Гюнтер Прин родился в скромной семье. В детстве он хлебнул немало испытаний, которые стали еще тяжелее в результате послевоенной инфляции. Его мать, которую он искренне и глубоко любил, была его единственной опорой в мрачные годы, которые последовали за поражением Германии в Первой Мировой войне. Это была грустная женщина, которая продавал кружева, убирала студенческие пансионы и рисовала пасторальные картинки, чтобы хоть как-то оплатить растущие долги. Именно в эти трудные годы, проведенные в Лейпциге, юный Гюнтер, как и все мальчишки в мире, начал бредить морем. Он читал и перечитывал потрепанную книжку, описывающую жизнь Васко да Гама. Как самый приятный отдых от тяжелых ежедневных забот были для него мысленные путешествия вместе со знаменитым португальским мореплавателем вокруг мыса Доброй Надежды к сверкающему роскошью двору Великого Могола, правителя Индии. Да Гама стал идолом для Прина. Он прикрепил портрет мореплавателя у себя в изголовье как молчаливое напоминание о морских просторах.

В 1923 году, когда ему исполнилось 15 лет, Гюнтер услышал песню морскою ветра, запах смолы и пеньки, услышал крики чаек. И после этого не было силы, которая удержала бы его в тихой комнате. Он сказал матери, что хочет стать моряком, и она ответила:

— Если ты хочешь этого, Гюнтер, я не стану тебе мешать.

Он собрал свои жалкие сбережения, упаковал залатанную одежку в рюкзак и отправился в морскую школу в Финкенвадере. Беспокойный дух Васко да Гамы вел его.

Морская школа обрезала невидимые нити, которые привязывали его к земле. Для Прина это было время перестройки и открытий. В странном морском мире даже привычные веши потеряли свои старые названия. Сухопутные стены и пол превратились в переборки и палубу. Левый и правый обернулись бакбортом и штирбортом. Таинственная стрелка в сверкающем медном котелке вела корабли через бескрайнее море. Корабли были деревянными и стальными. Одни корабли мчались вперед, подталкиваемые бронзовыми лопастями винтов. Другие ловили порывы ветра в распушенные белоснежные груды парусов. Уходящие корабли оставляли позади себя слабую кильватерную струю на тихом зеркале гавани. Приходящие суда, казалось, все еще несут с собой ароматы Востока. Но встречались и печальные картины — корабли, которые давно погибли на мелководье, под берегом. Их бушприты торчали в сторону земли, как указующие и обвиняющие персты. И ворчащий прибой плескался между изглоданных шпангоутов.

Прин был прилежным учеником, и когда он закончил первичную подготовку, то был отправлен юнгой на учебный барк «Гамбург». Впрочем, если говорить строго, он стал капитанской прислугой. Когда были отданы швартовы, а паруса развернулись, ловя береговой бриз, Прин понял, что нашел свое призвание. Он провел на борту «Гамбурга» 6 месяцев. Это был период испытаний, и часто он вспоминал дом, прочный мирок стабильности и порядка. Но рядом находился капитан «Гамбурга», высшая власть в море, и в глазах его горел знакомый огонь Васко да Гамы.

В годы своего ученичества Прин вязал койку, прибирал капитанскую каюту, драил палубу, помогал коку, выворачивал за борт корзины с мусором — обязательно под ветер! За все это денег он не получил вообще, да и еды ему перепадало немного. А вдобавок случились ужасные ночи, когда штормовой ветер рвал паруса, его свистящие порывы превращали море в кипящий водоворот. Голодные волны захлестывали на палубу, и вода стекала через шпигаты пенистыми струями.

Однажды, после нескольких недель плавания, «Гамбург» взял курс на Пенсаколу. День выдался пасмурным, Гюнтер сидел на палубе и сочинял письмо домой матери.

Первый росток сомнений и уныния проклюнулся в нем, как, впрочем, в любом молодом моряке. Но это была временная слабость, которую Прин быстро преодолел. В океане частенько выдаются прекрасные рассветы, когда первые лучи солнца поднимаются из-за окрашенного в розовое восточного горизонта. Не менее прекрасны тихие вечера, когда ветер чуть слышно посвистывает в снастях. Холодные, прозрачные ночи с мириадами мерцающих звезд принесли мир в изболевшуюся душу юнги.

Его энергия и ум не остались незамеченными офицерами. Через некоторое время он оказался кандидатом на офицерское звание на «Пфальциге», еще одном паруснике. И после этого его карьера стремительно пошла вверх. Достаточно быстро он становится четвертым офицером на «Сан-Франциско». В 1932 году, после периода упорной учебы, Прин получает капитанский диплом. Но Великая Депрессия бушевала уже третий год, мировая торговля оказалась парализована, и Прин остался без работы.

Какое-то время он бездельничал, стоя в длинных очередях безработных. Но потом Прин согласился поработать в команде землекопов, занимавшихся осушением болот возле Фортсберга. За эту работы он получал только постель и пищу, но это дало Прину шанс не впасть в отчаяние. Во время отдыха в маленькой деревушке, по пути в рабочий лагерь, Прин решил немного пройтись, чтобы размять ноги. И он увидел прекрасную девушку, сидящую в саду. Он выглядела просто прелестно: освещенная солнцем фея, которая играла своими золотыми волосами. Прин ощутил внезапное желание разделить с ней свои надежды. Он купил букет роз в ближайшей цветочной лавке и пришел к заветному саду. Волнуясь, как школьник перед первым свиданием, он поднес букет изумленной девушке и поцеловал ее в щеку. Потом галантно поклонился и ушел со счастливой улыбкой на губах.

В Фортсберге Прин стал одним из безликой безымянной массы озлобленных, голодных молодых людей, которые плохо жили и не видели впереди ничего хорошего. Однако Прин был мечтателем. Видневшиеся на горизонте горы представлялись ему желтоватой дымкой, поднимающейся над океаном, и вскоре вернулась прежняя ностальгия.

В январе 1933 года германский военно-морской флот пригласил офицеров торгового флота к себе на службу. Прин немедленно согласился. Завершив курс основной подготовки, он был послан в школу подводного плавания в Киле. Через 5 лет он уже был вахтенным офицером на подводной лодке. Позднее, осенью 1938 года, он стал командиром лодки. Когда началась война, он повел свою лодку в первый атлантический поход. За первые 5 месяцев войны, которую ошибочно называют «странной», лейтенант Гюнтер Прин потопил более 66000 тонн вражеских торговых судов.

Но Прину еще предстояло встретился с Эгиром, норманнским богом моря.

Чуть южнее шестнадцатой параллели северной широты лежат каменистые пологие холмы Оркнейских островов, Оркад древности. Это кучка безрадостных туманных островков, отделенных от берегов Шотландии водной гладью пролива Пентланд-Ферт. Давным-давно тут звучали военные рога безжалостных викингов. Однако древние норманны оставили после себя след в названиях островов. Как угрюмый памятник жестокому времени высится на северо-западном берегу острова Бэррей каменная башня, построенная викингами. В самой гуще островов находится Скапа-Флоу, что-то вроде норманнского mare nostrum. Это закрытая со всех сторон бухта, протяженностью около 12 миль с запада на восток и около 8 миль с севера на юг. Его соленые щупальца выползают в холодную Северную Атлантику со всех сторон. На западе это пролив Бринг-Диип. На юге — пролив Хокса-Саунд. На востоке это предательский пролив Кирк-Саунд. Его сильнейшие приливные течения буквально изглодали скалистые берега острова Бэррей.

В годы Первой Мировой войны Скапа-Флоу использовался британскими флотом в качестве якорной стоянки. Но когда летом 1914 года Кролевский флот вошел в свой новый дом, то оказалась, что база никак не защищена. В первые месяцы войны командующий флотом получил множество сообщений о подводных лодках, замеченных рядом с базой. Адмирал Джеллико опасался, что какая-нибудь лодка сумеет проникнуть внутрь, что кончится катастрофой. Заграждения, спешно установленные англичанами в первые дни войны, надежностью не отличались. Однако ни одна лодка в ту войну не сумела проникнуть в Скапа-Флоу, хотя U-18 капитан-лейтенанта фон Хеннига оказалась буквально на волосок от успеха.