Фронт проходил от Николаевки до северных окраин Правобережного Запорожья. В общей сложности за месяц армия прошла с боями около 100 километров, освободив множество населенных пунктов, сел, железнодорожных станций и городков. Правее нас вела бои 46-я армия. Левее фронт проходил по восточному берегу Днепра, где действовали 6-я армия, усиленная частями расформированной 12-й армии, 3-я гвардейская и весь 4-й Украинский фронт.

Командование фронта потребовало незамедлительного наступления. Еще один рывок. 33-й стрелковый корпус ввели между 28-м и 4-м гвардейскими корпусами. Но и в 33-м корпусе не было танков. А штыком глубокоэшелонированную оборону не пробьешь!

5 декабря началась артиллерийская подготовка. Мы смогли израсходовать лишь треть боевого комплекта, хотя в снарядах недостатка уже не было. Но как их доставить к артиллерийским позициям? Даже машины с тремя ведущими мостами не могли стронуться с места по глубокой грязи.

Артподготовка длилась целый час, но прошла вяло.

Пехота двинулась в атаку и, конечно, тут же была вынуждена залечь.

Командующий фронтом сделал еще одну попытку прорвать оборону врага, но уже после короткой подготовки. Мы получили указание закрепиться на достигнутых рубежах, провести боевую подготовку, принять пополнение и возобновить атаки 10 декабря. Мы овладели крупными населенными пунктами, расположенными на направлении к марганцевым рудникам: Токмаково, Чумаки и Лебединское. Дальше — никак.

В эти дни произошла большая беда с начальником разведки армии полковником Германом. Михаил Захарович Герман прошел боевой путь армии по существу со дня ее создания. Это был способный, думающий разведчик, умеющий не только анализировать собранную информацию, но и организовать ее, выбрать направление для работы разведчиков. И мужественный человек…

Полковник Герман и его порученец капитан Червоиваненко возвращались после поездки по войскам в штаб, который тогда размещался в поселке Незабудино. Кто лучше Германа знал расстановку сил на фронте, расположение частей, линию обороны противника? Пожалуй, никто в штабе армии. Но одно дело карта и линии, нанесенные на карте, совсем другое дело ориентировка на местности. Украинская степь. На дорогах почти никаких ориентиров. Только прирожденный степняк способен разобраться в хитросплетениях полевых дорог.

Погода в тот день выдалась на редкость морозной, что совершенно изменило начертания дорог. Смерзлись колеи высокими отвалами. Приходилось ехать полем. Не мудрено заблудиться, допустить просчет во времени. И заблудились. Полагая, что едут к выброшенному к передовой позиции наблюдательному пункту, Герман и Червоиваненко наскочили на немецкую оборону. До окопов противника оставалось не более 25 метров, когда они поняли свою ошибку. Навстречу поднялись немецкие автоматчики. Они, вероятно, удивились не меньше чем наши разведчики.

— Назад! Противник! — крикнули почти одновременно полковник и капитан.

Водитель Николай Кучин скользящей дугой проскочил мимо немецких окопов, дал полный газ и повел машину зигзагами в сторону наших позиций. Немцы открыли ураганный огонь. Били из противотанковых ружей, из пулеметов, минометов. Пули прошивали кузов машины насквозь. Метров на двести-триста машина все же отъехала от немецких траншей. Но вот замедлился ее ход, она остановилась. Кучин осел и начал сползать с сиденья. Как-то даже неестественно спокойно вдруг сказал:

— Товарищ полковник, сообщите жене…

Сказал и затих.

Полковник и капитан выскочили из машины. Легли рядом, чтобы укрыться от прицельного огня.

Степь ровная, как полированный стол. Сразу был ранен полковник. Три пули вошли в ногу выше колена, одна пуля — в грудь в области сердца, одна пуля по касательной задела голову. С помощью капитана он попытался подняться, но правая нога не держала.

— Ползем! — приказал полковник.

Но его достала еще одна пуля и перебила правую руку. Полковник терял сознание. Он успел приказать капитану взять документы и ползти к нашим. Документы начальника разведки армии были огромной ценностью для врага. Полковник снова приказал уходить. Вынести его из-под обстрела капитан не мог. Там, у наших можно было еще что-то придумать. Открыть прикрывающий огонь, подавить артиллерией огневые точки врага и вынести полковника… И он уполз в сторону наших позиций… Полковник М. З. Герман попал в плен.

Мы долгое время не знали, что с ним. Но это происшествие вызвало большую тревогу в Ставке Верховного Главнокомандования.

На другой же день позвонил генерал Малиновский. Он сообщил, что Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин лично объявил ему и мне по выговору…

— Давай скорее своей деятельностью снимать выговора! — добавил Малиновский. И тут же посоветовал мне переменить расположение штаба армии, сменить расположение штабов корпусов, дивизий и подумать о смене позиций для артиллерийских батарей.

Я знал полковника Германа, я верил ему. Но когда на тебе лежит ответственность за многие жизни и судьбы, на свое доверие я полагаться не мог, не имел права. Безусловно, если бы немцам удалось заставить говорить полковника, это могло привести ко многим бедам.

Штаб мы перевели в другое место, ближе к фронту. Передислоцировались и штабы корпусов.

Минула ночь, наступил рассвет. Авиация противника действовала обычным порядком, ничего не показывало, что разведка снабдила летчиков какими-то особыми сведениями, какими мог располагать полковник Герман. Так же, как и прежде, вела себя артиллерия. Наша воздушная разведка не обнаружила никаких признаков передислокации войск противника. Стало быть, полковник М. З. Герман или молчал или был убит.

Мы вернули обратно в Незабудино штаб армии…

Полковника Германа я встретил в 1945 году в Берлине. Он был освобожден из плена бойцами своей родной 62-й — 8-й гвардейской армии. Он многое пережил. Не доведись никому такое пережить. И мне с большим трудом удалось заставить его разговориться.

…Очнулся он от сильной боли от ударов головой о мерзлые глыбы вспаханной земли. Связав руки ремнем над головой, его волоком тащили два солдата ползком, по-пластунски в свои окопы.

Герман снова потерял сознание.

Допрос провели тут же, в первой линии траншей, в блиндаже. Он был в полубессознательном состоянии, но все же, взяв себя в руки и оценив обстановку, выбрал для себя единственно возможный вариант поведения. Он помнил, что документов при нем нет, что Червоиваненко спасся, поэтому он назвался вымышленным именем, показав, что выполнял должность финансового инспектора армии…

Ему грозили пытки, может быть, смерть. Надо было что-то немедленно придумывать, что-то изобретать. Герман дал понять тем, кто его допрашивал, что знает только общие данные, касающиеся армии. Он показал, что левый фланг нашей армии самый сильный. На самом же деле в те дни беспокойство у нас вызывал именно левый фланг, как самый слабый.

И здесь, в эту страшную для него минуту, разведчик оставался разведчиком — кто кого перехитрит.

Затем полковника доставили на допрос к настоящему следователю. Допрос велся профессионально, со знанием дела.

Опасаясь запутаться в противоречиях, Герман вообще не отвечал ни на один вопрос.

Несколько дней полковника содержали на эвакопункте в Каменке. Он требовал медицинской помощи. Ему отказывали в этом. Он объявил голодовку и, наверное, ее не выдержал бы, если бы не помогла ему советская девушка Галя Бондаренко, работавшая на эвакопункте санитаркой. Она поздно ночью принесла ему соленых огурцов и взвару, накормила, перевязала раны… Галя Бондаренко пыталась устроить побег. Помешали его тяжелые ранения…

Я рассказал Михаилу Захаровичу о судьбе его порученца. Капитан Червоиваненко спас документы. Он их доставил на наши позиции, но был смертельно ранен. Через несколько дней он скончался. Его посмертно наградили орденом Ленина.

Наступил Новый год. 1944-й…

Бокалы, стаканы, солдатские алюминиевые кружки в честь и в ознаменование Нового года мы подняли на правом берегу Днепра. Мы знали, что перелом свершился, что мы поднимались на трудный перевал, что еще несколько усилий, и мы одолеем его.