Я исправила недосмотр, однако в любом случае курам требовалось ещё три четверти часа, не меньше.

В отчаянии, тщательно скрывая его от семейства, я сварганила грибной суп из пакетиков, но получилось маловато, так как в шкафу нашлись только четыре пакета, поэтому я сыпанула ещё и соус из шампиньонов. Вышла довольно странная штука. Но они съели.

Как можно медленней я начала собирать со стола тарелки после селедки и чашки от супа, чтобы приготовить стол к главному блюду.

Одна из теток спросила, не нужна ли помощь. Я весьма решительно отказалась.

К тому времени остыла картошка.

Вяло, словно в трансе, поставила на стол огуречный салат со сметаной, зеленый салат, клюкву, маринованные груши, соленые огурчики, маринованные грибочки и хрен. Вначале я планировала подать только огуречный и зеленый салаты, но нужно было изображать какую-то деятельность.

В чрево печки я вполголоса высказала самое страшное ругательство, какое только знала.

Исподтишка втянула семейство в долгую и основательную дискуссию на тему вин.

Порезала картошку и подогрела на масле под крышкой.

И в результате восстановила против себя абсолютно всех.

Наконец проклятые куры дожарились, что решительно смягчило настроение общества, так как твари совершенно неожиданно для меня получились неземного вкуса.

Да и дождь за окном перестал лить. А я узнала, как кого зовут и кто откалывается от группы.

— У Изы с Филиппом свои планы, — язвительно сказала бабуля, когда тощая тетка и мой крестный после затянувшегося обеда высказали пожелание отправиться в город: они отоспались в самолетах, ощущают прилив энергии и желают немедленно осмотреть польскую столицу.

Прекрасно, значит, тощая — это Иза, а толстая — Ольга. Иза с Филиппом и Ольга с Игнатием. Я не знала, нужно ли мне самой отвезти куда-то Изу с Филиппом, или же пускай отправляются своим ходом. Ломать голову не пришлось — парочка потребовала вызвать такси.

Такси я вызвала, вручила им план города, и они ушли, прихватив сотовый телефон.

Я сунула посуду в посудомойку, стараясь оберегать отрезанный палец от влаги.

Бабушка с оставшейся теткой и дядей занялись разглядыванием фотографий, начав с самого старого альбома.

Я спустилась вниз и загнала машину в гараж.

Временно удалившись от семейства, я собралась с мыслями и осознала, что тетка Иза — вовсе не невестка бабушки, а жена крестного, который сам является братом бабулиной невестки.

И решила при ближайшей оказии — лучше наедине с бабкой — расспросить её о количестве народа в семье, уточнив по возможности степень родства.

Поднявшись к своей квартире, я вынуждена была звонить в собственную дверь, так как захлопнула её, забыв ключ. Открыл дядя Игнатий, который перед этим долго выпытывал, кто, да что, да зачем.

В половине десятого бабушка потребовала связаться с загулявшей парой.

Я понажимала кнопки в мобильнике, после четвертого гудка кто-то отозвался.

— Это дядя? — неуверенно спросила я, потому что голос был не очень похож.

— Чей дядя? — заинтересовался в трубке Рысек.

— Рысек, это ты? Извини, пожалуйста, я не тебе звоню.

— А кому?

— Тетке с дядей, они в городе с твоим новым мобильником.

— Тише! — зашептал Рысек. — То есть не вы тише, а я должен говорить тише, потому что близнецы уже спят. А что случилось?

Мне до смерти хотелось поговорить с ним без свидетелей, однако родственники напряженно прислушивались.

— Ничего не случилось, мы только хотели узнать, где они и когда вернутся. Может, я не правильно набрала номер, попробую ещё раз.

Старательно прицелившись, я ткнула в номер нового мобильника, введенный Рысеком в память, соединилась и снова подождала четыре гудка.

— Не-а, это опять я, — сказал Рысек. — У меня определился ваш номер. Секундочку.

Я выйду на лестницу... Вы нажимаете на тот, что в памяти?

— Да.

— Может, я что-то напутал. Попробуйте набрать заново. Он у вас есть?

— Есть, в записной книжке. Отключайся.

Я сосредоточенно набрала номер.

— Ну вот, я правильно сделал, что остался на лестнице. — Рысек, казалось, был очень доволен. — Что за черт? Ничего не понимаю.

— Уверяю тебя, что я понимаю ещё меньше.

— А вы долго ждете?

— Четыре гудка.

— Но я отвечаю после первого же. Подождите, мне нужно подумать.

— И что, мне ждать с мобильником около уха?

— Да нет, зачем. Это не так быстро. Или лучше позвоните ещё раз, а я не буду брать трубку, посмотрим, что из этого получится.

Из этого ничего не получилось, после бог знает какого гудка все отключилось и я прочла:

«Абонент временно не отвечает».

У Рысека хватило ума не торчать на лестнице, а зайти ко мне. Я представила его родне, и общими усилиями мы взялись распутывать эту тайну. Мы звонили то с его сотового, то с моего, и все безрезультатно.

— Они просто не берут трубку, — успокоил Рысек. — Может, забыли про телефон, а к сигналу ещё не привыкли. Не обращают внимания.

— Сами должны были подумать о том, чтобы сообщить о себе, — сурово объявила бабушка. — Теперь мы ничего о них не знаем, а я хочу спать.

Я поспешно заверила её, что все могут в любой момент ложиться, а я дождусь загулявших родственников. Ну а если они захотят есть, ничего страшного, поедят в кухне.

— Иного и не заслуживают, — мстительно отрезала бабуля и направилась в ванную.

Тетя Иза с крестным вернулись в полночь, страшно довольные жизнью, есть не захотели, сознались, что о мобильнике просто забыли и не слышали сигнала, то есть, наверное, слышали, но не обратили внимания на невнятное чириканье.

Они выпили на ночь по коктейлю и тоже отправились на боковую.

У меня появилась слабая надежда, что все не так уж и ужасно и я справлюсь с нашествием родни.

— Докладывай, — невесело сказал майор (по-новому — инспектор) Эдик Бежан своему подчиненному Роберту Гурскому, только что получившему звание поручика, иначе комиссара.

Роберт, держа наготове блокнот, деловито начал:

— Один из самых богатых людей в стране.

Известный фотограф. Снимал природу. Публикации, в том числе в «Нейшнл джиографик».

Пользуется большим спросом, так как снимки действительно великолепные. Связи с финансовым капиталом довольно странные: банки, акционерные общества — все что попало. В целом нелюдим, одинок. Застрелен из собственного ружья, жаканами на кабана, два выстрела, в том числе один — прямо в глаз.

— Неприятно, — пробормотал Бежан.

— Очень, — согласился Гурский. — Смерть наступила тринадцатого числа. Пролежал в запертом кабинете полных четверо суток. Кабинет — настоящая крепость, вскрывали его несколько часов. Гости у него бывали редко, так что мог бы там лежать до скончания века, но его в буквальном смысле слова унюхала домоправительница или как её там называть...

— Постоянная?

— Нет, приходящая. Скорее даже приезжающая. Из Варшавы. По мнению Вильчинского, влюблена в него до смерти и до последнего надеялась, что убитый на ней женится. Пустые фантазии. С чего бы ему жениться...

— Педик? — заинтересовался Бежан.

— Ничего подобного, исключительно женщины. Но и тех почти нет, страшно осторожен в вопросах секса...

— Больной?

— Да нет, здоров как кабан, вскрытие показало. Но какой-то он не такой.., не знаю, меня там при этом не было... Отсутствие сексуальных потребностей, может?

— Возраст?

— Сорок пять лет. В самом расцвете сил.

И, как я уже сказал, здоровяк. Несколько старых переломов, идеально сросшихся. Вел упорядоченную жизнь, уезжал редко, имел квартиру в Варшаве, иногда у него бывали всякие разные типы, домохозяйка знает кто, но не хочет говорить...

— А как её фамилия?

— Михалина Колек. Типы — крупные рыбы из высших сфер, прежних и нынешних, никаких друзей, исключительно деловые связи. В кабинет никого не пускал. Михалина Колек, кстати все ещё пребывающая в состоянии истерики, уперлась, что шлепнула его та сучка.