20 июля 1627 года великий адмирал герцог Бэкингем во главе своего флота атакует остров Ре, морской бастион Ла-Рошели; 22 июля из-за численного перевеса англичан, несмотря на все свое мужество, Туара вынужден отступить в форт Сен-Мартен, который решил не сдавать ни в коем случае. Его умелая и героическая оборона признана — даже Ришелье, который его недолюбливал, — большим подвигом. Очень кстати в ночь с 7 на 8 октября он получает подкрепление в солдатах и припасах, выдержав 6 ноября жестокий приступ англичан, и имеет удовольствие наблюдать, как снялся с якоря и уплыл несолоно хлебавши весь флот противника.

В это время вокруг Ла-Рошели организуется осада. Король и кардинал становятся главнокомандующими. Шомбер стоит во главе одного полка; герцог Ангулемский и Бассомпьер оспаривают и делят второй полк[80]. Каждый полк должен создать длинную линию обложения[81] и заняться множеством дел: следует выполнять строевые упражнения, платить солдатам, следить за ними, не давать им дезертировать. А денег не хватает, поскольку кардинал должен не только найти средства на оплату войскам, но и снабдить их зимней одеждой и головными уборами на случай плохой погоды. Прежде чем наземное окружение будет полностью завершено, проходят недели и месяцы. Тем не менее ларошельцы пока еще могут прокормить себя благодаря небольшим портовым суденышкам: плоскодонкам, баркасам, шлюпкам; они могут также питаться рыбой, приносимой приливом. Вот почему Ришелье очень быстро понимает, что осажденным следует отрезать выход в океан. Не случайно он привез с собой итальянского изобретателя Помпео Таргона, неистощимого выдумщика, гибрид Косинуса и Трифона Турнесоля[82]

Первое же предложение Помпео оказывается весьма неглупым: оно заключается в постройке небольших деревянных оборонительных башен — числом тринадцать — для наблюдения и расстановки вех вдоль длинной линии обложения. За этим как из рога изобилия сыпятся новые идеи. Это не только «хитроумные и превосходные машины», обладающие «ужасающим» действием. Самую полезную из них испытывает лично кардинал. Таргон после пяти месяцев работ решает попробовать целиком перегородить вход в порт «посредством больших эстакад из цепей, поддерживаемых трубами и бочками, а также понтонов и плавающих батарей» (Л. Крете). Но в конце ноября, развеянная штормом и продырявленная ядрами ларошельцев, великолепная эстакада разваливается. Ришелье и его помощники начинают сомневаться в гении сеньора Таргона.

В счастливый для себя момент кардинал призывает своего протеже, архитектора Клемана Метезо, который начинает «монументальное творение», знаменитую плотину из камней протяженностью 1400 метров (при ширине бухты 1600 метров), которая, похоже, одна способна преградить доступ в порт, не мешая приливам и отливам. Подрядчиком назначен Жан Тирио. Основание плотины «имело около 16 метров высоты, а главная часть, которая должна была превышать самый высокий прилив, достигала 8 метров». Первый камень был заложен 30 ноября 1627 года. Кардинал-министр верил в эффективность плотины и оказался прав, хотя работы заняли четыре месяца. К счастью для французов, англичане не торопятся на второй приступ. А Оливарес — временный союзник Франции — тем более не торопится протянуть руку помощи своему сопернику.

Сближение с Мадридом проходит в два этапа. 5 марта 1626 года заключен договор в Монзоне, который не устраивает Ришелье, но радует Берюля, Марильяка и королеву-мать и кладет конец франко-испанским спорам по поводу Вальтеллины. 20 апреля 1627 года, в то время как портятся франко-британские отношения, заключен франко-испанский договор с намерением помешать Англии. Ришелье, конечно, не ждет от него ничего особенного, разве что возможности сорвать соглашение Англии и Испании, которые вместе могли бы составить весьма сильную морскую коалицию — самую сильную в мире, далеко превосходящую Голландию, Данию и Францию.

Так или иначе, плотина построена. Ночная попытка ларошельцев разрушить ее (22–23 января) проваливается. Маркиз Спинола будет восторгаться этим сооружением во время недолгого визита испанской эскадры — равнодушной, надменной, грозной, приплывшей в конце января под фальшивым предлогом дружеского договора 1627 года. Дон Федерико Толедский, адмирал эскадры, воспользовавшись протокольной неясностью, встанет на якорь, чем сильно обеспокоит Людовика XIII, но нисколько не удивит его верного министра. Он никогда не рассчитывал на помощь своих соседей — даже католиков, — чтобы справиться с гугенотами Ла-Рошели.

Начиная с 10 февраля 1628 года Его Высокопреосвященство занимается осадой в одиночестве. До этого, когда он совмещал свои многочисленные основные обязанности (морскую стратегию в масштабах всего королевства, изнуряющий поиск ресурсов для финансирования операций, материально-техническое обеспечение войска в Ла-Рошели и работы по ее окружению на суше и море) с осторожным участием в верховном командовании, король никогда не вмешивался в дела своего министра. Теперь же — по крайней мере вплоть до мая-апреля, когда Людовик XIII вернется к войскам, — Ришелье становится полновластным хозяином, именуемым в королевском приказе «генерал-лейтенантом войск Пуату, Сентонжа, Они и Ангумуа». Это и ответственность за окружение Ла-Рошели, продолжающееся уже пять месяцев, и заботы по предотвращению склок между маршалами, а также распущенности младших офицеров и всего войска. Зато его больше ничто не сдерживает в желании побыстрее покончить с этими упрямыми бунтовщиками, некая харизма позволяет ему позабыть на время об отсутствии короля. Это счастье для него, так как дела здесь идут совсем непросто, о чем свидетельствует дуэль Ля Кутансьера. Те, кто помнит неправдоподобный эпизод с бастионом Сен-Жерве из «Трех мушкетеров», вскоре поймут, что Дюма ввел их в заблуждение.

3 марта 1628 года (то есть спустя два года после сурового эдикта, запрещавшего дуэли, или менее чем через год после казни Монморанси-Бутвиля) в «поединке» (Лилиан Крете) на полдороги между линиями французов и стенами осажденной стороны сходятся в гражданском платье два дворянина из лагерей противников, Шарль де Ла Мейлере и Жонас де Ля Кутансьер. Встреча проходит во время короткого перемирия: обе стороны затаив дыхание следят за поединком. Именно Ла Мейлере, племянник командора де Ла Порта, двоюродный брат Ришелье, комендант одного из фортов королевской армии, послал Кутансьеру вызов в письменной форме, переданный трубачом королевской кавалерии. Его противник, вызванный подобным образом — «призванный», как тогда говорили, — пуатевинский дворянин-протестант Жонас де Безе де Ля Кутансьер, служит в ла-рошельской армии. Как предписывает вызов, они прибывают верхом, в камзолах, каждый вооружен шпагой и парой пистолетов. Пока их не прервала стража, у них есть время обменяться пистолетными выстрелами: Ла Мейлере ранен; его противник триумфально возвращается в город под приветственные крики своих братьев по оружию. Кардинал вынужден исполнить свой долг. Если бы здесь был король, Ла Мейлере, возможно, поплатился бы за свой вызов жизнью; но, будучи кузеном всемогущего кардинала, он пощажен и изгнан из армии на три месяца.

Ришелье понимает, что мораль моряков и особенно солдат подорвана. Осада чересчур затянулась и проходит слишком спокойно. Множатся мелкие и крупные нарушения. Кардинал требует усилить дисциплину, заставляет следить за кабаками, вводит в девять часов вечера комендантский час, укрепляет ряды военных священников.