Морис Палеолог в своих воспоминаниях упоминал об особой мистической связи между императором Николаем II и доктором Папюсом:

«В последующие годы его здесь видели неоднократно во время пребывания его большого друга знахаря Филиппа из Лиона; Император и Императрица почтили его своим полным доверием; последний его приезд относится к февралю 1906 г. И вот газеты, дошедшие к нам недавно через скандинавские страны из Франции, содержат известие о том, что Папюс умер 26 октября [1916 года]. Признаюсь, эта новость ни на одно мгновение не остановила моего внимания, но она, говорят, повергла в уныние лиц, знавших некогда „духовного учителя“, как называли его между собой его восторженные ученики».

Далее бывший дипломат пересказывает мистическую историю, которую ему поведала некая дама:

«В начале октября 1905 г. Папюс был вызван в Санкт-Петербург несколькими высокопоставленными последователями, очень нуждавшимися в его совете ввиду страшного кризиса, который переживала в то время Россия. Поражения в Маньчжурии вызвали повсеместно в Империи революционные волнения, кровопролитные стачки, грабежи, убийства, пожары. Император пребывал в жестокой тревоге, будучи не в состоянии выбрать между противоречивыми и пристрастными советами, которыми ежедневно терзали его семья и министры, приближенные, генералы и весь его двор. Одни доказывали ему, что он не имеет права отказаться от самодержавия его предков, и убеждали не останавливаться перед неизбежными жестокостями беспощадной реакции; другие заклинали его уступить требованиям времени и лояльно установить конституционный режим. В тот самый день, когда Папюс прибыл в Санкт-Петербург, Москва была терроризована восстанием, а какая-то таинственная организация объявила всеобщую железнодорожную забастовку. Маг был немедленно приглашен в Царское Село. После краткой беседы с Царем и Царицей он на следующий день устроил торжественную церемонию колдовства и вызывания духов усопших. Кроме Царя и Царицы, на этой тайной литургии присутствовало одно только лицо: молодой адъютант Императора, капитан Мандрыгка, теперь генерал-майор и губернатор Тифлиса. Интенсивным сосредоточением своей воли, изумительной экзальтацией своего флюидического динамизма духовному учителю удалось вызвать дух благочестивейшего Царя Александра III; несомненные признаки свидетельствовали о присутствии невидимой тени… Дух ответил: „Ты должен, во что бы то ни стало, подавить начинающуюся революцию; но она еще возродится и будет тем сильнее, чем суровее должна быть репрессия теперь. Что бы ни случилось, бодрись, мой сын. Не прекращай борьбы“.

Изумленные Царь и Царица еще ломали голову над этим зловещим предсказанием, когда Папюс заявил, что его логическая сила дает ему возможность предотвратить предсказанную катастрофу, но что действие его заклинания прекратится, лишь только он сам. исчезнет „с физического плана“. Затем он торжественно совершил ритуал заклинания»[168]. В октябре 1916 года Папюс умер, исчез с физического плана, значит, катастрофы и революции оставалось ждать недолго.

С 1912 года царская семья начала постепенно отходить от мартинизма, оказавшись теперь под влиянием Распутина, при этом, естественно, никаких репрессий против членов ордена не последовало. Друг Мориса Палеолога, английский дипломат Джордж Бьюкеннен и Анна Вырубова писали и о другой мистической связи царской семьи, только теперь с Распутиным, который объявил, что после его смерти падет и российское самодержавие. Как мы помним, Распутин был убит в декабре того же 1916 года.

Семья Рерихов интересовалась спиритизмом, у них в доме часто устраивались спиритические сеансы, на которые приглашались друзья и высокопоставленные сановники. На одном из таких сеансов побывал друг Рериха по «Миру искусства» художник Игорь Грабарь.

«…кто-то сказал нам в редакции, что Рерих зовет нас — Дягилева, Бенуа, меня и еще кой-кого — прийти к нему вечером на Галерную… прибавив, что у него будет знаменитый медиум Янек, вызванный в Петербург, помнится, из Варшавы специально для царя и царицы, до страсти увлекавшихся спиритизмом. Я был не любитель столоверчений: мне бывало всегда жаль времени, понапрасну потраченного на пустяки, и было противно превращаться на целый вечер в объект беззастенчивого издевательства ловких, но недостаточно умных шарлатанов. Бенуа уговорил меня, однако, пойти, сказав, что это может быть забавно и просто интересно. Так как я был глубоко убежден, что все пресловутые „материализации“ и прочие фокусы не могут производиться одними только патентованными шарлатанами без содействия кого-нибудь из своих, из лиц, принадлежащих к дому, в который медиум приглашен, то я условился с двумя из гостей, моих единомышленников, кажется, с Раушем фон Траубенбергом и еще кем-то, кого не припомню, что я „разомкну цепь“ и попытаюсь в темноте пошарить и пошалить. Нас, как водится, предупредили, что „размыкание цепи — опасно для жизни“ и в лучшем случае может навлечь на виновников такой удар дубинкой по голове со стороны вызываемого духа, от которого не поздоровится. Кроме того, Рерих нас всех оповестил, что Янек самый сильный современный медиум и в его присутствии материализация духа принимает совершенно реальные формы, вплоть до полной осязательности. К нему благосклонен и потому постоянно является некий горний дух, воплощающийся в образе обросшего волосами человека, но „боже упаси до него дотронуться: будет беда“.

Огни потушены. В комнате нестерпимая жара от множества народа, составившего над столом цепь из рук. Вдруг раздаются странные звуки: не то гитары, не то балалайки. Что-то в комнате задвигалось и застучало.

— Началось, — послышался шепот.

Под столом было особенно неспокойно. Видимо, дух пыжился изо всех сил материализоваться. Я решил, что настало время действовать, потихоньку высвободил свои руки от соседей справа и слева и, опустив их под стол, стал шарить. Через несколько минут я нащупал какую-то шкуру; провел руками по ее складкам, легко набрел на что-то твердое — не то темя, не то колено, которое шкура покрывала, и стал рвать ее к себе. Шкура не уступала, ее крепко держали, но возня была заметна, и через несколько минут я почувствовал сильный удар кулаком в спину, от которого вскрикнул и поднялся. Еще кто-то через мгновение зажег электричество, и все кончилось. Сеанс был сорван, вернее, был признан не вполне удавшимся.

Как увидим в дальнейшем, Рерих не только остался на всю жизнь пребывать в Оккультных эмпиреях, но впоследствии значительно усилил и усовершенствовал свои оккультно-трансцендентальные, потусторонне-практические приемы»[169].

Шел 1916 год, жена Рериха Елена Ивановна настаивала на срочной поездке в Финляндию, но Николай Константинович все откладывал и откладывал отъезд. Наконец, после окончания экзаменов в школе Общества поощрения художеств, Николай Рерих сдался и на Рождество всей семьей отправились в Финляндию. Как писан об отъезде Рерих: «Решили, поехали. Конечно, бабушки и тетушки считали такую морозную поездку сумасшествием. Было 25° мороза по Реомюру. Вагон оказался не топленным — испортились трубы. Все же доехали отлично. „Сейрахуоне“, гостиница в Сердоболе, оказалась совсем пустой. Ладога с бесчисленными скалистыми островами — очаровательна»[170].

Рерихи попали на север Ладоги, в Сердоболь, совершенно случайно. Когда все было готово к отъезду из Петербурга, выяснилось, что все известные петербургской элите гостиницы заняты. Поездка срывалась, но неожиданно выручил друг Рериха дирижер Леопольд Ауэр, он надоумил ехать в незнакомый городок Сердоболь.

16 декабря 1916 года Рерихи выехали из Петербурга в Финляндию.

«Карелия была хороша для моих нескончаемых бронхитов и пневмоний», — говорил позже Рерих, проведя в холодном вагоне почти сутки.