В течение полутора столетий происходило затем медленное распадение староримского государственного устройства, пока Цезарь не закончил того, что начал Сципион. Начиная с Моммзена особым пристрастием всех историков было прославление Цезаря, и даже Дельбрюк не совсем свободен от такого прославления. Однако к стратегии Цезаря, известной нам преимущественно по его собственным сочинениям, он сохраняет критическое отношение и доказывает на отдельных фактах, что сочинения Цезаря — в самом лучше случае прибавим мы от себя — не должны оцениваться выше, чем воспоминания, написанные Наполеоном на острове Св. Елены, т. е. иначе, чем «причудливая смесь реалистической правды и совершенно сознательной выдумки». Особенно же часто берет Цезарь сведения с потолка там, где вопрос идет о бесчисленных массах побежденных им войск. На самом деле он был уже глубоко проникнут мудростью старого Фрица, что добрый бог всегда сопутствует большим батальонам, и во всех своих битвах, в лучшем случае, за одним исключением битвы при Фарсале[14], он умел позаботиться о том, чтобы численный перевес был всегда на его стороне.

Сципион Африканский

В этом, конечно, ему нельзя сделать упрека. Однако невероятные мошенничества, которые он проделывает с численностью войск своих противников, освещают «несравненный» гений Цезаря очень своеобразным светом. При Алезии — решительной битве в галльской войне — Цезарь имел будто бы 70 000 чел.; галлам, которых он держал блокированными в Алезии, приписывает 80 000 чел., а их приближавшейся деблокадной армии[15] даже 250 000 пехотинцев и 8000 всадников. Путем глубокого анализа фактов Дельбрюк доказывает полную несостоятельность и неправдоподобность этих цифр; он приходит к выводу, что в Алезии было не более 20 000 галлов, а в деблокадной армии — не более 50 000 чел.; силы галлов и римлян, следовательно, приблизительно равнялись друг другу — так, между прочим, утверждал это и Наполеон I.

Победоносная стратегия Цезаря в Галлии покоилась как раз на том, что он умел избегать сильной стороны галльского войска и использовать сильную сторону римлян. Силу галлов составляло большое число более или менее воинственных, физически сильных народностей. Если бы Цезарь разделил свои легионы, чтобы победить сразу все галльские племена, и затем выделил бы гарнизоны для крепостей и главных городов, чтобы удерживать их в подчинении, то он бы проиграл. Однажды, когда он, по соображениям снабжения, был вынужден разместить свои войска на различных зимних квартирах, у него было полностью уничтожено 1¹/₂ легиона — 9000 бойцов, — приблизительно половина того количества войска, которое Вар потерял в Тевтобургском лесу. Стратегия Цезаря состояла в том, что он все свое войско держал постоянно вместе, чтобы побивать отдельные галльские народы своими превосходными силами; это была стратегия, вполне отвечавшая существовавшим условиям, но они были полной противоположностью той поразительной стратегии, которую он позднее демонстрировал доверчивой публике, — стратегии, которая якобы давала ему возможность с ничтожным меньшинством обращать в бегство бесчисленные полчища.

В конечном счете Цезарь победил в галльской войне не благодаря своему исключительному гению, но вследствие того превосходства, которым обладало римское военное искусство, как таковое, по сравнению с военным искусством варваров. Дельбрюк достаточно беспристрастен; при всем своем почтении к Цезарю он исчерпывающе выясняет этот вопрос и приходит при этом к поражающим выводам.

Варвары имеют перед цивилизованными народами то преимущество, что они обладают для военных целей необузданной первобытной силой. Цивилизация делает человека более утонченным, более впечатлительным, уменьшая вместе с тем его военную ценностью — не только телесную силу, но и психическое мужество. Любая масса римлян, бывших прежде крестьянами или горожанами, противопоставленная такой же массе варваров, была бы, без сомнения, побеждена, обращена в бегство без сопротивления. Этот естественный недостаток, порождаемый цивилизацией, должен быть возмещен с помощью искусства; дисциплина должна сделать утонченные нации способными сопротивляться грубым. Но этого мало. Нет никакого основания предполагать, что римская когорта в 600 человек должна победить отряд галлов такой же силы. Римская дисциплина и тактика не давали еще так много, чтобы одержать верх над бешеной храбростью варварских войск, особенно если они превосходили по своей численности римские. Поэтому Цезарь так старательно избегал столкновений с превосходными силами и заботился о том, чтобы иметь перевес на своей стороне.

В чем же заключалось преимущество римского военного искусства? Дельбрюк отвечает: «Оно покоилось на организации войска в целом, которая позволяла концентрировать в одном месте очень большие массы, двигать их в порядке, снабжать, поддерживать их связь. Этого всего не умели делать галлы. Их подавляла, конечно, не храбрость римлян, которой не уступала их собственная храбрость, и не массы римских войск — совсем нет: их массы были не меньше, — но их массы были мертвы, не были способны к движению. Римская культура восторжествовала над варварством, так как сделать большую массу подвижной — это есть искусство, которое дается лишь высокой культуре. Варварство на это неспособно. Римское войско являлось не только массой, но массой организованной; оно представляло собой организованный, сложный, живой организм. Сюда относились не только солдаты и вооружение, всадники и пехота, не только легаты, трибуны, центурионы, легионы, когорты, манипулы, центурии, дисциплина снизу, управление сверху, авангард, арьергард, патрули, донесения, устройство лагерей, но также квестор и его войско чиновников и контролеров, инженеры с их орудиями, умеющие быстро сооружать мосты, валы, блокгаузы, тараны, метательные орудия, корабли, интенданты с их обозами, доктора с лазаретами, магазины, цейхгаузы, полевые кузницы и т. д.».

Юлий Цезарь

Действительно, нельзя лучше доказать, что способ производства имеет решающее значение и в области военного искусства, но это, конечно, не может помешать Дельбрюку бросать новые громы против исторического материализма.

В первом томе своего сочинения Дельбрюк занимается древними временами, во втором — борьбой между германцами и римлянами.

Первый отдел этого тома по своей методологии является наиболее выдающимся из всего сочинения. Он начинается предложением: «Чтобы понять германский способ ведения войны, необходимо изучить сначала политико-социальное устройство этого народа». Выводы, делаемые отсюда Дельбрюком, не могут встретить никакой отрицательной критики со стороны последователя исторического материализма. Конечно, этим еще не сказано, что в каждом отдельном случае Дельбрюк совершенно прав. В отдельных подробностях вследствие недостаточности и недостоверности источников неизбежно постоянное расхождение мнений, но против метода, при помощи которого Дельбрюк объясняет военное искусство германцев производственными отношениями, ничего нельзя возразить.

Древнегерманский воин

В начале нашего летосчисления германцы распадались на народности, из которых каждая владела областью в среднем до ста квадратных миль величиной. Границы области вследствие вражеских нападений не были заселены; даже от самых удаленных населенных мест можно было достигнуть расположенного посередине страны места собраний в течение одного перехода.

Так как большая часть местности была покрыта лесом и болотами и жители имели лишь небольшие запашки, питаясь преимущественно молоком, сыром и мясом, то среднее население не могло превышать 250 чел. на квадратную милю; таким образом, отдельные народности насчитывали до 25 000 душ населения, самые крупные, возможно, — от 35 000 до 40 000. Это составляло от 6000 до 10 000 мужчин (за вычетом 1000 или 2000 чел. отсутствовавших), имевших право голоса и образовывавших общие совещательные собрания. Эти всеобщие народные собрания представляли собой высшую суверенную власть. Между Рейном и Эльбой помещалось 20 таких народностей, имена которых у нас сохранились. Германия была, следовательно, очень редко населена. Объяснение того, каким образом они могли противостоять римскому мировому государству и его закаленным в боях легионам, лежит в социальной структуре германских народностей. Они распадались на роды, или сотни. Эти союзы назывались родами, потому что они образовывались не произвольно, но в зависимости от естественного происхождения; городов, в которые могло бы устремиться избыточное население, чтобы завязать там новые взаимоотношения, не было. Каждый оставался в том союзе, в котором он был рожден. Сотнями же роды назывались потому, что они включали в себя около ста семейств или бойцов. Фактически число бойцов, конечно, не могло отвечать этой цифре; слово «сотня» германцы употребляли вообще как большое круглое число. Роды составлялись не таким образом, что множество отдельных пар селилось вместе, образуя в течение нескольких столетий большие роды, но таким образом, что роды, сделавшиеся слишком большими, чтобы быть в состоянии прокормиться на одном месте, делились: определенная величина, определенное число были таким же обязательным элементом союза, как и происхождение; название бралось как с одной, так и с другой стороны; род и сотня были одно и то же.