Затем Анату обратила очи к Илу владеньям и направилась к устью Реки, к истокам Океанов обоих. И достигла она владений творца всех творений в Цапану. К ногам она Илу склонилась, плашмя повалилась на землю, почести отдавая. Затем обратилась к Илу, горечи не скрывая:
— Ты бы, родитель и царь, к Асирату слова обратил, чтоб она с сыновьями явилась на погребенье, на тризну могучего Балу. А то ведь могут подумать, что скорбь их не посетила и рады они, что Балу Могучий умер.
Насмешки не понимая, Илу сказал Асирату:
— Владычица! Вместо Балу, что удалился из жизни, своего ты выбери сына, какого сама пожелаешь, на трон я его поставлю, который ныне пустует.
Асирату назначила сына. Астар Ужасный ему было имя. Поднялся на вершину Цапану, на трон взгромоздился, но пятки его болтались, скамеечки не доставая, голова его в трон уперлась, подголовья не достигая.
День за днем проходили. Дева Анату страдала. И сердцем тянулась к Балу, как корова к теленку, как овца к своему ягненку. И, явившись во владения Муту, край его ухватила одежды, потянула за бахрому одеянья и свой возвысила голос:
— Муту, явись, мне брата верни!
И ответил ей Муту, сын Илу:
— Что тебе надобно, дева Анату? Что хочешь ты от меня? Ведь я все обхожу вокруг, обшариваю горы до самых земных глубин, все холмы до нижних полей. Алчет глотка моя жизней сыновей человека. Любо подняться мне в города, где радость и красота, пастбищ страну посетить, где Лев Мамету владыка. К Балу Могучему я подошел, как агнца, отправил в рот, в пасти моей он исчез, как козленок. Вот почему так нещадно палит Солнце, Илу лампада. Горестно небесам склоняться в лапы мои.
День протек, за ним протек и другой. По прошествии многих дней дева Анату Муту вновь посетила. К Балу сердце ее обратилось, как у коровы к тельцу, как у матери-овцы к ягненку. Муту схватила она, сына любимого Илу. Мечом его рассекла, пропустила сквозь сито, прожгла на огне, меж жерновами размолола и, чтобы птицы не съели, пернатые не расклевали, рассеяла в море.
Тогда же Илу уснул и голос во сне услыхал:
— Вот посмотри! Балу живет! Всмотрись, о милосердный бог, вновь существует он, князь, правитель земли. Небеса вновь изливают елей, русла ручьев, что были, как камень, сухи, вновь наполнились медом. Князь, правитель земли к жизни вернулся.
Очи открыв, Бык милосердный возликовал, ноги с постели спустил, угрюмость прогнал и улыбнулся, голос возвысил и произнес:
— Сяду-ка я и отдохну, сердце свое успокою. Ведь Балу Могучий живет, правитель земли вновь появился.
Затем он призвал к себе деву Анату и слово такое ей молвил:
— Дева Анату, внимай! Шапаш, лампаде моей, волю мою вознеси: журчат ручьи на полях, журчат полевые ручьи. Балу Могучий литься им приказал и пашни поить. Но я не вижу его. Я не ведаю, где он, князь и правитель земли.
Возвысился голос Анату:
— Слушай, Шапаш, повеление Илу Быка, отца твоего. Хочет он знать, где пребывает Балу Могучий, князь и правитель земли.
— Буду я Балу искать! — Шапаш обещала.
— Я тебе помогу, — сказала Анату.
Вот проходит день, за ним проходит другой, по прошествии многих дней Шапаш вместе с девой Анату Балу нашли под землей, путь на гору Цапану ему указали. Балу, вернувшись, Астара схватил, с трона на землю швырнул и разметал всех мужей, что Астару служили. Снова на царстве бог Хаддад.
Месяц сменяет другой, год за годом идет. На годе седьмом вновь появился Муту, Илу любимец. Возвысил голос он свой:
— Из-за тебя я, Балу, принял позор, из-за тебя пропущен сквозь сито, меж жерновами раздроблен, обожжен над огнем, в муку превращен, в море рассеян.
Не захотел Балу Муту внимать, спиной к нему повернулся, удалился на гору Цапану, на высоты свои.
И собрал Муту свою свиту, семь верных ему юнцов, кабанов восемь. Им сказал:
— От Балу, от брата, обиду я претерпел, хотя нас мать одна родила. Идемте со мной. С Балу хочу я сразиться.
Каптару{69} покинув, Цапану достигнув, набросился Муту на Балу. Друг с другом схватились они. Ударились друг о друга, как кремень о кремень. Муту силен, но и Балу силен. Бодались, как буйволы. Муту силен, но и Балу силен. Кусали друг друга, как змеи. Муту силен, но и Балу силен. Лягались, как жеребцы. Муту силен, но и Балу силен. Муту упал, но и Балу упал.
Шапаш, Илу лампада, молвила Муту:
— Внимай мне, о Муту, сын Илу. Зачем вражда тебе с братом? Об этом может слышать Илу, отец твой. Он может обрушить шатра твоего опоры, опрокинуть может трон твоего царства, разломать он может скипетр твоего судейства.
И устрашился Муту, сын Илу, Муту Могучий. Илу любимец, голосом он хрипучим попросил у Балу пощады. На трон посадил он Балу в шатре его царском.
Все это Илу увидел с высокого трона. Со словом он обратился к Муту, своему любимцу:
— Можешь вкушать свой хлеб! Он силу тебе дает. Губами цедить вино. Оно утеху дает. Шапаш и князья земные, боги, что под землей, будут во власти твоей. Пригожий-и-Мудрый будет в свите твоей, спутником будет твоим. В честь он твою вознесет дыма столбы. Навытяжку перед тобой он будет стоять.
Подписал Ил-милк из Шабону,
Рассмотрел Аттин Парланц, верховный жрец, высший пастырь,
Сверил Никмаду, царь Угарита, повелитель Йаргабу, господин Теремину.{70}
Дворец для Балу
Рассказ раскрывает противоречия между богом младшего поколения Балу Могучим и богом старшего поколения Илу. В страхе перед могуществом юного бога Илу долго отказывает ему в собственном доме, в его небесной резиденции, которой в городе соответствует храм. Видимо, Балу, как и еврейскому богу Яхве, пришлось обитать в шатре. Это умаляло его достоинство как «князя земли». Миф должен был объяснить обряд перемещения Балу из шатра во вновь построенный храм. Обряд этот известен по описанию в Библии переноса ковчега Давидом на гору Сион.
Семь девиц умащали Анату, благовония в кожу ее втирая, и от тела ее исходил аромат. Соединились в нем запахи дичи и меда{71}. Ворота закрыв дворца, вышла Анату на поле, где ее ожидали юнцы, войско горной богини, а вместе с ними сыны городов. Сокрушала Анату в долине врагов, истребляла народ. Поражала она горожан и людей, что с моря явились, истребляла пришедших с Востока{72}. Пробивалась она сквозь недругов строй. С обеих сторон были головы, как живые, руки над нею взлетали, как саранча, кисти храбрых падали в кучи. Головы павших она бросала себе за спину, кисти рук отправляла в чрево свое, по колено стояла в крови, в крови храбрецов она омывала ножные цепочки. Старцев жезлом гнала, как овец, лук свой приставив к бедру, стрелы она метала.
Затем возвратилась она во дворец, но сердце ее смертями не было сыто, не было сыто резней, что она учинила врагам. Кресла швыряла она в храбрецов, в воинов кидала столы, скамейки — в могучих героев. Многих сразив, она оглянулась. При виде трупов блаженство ее охватило, вспухла печень ее, ибо она погружала колена в кровь храбрецов, ножные цепочки в ней омывала.
Потом она в чаше омыла руки свои, очистила их в небесной росе, а также дождем Скачущего на облаках. И, завершив очищенье, призвала девиц семерых. Кожу они умастили Анату. И от тела исходил аромат. Соединились в нем запахи дичи и меда. Аромат благовоний уходил на тысячу поприщ в течение дня.
К ней в это время явились Балу посланцы. Издали их увидав, задрожала Анату от макушки до пят, чресла ее затряслись, капли пота на лбу показались. Голос возвысив, послов вопросила она:
— Что вас ко мне привело? Может быть, недруг какой, мной не добитый, вновь ополчился на Балу? Или какая иная беда угрожает Ездящему на облаках? Разве мало врагов я его сокрушила? Был среди них сам Ямму, Илу любимец. Не поразила ли я дракона о семи головах, гибкого змея{73}? Разве не я Муту повергла? Может быть, изгнан опять Балу с Цапану высот, с трона могучего царства?