Японские полчища, захватив Малайю, Филиппины и Голландскую Восточную Индию, накапливали силы для броска в Австралию. Жалкие остатки некогда могущественного Азиатского флота США и военно-морских сил союзников ушли во Фримантл, на западном побережье Австралии, чтобы ликвидировать повреждения и восполнить потери в личном составе. Сюда же перебазировалась и часть подводных сил Азиатского флота США.

В мирное время из этого процветавшего городка вывозили пшеницу, шерсть, скот, а сейчас в бухте не было видно ни одного торгового судна, и только плавбаза подводных лодок «Холланд» да полдюжины ее детенышей являли собой военно-морскую мощь Соединенных Штатов. Гарнизонные силы ограничивались двумя древними 152-мм пушками и примерно 100 солдатами.

Западное побережье Австралии было для противника как бы дверью, раскрытой настежь, и если бы японцы захватили Австралию, то нам, по всей вероятности, пришлось бы перебазироваться куда-нибудь в Антарктику.

В такой мрачной обстановке я принял командование подводными силами США юго-западной части Тихого океана. За 18 лет службы в подводном флоте это была моя самая высокая должность.

В домах начали зажигаться огни, когда я, подпрыгивая на своем «виллисе», мчался по улицам городка, держа путь к отелю «Фримазонс», где мы с начальником моего штаба капитаном 2 ранга Файфом решили пообедать.

Мы вошли в вестибюль. Из гостиной доносились звуки песни, которой мне еще не доводилось слышать. Группа молодых офицеров-подводников и несколько девушек стояли вокруг рояля и, не жалея голосовых связок, распевали:

Сначала я заподозрил, что причиной такого прилива оптимизма было австралийское пиво, славящееся своей крепостью. Однако только немногие из офицеров держали в руках стаканы, а девушки вовсе не пили. В них говорил молодой задор. Они смело бросали вызов полчищам японцев, которые уже нанесли серьезный урон нашим подводным силам и теперь угрожали захватить наше временное убежище. Воинственные слова этой песни стали впоследствии девизом американских подводников на Тихом океане и поддерживали бодрость духа у многих в трудные дни.

Героическая оборона, которую вели подразделения сухопутных войск и отряды морской пехоты на полуострове Батаан и острове Коррехидор, явилась воодушевляющим примером для всех нас — американцев и австралийцев. Наши подводные лодки прорывались через японскую блокаду к Коррехидору, доставляя продовольствие, медикаменты и боеприпасы и вывозя оттуда людей, документы и прочее. В самом начале войны подводная лодка «Траут», базировавшаяся на Пирл-Харбор, вывезла 20 тонн золота, а также серебро и ценные бумаги, составлявшие валютный фонд Филиппин.

Рассказы эвакуированных о героическом сопротивлении японцам и пережитых лишениях укрепляли нашу решимость и звали на боевые дела. Впрочем, меня лично вдохновлял уже сам вид моих офицеров и матросов, которые, не колеблясь, брались за выполнение трудных и опасных заданий.

Конечно, за горделивой осанкой и решительными лицами скрывалось немало сомнений и тайных мыслей. Многие подводники задавались вопросом, суждено ли им возвратиться из 50-дневных походов в плохо разведанные воды, где их подстерегали японские самолеты и охотники за подводными лодками. Но, слава богу, они никогда не проявляли колебания, тогда как я жил в вечном страхе за их судьбу. Все они были очень молоды, все пришли на флот и продвигались по службе на моих глазах, и я чувствовал личную ответственность за них. Когда же меня оставляла твердость духа, я находил поддержку в смелости и решимости личного состава.

Мне пришлось проделать долгий путь, чтобы найти эту атмосферу бодрости и уверенности, которая царила на наших подводных лодках здесь, на краю земли. В марте 1942 года, когда я уходил с поста военно-морского атташе в Лондоне, пессимизм там был настолько густым, что с ним едва ли сравнился бы знаменитый лондонский туман. Да это и понятно: у берегов полуострова Малакка японской авиацией были потоплены линейный корабль «Принс оф Уэлс» и линейный крейсер «Рипалс»; пала крепость Гонконг, которая считалась вторым Гибралтаром; бои за Сингапур завершились унизительным поражением.

Когда я прибыл в Вашингтон, там творилась обычная неразбериха. Единого плана наступательных операций на Тихом океане, рассчитанного на возвращение утерянных территорий, не было; наши стратегические замыслы в Атлантике и на Тихом океане служили предметом жарких споров. Меня в спешном порядке спровадили в Австралию, сказав на прощание, что на Тихом океане нам предстоит вести сдерживающую, затяжную войну до тех пор, пока наши армии не очистят Европу. Судя по тому, что я видел в Англии, для осуществления этого намерения требовалось несколько лет.

В Пирл-Харборе я пробыл ровно столько, сколько было нужно для того, чтобы засвидетельствовать уважение новому главнокомандующему ВМС США на Тихом океане вице-адмиралу Честеру Нимицу, познакомиться с организацией подводных сил и получить самолет для вылета в Брисбен (Австралия). Я сел в бомбардировщик, направлявшийся в распоряжение немногочисленной армии генерала Макартура, и скоро оказался среди людей, с которыми у меня был общий язык.

Представившись командующему вооруженными силами США в юго-западной части Тихого океана вице-адмиралу Лири, штаб которого находился в Мельбурне, я вылетел в Перт, расположенный на западном побережье Австралии. Преодолев унылые просторы необъятной пустыни, я доложил контр-адмиралу Пернеллу, что направлен в его распоряжение вместо командующего подводными силами Азиатского флота капитана 2 ранга Уилкса, который должен был возвратиться в США.

В военно-морском штабе в Перте я увидел сумрачные лица. Все офицеры штаба испытали горечь отступления из Манилы в Сурабаю и «прелесть» почти ежедневных налетов японской авиации. А когда японцы захватили Малайю и Яву, офицеры штаба, растеряв по дороге большую часть багажа, эвакуировались сначала в Дарвин, а затем вместе с сильно поредевшими военно-морскими силами и жалкими остатками 10-й разведывательной авиагруппы морской авиации перебрались во Фримантл, морской порт вблизи Перта. Азиатский флот потерял большую часть своих самолетов и надводных кораблей. Уцелевшие силы остро нуждались в боеприпасах и запасных частях. Во время бомбардировки Кавите были уничтожены 233 торпеды, предназначавшиеся для подводных лодок. При отступлении с Батаана пришлось затопить много и хорошо послужившую нам плавбазу подводных лодок «Канопус», которую мы не смогли увести с собой из-за повреждений, причиненных взрывом авиационной бомбы.

Оставшиеся в нашем распоряжении плавбазы «Холланд» и «Отус» должны были обслуживать 20 подводных лодок, причем основная масса работы приходилась на первую из них, так как «Отус» представляла собой обычное грузовое судно, которое в начале войны наскоро переоборудовали в плавучую базу подводных лодок.

Все свободные помещения на плавбазах заняли уцелевшие моряки с других кораблей, а для личного состава подводных лодок, становившихся на ремонт, места уже не оставалось. Несчастным подводникам приходилось жить на своих кораблях и засыпать под «музыку» ремонтных бригад, не прекращавших работы ни днем, ни ночью. Не получая столь необходимого для них отдыха, подводники отправлялись в новый боевой поход почти такими же измотанными, какими возвратились с задания.

Нужно было что-то предпринимать, и притом немедленно. Подводники нуждались в хорошем отдыхе в перерывах между боевыми походами, и мы обязаны были предоставить им его, насколько это было в наших силах. Чтобы выдержать напряжение 50-дневного похода в воды противника, чтобы потопить как можно больше японских судов, а затем благополучно привести свою лодку в базу и подготовиться к выполнению нового боевого задания, подводники должны были набраться сил и прийти в себя после пережитых волнений.