Дядя Амадор, более скромного происхождения, также, несмотря на свое нежелание, был вознесен на вершину социальной лестницы. Можно сказать, что ему недоставало лишь знатности, чтобы быть дворянином. Сын адвоката Шарля де Ла Порта и сводный брат матери Ришелье, Амадор де Ла Порт († 1644) являлся рыцарем Мальтийского ордена и входил в число «самых знатных католических семей Европы» (М. Верже-Франчески). Доверяя уму, храбрости и верности своего дяди, Ришелье сделает его весьма важной персоной и даже наследником Бурбон-Вандомов. Как и в случае с кардиналом Лионским, шевалье де Ла Порт поднялся на вершину, вознесенный туда деятельностью и амбициями другого человека. Отец Ансельм в таких словах резюмировал эту удивительную карьеру: «Амадор де Ла Порт, рыцарь ордена Святого Иоанна Иерусалимского, называемого Мальтийским, настоятель церкви Мадлен, великий приор Франции, бальи Мореи, командор Брака, посол своего ордена во Франции, губернатор города и замка Анжер в 1619 году, Гавра в 1626 году, королевский лейтенант Они, островов Ре и Олерон в 1633 году».

Заметим, что награждение старшего брата, как и награждение дяди-мальтийца, состоялось во время второго входа Ришелье в Совет. Именно Мария Медичи сделала Амадора губернатором Анжера вместо Анри де Ришелье († 1619); именно она потребовала назначения Альфонса Луи в Экс-ан-Прованс. Таким образом епископ Люсонский подготавливал свое собственное восхождение.

Мы уже знаем о списке награжденных орденом Святого Духа за 1633 год и его получателях из клана Ришелье: маршале де Брезе (зять), Пон-Курле и Поншато (племянники), Ла Порт Ла Мейлере (двоюродный брат). Нам также известно о двух кардинальских племянницах — герцогине д’Эгийон и будущей принцессе Конде. Все казалось недостаточно хорошо для первой из них, урожденной Мари де Виньеро (1604), которая умерла осыпанной почестями и доходами в 1675 году. Единственным неверным шагом в ее карьере был брак с Антуаном де Комбале, одобренный будущим кардиналом с целью угодить де Люиню. Овдовев в восемнадцать лет, Мари добровольно принимается служить своему дяде, обеспечивая ему спокойную домашнюю жизнь. С 1625 по 1631 год она является придворной дамой королевы. По просьбе своего первого министра Людовик XIII дарует ей в январе 1638 года герцогство-пэрство Эгийон. Она станет одной из первых наследниц своего дяди. «Кроме разнообразных даров, полученных на протяжении многих лет, он оставил ей Рюэль, королевский домен Понтуаз, ренту в пять крупных ферм и драгоценные предметы из главных апартаментов в Малом Люксембургском дворце… Кроме того, он назначил ее управлять имуществом своего наследника до его совершеннолетия» (Ж. Бержен).

В надгробной речи мадам д’Эгийон (1675) Флешье называет Ришелье «арбитром, через которого распределяются помощь и награды». Любимая племянница кардинала, герцогиня д’Эгийон часто являлась посредницей между просителями и арбитром. Герцогине кардинал «оставил управление своими щедротами и милостями». Непотизм, озаренный благодеянием? Нет! Непотизм тонкой пропаганды.

Ришелье, многогранный гений, бывал иногда практически неуловим. Его амбиции, его политика были слишком изощренными, чтобы подходить к какой-то однозначной стратегии, окончательному определению. Мания величия, прослеживавшаяся в его поступках, не являлась, например, ни тщеславием, ни поведением выскочки. К этому добавляются два факта: он был принужден действовать гибко — качество, присущее как человеку церкви, так и политику; он был слишком нервным, слишком чувствительным, чтобы всегда управлять притоком адреналина.

Высокомерие, основанное на осознании интеллектуального превосходства, было частью его натуры. Оно прояви лось задолго до того, как он стал министром: его блестящее выступление на Генеральных штатах и эффект, произведенный на королеву-мать, бесспорно, слегка вскружили ему голову. Но господин Люсон, понимая, что его восхождение запоздало и недостаточно, пытается ускорить его по мере возможностей, выказывая уважение Кончини, которого в глубине души презирает. Позднее, раболепствуя перед Люинем, которого также презирает, он скрепя сердце выдает свою племянницу Мари за Комбале, фаворита Люиня. В окружении королевы-матери он действует с крайней осторожностью и осмотрительностью, стараясь быть необходимым и выступая посредником между королем и его матерью, скрывая свое нетерпение, когда запаздывает его назначение в кардиналы. Обуздывая свое высокомерие, контролируя эмоции, сдерживая честолюбие, он смог смягчить свой кипучий и импульсивный характер, что позволило ему в период между 1624 годом — датой его возвращения в министерство — и 1628 годом завоевать доверие короля, его нового господина.

Все изменяется с осадой Ла-Рошели. Проведение успешных операций обеспечивает министра-кардинала полным доверием подозрительного монарха. Ришелье может гордиться своим успехом и наконец показать себя в своем истинном виде, сохраняя фальшивое смирение лишь для королевы-матери, которую собирается предать. К тому же в этом славном 1628 году министр может с математической точностью измерить свой престиж и его границы. Достаточно просмотреть списки его корреспонденции. В королевской семье к нему относятся как к ее члену — по крайней мере создается такая видимость. Король, обе королевы и Месье, брат Его Величества, называют его наш кузен. Кретьена Французская, сестра Людовика XIII, зовет его «Месье кузен».

В большинстве случаев министра называют монсеньор (титул, подходящий как прелату, так и государственному человеку). Так называют, например, кардиналов (Лавалетта, Берюля), государственных секретарей (Бутилье), герцогов (Бельгарда, Бриссака). Редко, но столь же явно попадаются корреспонденты, высокомерные или враждебные настолько, что беззастенчиво называют Ришелье месье. Таков магистр Мальтийского ордена (он, правда, обладает рангом правителя государства), принц крови (Конде) или законные принцы (Вандом), Екатерина Гонзага, герцогиня де Лонгвиль, лотарингцы (Эльбёф, Шеврез), а также несколько недовольных герцогов — протестантов (Сюлли) и католиков (Эпернон). Однако кардинал не позволяет топтать себя и, должно быть, с трудом сдерживает насмешливую улыбку, когда сам пишет принцу Конде «месье».

В 1630 году к взятию Ла-Рошели добавляется взятие Пиньероли, что еще больше повышает политическую и военную репутацию Его Высокопреосвященства. Но Ришелье все еще должен следить за своими поступками, жестами, словами, если хочет выйти победителем из поединка между «добрыми французами» и «святошами»: королева-мать невзлюбила его и не простила предательства. 10 и 11 ноября министру-кардиналу, забыв всякий стыд, придется смириться и отказаться от высокомерия по отношению к Марии Медичи. 10 ноября, в воскресенье вечером, эта дама выплескивает на него свое презрение и лишает его обязанностей сюринтенданта и главы ее совета. 11 ноября, в понедельник утром, в присутствии короля, королеву-мать захлестывает «такой прилив гнева и брани, что Ришелье ретируется, лишь поцеловав край платья» (П. Шевалье) своей былой покровительницы. В конце дня он пишет ей послание, полное смирения и покорности. Только вечером в Версале Ришелье будет полностью успокоен королем, своим господином. Понедельник 11 ноября вошел в историю Франции как «День одураченных».

В период 1631–1642 годов очевидно, что кардинал полностью уверен в своей судьбе. Ему больше неведомы тревоги 1630 года. Он подчиняется только королю, в то время как ему подчиняется весь остальной мир. Дворец кардинала посещают чаще, чем двор. У него больше придворных, чем у Его Величества. Его прихожие полны льстецов и просителей. Когда появляется Его Высокопреосвященство, все падают ниц, как пишет Понти, «с глубочайшим уважением»; министр отвечает каждому: «Ваш покорнейший слуга». Эта куртуазная, почти ироническая формула являет собой полную противоположность истинной покорности.