— Не похоже, чтобы она это знала, — заметил Джон Змей.

— С ней все будет хорошо, — ответил Шалопуто. — Я в нее верю.

«И когда же я стала такой аппетитной?», подумала Кэнди. В последнее время она оказывалась блюдом в меню многих. Во-первых, атака зетеков, которые откусили бы у нее приличный кусок плоти, если б она их не прогнала. Затем, разумеется, Боа, намеревавшаяся заполучить новое тело, забрав у Кэнди энергию. А теперь самый невероятный вор из всех — ее собственный отец.

Машина, насколько она понимала, разглядывая ее краем глаза, пожирала видения. Нет, не видения: видения — это лишь образы, которыми пассивно наслаждаешься; машина забирала опыт, и опыт великолепный.

Все ее прекрасные переживания и воспоминания похищались, всасываясь в большие сосуды, стоявшие в центре аппарата. И машина вытягивала из нее не только одну жизнь — она забирала все жизни, которые Кэнди видела или чувствовала в Абарате. Ее любопытная душа так или иначе коснулась их всех, сделав своими духовными братьями. Они оставались с ней и после того, как их физические формы исчезали из виду: сюрреалистические жители улицы Марапоча; Джимоти, ведущий армию кошек тарри в бой против костяных существ на острове Простофиль; морские прыгуны на волнах Изабеллы. Она боролась с зетеками, с тварями Ифрита, уже не говоря о Тлене и его бабке.

Некоторые воспоминания были подобны ночным кошмарам, но она хранила их не без причины. Все они были частью нее, и она хотела их вернуть. Проживая этот опыт во всей его странности, она начинала лучше понимать себя. Если отец заберет их, то Кэнди, которой она стала — истинная Кэнди, — просто-напросто исчезнет.

— Этого… не… случится, — пробормотала она.

— Преподобный?

— В чем дело, Норма? — спросил тот, изучая показания машины-похитительницы.

— Девочка что-то сказала, Билл.

— Ты должна звать меня преподобным. Поняла, Норма? И я слышал. Просто мне все равно.

— По-моему, следует…

— Я сказал, что мне все равно. Стоп. Стоп! Это неверные показатели! — Он взглянул на Кэнди. В ее эфирном теле, где ожесточенно крутились Сочильщики, пульсировал свет. — Стой! Ты не можешь этого делать!

— Ты удивишься… тому, что я могу… делать…

— Смотрите! По-моему, ей лучше. Что бы с ней прежде не происходило, она это контролирует, — произнес Шалопуто.

— Ты должна умереть, — сказал отец. — Прекрати сопротивляться.

— Мои воспоминания об Абарате тебе не принадлежат!

— Она становится все возбужденнее, — проговорила Женева. — Взгляните, как быстро движутся под веками глаза. Она на что-то смотрит.

— Да, — сказал Шалопуто, который тоже пристально следил за движением ее глаз. — Такое впечатление, что она смотрит вниз.

— Может, на руки? — спросила Бетти.

Кэнди, спящая на пароме, продолжала цепляться за пустоту. Мышцы на пальцах натянулись, словно струны.

— Что это чудовище с ней творит? — пробормотал Том.

— Я родилась с Абаратом в сердце, — закричала Кэнди. — Я должна была там оказаться!

— Что ж, можешь больше не беспокоиться, скоро ты не вспомнишь ни слова.

— Я буду помнить его всегда, — возразила она. — Абарат. Абарат. Ты никогда не отнимешь его у меня. Абарат. Абарат. Аба…

Повторение этих трех слогов прервал голос, раздавшийся с другого конца церкви.

— Пап! Мне скучно! На улице ничего не происходит, — громко сказал Рики, входя в церковь и направляясь по проходу к алтарю.

— Рики, я велел тебе оставаться на улице. Выметайся отсюда! Ну за что меня прокляли детьми-идиотами!

Услышав оскорбления отца, Рики застыл на месте. Глаза его наполнились слезами.

— Папа…

— Я сказал, убирайся! Это зрелище не для тебя.

В эту секунду Рики увидел привязанную к машине Кэнди и скользких Сочильщиков, пробиравшихся по ее рукам к груди, высасывая из нее жизнь и саму ее сущность.

— Что вы с ней делаете? — На его лице появилось выражение глубокого отвращения. Вопрос превратился в разъяренный крик. — Что вы, уроды, с ней творите!

— Это не твое чертово дело!

— Да вы посмотрите на нее! Боже! Вы ее мучаете!

— Иди домой! — сказал Билл с угрожающим рыком в голосе. — Если сейчас же отсюда не уберешься, пожалеешь.

— Я уже жалею. Я думал, ты изменился, но это не так. Ты… плохой. Испорченный!

— Томпсон, держи его.

Дородный Томпсон оттолкнул со своего пути соседа и попытался поймать Рики. Однако тот не имел ни малейшего желания попадаться. Он метнулся назад по центральному проходу, схватил складной стул, стоявший у самого края ряда, и швырнул его в Томпсона, которому удалось увернуться прежде, чем его ударил первый стул, но все же недостаточно быстро, чтобы отпрянуть от второго. Второй стул врезался в него с такой силой, что он — а не стул, — сложился пополам и немедленно оказался под целым шквалом мебели, упав на пол.

Кэнди знала: второго шанса избавиться от отца и машины у нее не будет. Она опустила голову, сделав вид, будто потеряла сознание, и уловка сработала. Краем глаза она заметила, что отец осмотрел ее, решил, что она не создаст проблем, и начал пробираться через кучу сваленных стульев по направлению к Рики.

— Мне нужна помощь! — крикнул он своим малочисленным прихожанам. — Он же просто ребенок! Он ничего вам не сделает!

Не успел он закончить фразу, как Рики доказал обратное, схватив обеими руками один из сложенных стульев и ударив им мисс Шварц. Та свалилась на пол, по пути сбив с ног Эллиота.

Кэнди должна была вытащить из себя извивающихся Сочильщиков, но делать это приходилось быстро. Билл не станет отвлекаться надолго. Через несколько секунд он вернется, чтобы закончить свои дела. Она подняла ко рту ладонь, насколько ей позволяла привязанная рука, и согнулась, пытаясь вытащить Сочильщиков зубами. Следовало торопиться. На брезгливость не было времени.

Давай, сказала она себе и, больше не размышляя, сомкнула зубы и откусила им головы.

На вкус плоть казалась гнилой и скользкой, но как только она их укусила, шевелящиеся щупальца обмякли и замерли. Она вытянула их зубами и выплюнула на пол.

Машине совсем не понравилось внезапное изменение событий. Через несколько секунд, за которые Кэнди выдрала из себя Сочильщиков, она обернулась и увидела, что каждый элемент прибора, способный к движению, зарегистрировал внезапное изменение: индикаторы дрожали, лампочки мигали, а сосуды, в которых хранились награбленные воспоминания и опыт, звенели и подпрыгивали в своих металлических клетках. Скоро ей перестанет везти. Через несколько секунд отец оставит свою беспорядочную борьбу на куче складных стульев и увидит, что она собирается бежать.

Однако тревогу поднял не Билл Квокенбуш, а плачущий мистер Флаттерман, забытый на земле в своем обмороке. Открыв глаза, он увидел Кэнди, кусавшую скользких Сочильщиков и выплевывавшую их на пол.

— Меня сейчас стошнит, — проговорил он, и его слова прозвучали неожиданно громко, придясь на паузу, возникшую посреди шума и криков.

Кэнди соскользнула с алтаря, и когда ее ноги оказались на полу, шум драки почти полностью стих. Она подняла голову. Отец поворачивался, и его глаза уже были прикованы к ней. Кэнди не могла разобрать того потока проклятий, которые он произносил, но в нем разгоралась настоящая ярость. Притянув правую руку к боку на уровне живота, он выставил ладонь вперед и согнул пальцы. Потом быстро повернул кистью против часовой стрелки и назад. В ту же секунду перевернутые стулья, лежавшие в пространстве между отцом и дочерью, разделились, заскрежетали на полированных досках и унеслись прочь невидимой силой, переворачиваясь и волочась по полу согласно воле Билла.

Несколько человек из группы проповедника взвизгнули (громче всех — мистер Эллиот) и решили, что на сегодня с них хватит. Они начали пробираться к дверям, сперва шагом, затем бегом. Но все же недостаточно быстро. Билл повернулся спиной к алтарю и переключил свое внимание на выход. Кэнди не знала, делал ли он еще один жест, или это его воля заставила большие двери захлопнуться, а замки — с шумом встать на свои места.