Гору пробурили в нескольких местах, перпендикулярно к туннелю, а в скважины вставили толстые кабели, которые подсоединили к машине. Весь день его преподобие был занят починкой поврежденного мьюнанами генератора. Теперь, судя по всему, машина была снова готова к работе, и ничто не мешало начать магический ритуал.

Когда машину собирали, бригадир успел рассмотреть, как устроен генератор. На громадный барабан были намотаны сотни метров медной проволоки, а внутри располагались тяжелые железные бруски — сильные магниты. Не раз чародею и его помощникам приходилось отрывать от брусков липнувшие к ним стальные инструменты.

Наконец чародей запустил двигатель, тяжелый железный барабан завибрировал и начал медленно вращаться, раскручиваясь все быстрее и быстрее. Гудение нарастало, и бригадир с товарищами явственно ощутили, что дышать стало труднее, небо, хотя и оставалось ясным, заметно потемнело, а в воздухе, будто перед бурей, запахло электричеством.

Ученики чародея выстроились перед машиной и принялись громко петь, молиться и возносить хвалы богу Браску. Сам же заклинатель духов, наряженный в диковинную мантию, занял место между машиной и входом в туннель. Его глаза сверкали, а тело было напряжено.

По мере того как гудение генератора нарастало и участились щелчки мелких электрических разрядов, Калайялл Гарс перестал читать заклинания и выкрикивал только молитвы и имя бога.

— Господь наш Браск, дай этим рукам божественную силу, помоги изгнать из этой проклятой горы ее злой дух, чтобы люди могли здесь спокойно и мирно трудиться!

— Господи, помоги этим добрым людям! — подхватил хор. — Помоги им мирно трудиться!

Чародей поднял руки.

— Надели меня божественной силой, Господи! — прорычал он. — Сделай меня орудием своей воли!

Его преподобие приходил во все большее возбуждение. Каждый его возглас сопровождался ответными песнопениями хора.

— Я чувствую твою силу в моей крови, Господи! — выкрикивал он. — Укрепи мои кости и плоть!

— Он чувствует твою силу, Господи, — подхватывал хор. — Славься, бог великой Мути Браск!

Калайялл Гарс упал на колени и прижал ладони к земле. Глаза закрыты. Язык снова и снова бормочет слова молитвы.

Ученики почтительно приумолкли. Один из них подошел к генератору и наклонился над пультом управления. Чародей судорожно вцепился пальцами в землю, продолжая молиться. Он находился в глубоком трансе. Наконец он выпрямился и, зажав в ладонях глину, повернулся в сторону входа в шахту:

— Именем Господа нашего Браска и силой океана Мути, я повелеваю духу горы выйти из земли!

Помощник немедленно включил электрический рубильник. Раздался оглушительный треск. Старый бригадир почувствовал, как у него на шее и руках встал дыбом каждый волосок. Генератор загудел, кабели, ведущие под землю, завибрировали, и в следующий миг из черной пасти туннеля, ведущего в шахту, брызнул ослепительный сноп искр. Вечернее небо от края до края озарилось всполохами. Откуда-то из-под земли послышался протяжный и низкий рев. Даже норанские солдаты в испуге переглянулись.

Рев усиливался. Сама земля начала сотрясаться. Бригадир чувствовал вибрации каждой своей клеткой. К горлу подступил ком. Два или три человека рядом упали, потеряв сознание.

Калайялл Гарс снова поднял руки, и на этот раз по его знаку помощник выключил рубильник. Другой помощник выключил двигатель, и барабан генератора стал притормаживать. Когда машина остановилась, воцарилась полная тишина. Ни единого звука. Только от входа в шахту прямиком к ногам чародея по земле пробежала глубокая прямая трещина.

Калайялл Гарс хотел подняться, но засмотрелся на трещину. Потом поднял голову и поглядел направо, налево. Его преподобие казался совершенно обессиленным. Один из учеников подбежал к нему, набросил на плечи плед и, заботливо взяв под руку, помог учителю подняться. Чародей и свита удалились.

— Что это было? — пролепетал Нуган, едва ворочая языком. — Гора больше не опасна?

— Провалиться мне на месте, если я что-нибудь понимаю, — ответил бригадир. — Но, думаю, с горой действительно что-то случилось.

Упавшую навзничь Найяллу душила рвота. Рядом на четвереньках стоял Микрин. Его тоже рвало. Когда гудение генератора прекратилось, над долиной повисла тягостная тишина.

— Господи, ему это все-таки удалось, — пробормотал Микрин, вытирая рукавом губы.

Найялла молчала, боясь, что, если скажет хоть слово, ее снова начнет душить рвота. Жалобный вой, который исторгла гора, поверг их в шок. Микрин подполз к жене и упал рядом. Они лежали на склоне холма, который был обращен к поселку рудокопов. Когда они окончательно осознали, что ночной налет так и не увенчался успехом, их охватило отчаяние.

— Они захватили Абзалет, — молвила Найялла. — Что же теперь нам делать?

Микрин чувствовал себя полностью сломленным и опустошенным.

— Нужно найти Тайю и Локрина и возвращаться к своим…

Эмос Гарпраг сидел на земле, обхватив голову руками, и не издавал ни звука. Тайя и Локрин переглянулись. Оба понимали: только что произошло нечто ужасное, но не понимали, что именно. Они прятались в одной из старых пещер высоко в горах. Им потребовался целый день, чтобы перейти через гору. Когда погасли отблески зарниц, они почувствовали, что зубы ломит так, словно они объелись кислого и заработали оскомину. Дрейгар тихо ворчал себе под нос, но дядюшка Эмос был явно убит горем.

Наконец Гарпраг поднял голову, огляделся, затем снял с плеча вещевой мешок, достал хлеб и масло и принялся делать бутерброды. Если бы не его мертвенная бледность, можно было бы подумать, что ничего не произошло и он просто готовит ужин. Кроме бутербродов, у них было с собой немного копченого мяса и сыра. За ужином они не перекинулись и двумя словами. Даже обычно разговорчивый Дрейгар, у которого всегда было припасено несколько занимательных историй для детей, как воды в рот набрал. Костра они не зажигали, опасаясь, что их заметят. Несмотря на ночную прохладу, уставшие после всех приключений, Тайя и Локрин быстро заснули.

— Что ты теперь собираешься делать? — тихо спросил Дрейгар, убедившись, что дети крепко спят.

Эмос растерянно пожал плечами и промолчал. По законам племени чародея Гарса, как и любого другого, кто совершил бы подобное святотатство, полагалось предать смерти. Это был удар в самое сердце народа и его культуры. Впрочем, сам Эмос давным-давно был отлучен и от народа и от культуры.

— Я должен отвести детей домой, — наконец сказал он.

В груде заржавленного хлама что-то зашевелилось. Кроме испорченных в шахте лопат и заступов, сюда сгребали все отходы горного производства. Постепенно образовалась внушительных размеров помойка. Теперь, когда сюда стали сбрасывать мусор, собранный на пожарище, свалка увеличилась сразу в несколько раз… И вот в глубине этой необъятной груды мусора что-то заскреблось и задергалось. Потом из бурого хлама на поверхность, словно дождевой червь, высунулся кончик стальной проволоки — вроде той, что используют в упаковочных работах.

Проволока то извивалась, как живая, то застывала, превращаясь в жесткую стальную спираль. Нащупав обломок лопаты, она жадно набросилась на него и начала обвиваться вокруг черенка. Опутав его несколькими крепкими петлями, она потянула его за собой. Рядом другой кусок проволоки волочил неизвестно куда заржавленный болт.

Перехлестнувшись, но не реагируя друг на друга, обе проволоки поползли своей дорогой. Потом обломок лопаты зацепился за обугленный остов шахтерской тачки. Как будто встревоженно вслушиваясь в пространство, проволока застыла на месте. Другие куски проволоки тоже были заняты поиском железного хлама, опутывая и без устали волоча за собой изъеденные ржавчиной инструменты, болты, гайки и скобы.

В единственном бараке, уцелевшем после ночного пожара, теперь расположилось начальство. Рудокопам пришлось искать пристанища где придется: в солдатских палатках, складских помещениях и даже кузовах грузовиков. Все рабочие были выходцами из Сестиньи, покинувшими родину в поисках заработка, и давно привыкли, что с ними обращались как с людьми второго сорта.