой инвестицией, потому кого, чёрт возьми, волнует сохранение исторически важной архитектуры.

В его голосе так отчётливо слышится сарказм. Это одна из причин, почему я уважаю Ала. Он думает не только о последнем долларе. Он не так уж и чёрств, хоть ему и не нравится излишне часто это демонстрировать. Мужчина предпочёл, чтобы люди считали его мудаком. Мне никогда не понять этого в нём.

Хихикнув, я покачал головой. Мы приближаемся к постаменту, что был создан для церемонии разрезания ленты. Журналисты, столпившись спереди и в центре, готовы получить свой идеальный снимок, и уже продумывают следующие заголовки для своих громогласных статей.

– Мои поздравления, мистер Бахмейкер, – подарил я оппоненту улыбку на миллион долларов.

– Губернатор Матис. Рад, что вы смогли прийти, – широко улыбнулся мистер Бахмейкер.

Он ниже меня на пять дюймов[1] и старше по крайней мере на пятнадцать лет.

– Ваш отец сказал мне, что на следующей неделе вы сообщите нам кое-что важное, – мужчина многозначительно приподнял свои густые седые брови.

Я улыбнулся. Мне так кажется. Хотя это больше похоже на гримасу.

– Да, новости, – повторил я, серьёзно подумывая о том, чтобы отправиться на следующей неделе самолётом в Африку.

Если бы не мои обязательства губернатора – этот план вполне бы имел шанс на жизнь.

– Хорошо, я намекну вам кое о чём. У меня есть племянница. Красивая девушка. Завтра она приедет в город. Может, вам двоим встретиться? Переехав с Техаса, она будет работать в «Kincaidand Landry». Милая девочка… Дочь моей сестры. Я был бы рад, если бы вы показали ей, что здесь да как. И да, знаете, что чтобы участвовать в гонке на вашей стороне должна быть леди? Моя племянница Меделин могла бы стать ею.

Мистер Бахмейкер подмигнул, от чего я внутренне застонал. Ещё одна попытка устроить ловушку. Слепые свидания – не мой конёк.

Если бы мой отец был бы здесь – он бы предотвратил попытку мистера Бахмейкера подловить меня. Исходя из слов моего дорогого старика, кандидат не может участвовать в гонке и победить, если будет холост. В тридцать пять, с моей-то внешностью, найти себе первую леди будет всё равно, что прогулка по парку. Только это была прогулка, которую я не был готов принять. Мои сексуальные потребности были более чем удовлетворены. В этом плане у меня не было никаких жалоб.

Выдавив улыбку, я понадеялся, что не выгляжу, словно страдаю запором, пытаясь сойти за вполне счастливого от такого расклада. Мистер Бахмейкер, конечно не был первым, кто попытался свести меня с членом своей семьи, и он не станет последним. Профессиональная-грёбаная-опасность.

– Спасибо, мистер Бахмейкер. Встреча с вашей племянницей звучит мило. «Kincaidand Landry» – отличная фирма, очень престижная. Моё время сейчас расписано буквально по минутам. Уверен, вы можете понять мою занятость и предстоящие новости, но, думаю, у меня не получится показать девушке город, – ответил я, надеясь, что мне удалось увернуться от этой пули. Ненавижу лгать сквозь грёбаные зубы.

– Ну, теперь мне придётся поговорить с вашим отцом. Может, мы сможем решить это вместе, – ответил мистер Бахмейкер, и его техасский акцент становится более заметным.

Очевидно, мужчина не желает отказываться от своей идеи. Интересно, почему он думает, что разговор с моим отцом сможет помочь ему склонить меня на свою сторону? Я взрослый мужчина, и именно я, а не мой старик, решаю, куда совать свой член.

– Конечно, сэр, давайте посмотрим, что можно сделать, – ответил я, понимая, что старик не собирается сдаваться.

У того вклада, что он предложил, есть своя цена. Как и обычно. Теперь у меня есть неделя, чтобы рассказать своему дорогому папочке, что я не собираюсь баллотироваться на пост Президента. Общественность хотела видеть во мне значительную, могущественную фигуру, что сражалась бы за то, чтобы выполнить обещания, продвинуть законы – но это не то, кем я был внутри. Я был чёртовым взрослым испуганным человеком. Да, я могу использовать это слово только в собственной голове. Я испугался того, чтобы противостоять своему отцу. Чёрт, было крайне трудно признаться себе в этом, но ещё труднее – осознать.

Церемония резания ленты началась. Журналисты заняли свои места, как и Ал своё – рядом со мной.

– Как думаешь, его племянница похожа на него? – прошептал мужчина мне на ухо.

Я ударил его в голень, от чего Уолш шагнул вперёд.

– Заткнись, – прошептал я в ответ.

На нас были направлены камеры. Не хочу произвести впечатление малолетки. Мои оппоненты любили спорить о том, что я был слишком молод для своей должности. Не хочу подбросить им ещё одну кость.

Так же часто затрагивался и вопрос о том, что Ал ведёт себя как мудак, когда дело касается женщин, и у него было много тех, кто мог бы привлечь нежелательное внимание прессы. Я же не был мудаком. Я всегда был честным и прямолинейным. Мне не хотелось оставлять после себя след из разбитых сердец или приносить ссоры в свой офис.

Мистер Бахмейкер шагнул вперёд, приблизившись к ленте, чтобы разрезать её. Я заметил, как огромная толпа протестующих пробивается к передней части постамента. Они держали огромные плакаты и кричали: «Сохранить «Хэндерсон Плейс»».

Я был бы не прочь спрыгнуть вниз с трибуны и присоединится к ним.

– Даже не думай об этом, – сказал из-под руки Ал, ударив меня под рёбра.

Он чертовски хорошо знал меня. Я посмотрел на друга понимающим взглядом.

Наклонив голову, он внимательно посмотрел на меня в ответ, сказав, подчеркнув свою позицию:

– Не надо.

Уолш был прав. Как бы я не поддерживал свободу слова и право собираться, сейчас было не время отстаивать собственные верования. Сейчас пришло время пожать руку человеку, что собирался разрушить это прекрасное здание. Архитектуру, которая прибавляла нашему городу характер и жизненность. Вместо этого он собирался построить многоэтажные кондоминиумы, что привело бы к увеличению пробок, потреблению слишком большого количества электроэнергии и привело бы к неравенству расходов на строительство такого огромного здания.