Он ударил ладонью по столу, заставив затрепетать бумаги.

– Дать вам еще четырех здоровых мужчин помогать в госпитале – это совершенно исключено. Совершенно исключено!

– Тогда я полагаю, что буду лично договариваться с доктором Рандольф, так ведь, сэр? Лихорадка быстро распространяется среди гражданского населения, и мне необходима помощь.

Лицо Морриса побагровело. Майлс подумал, что старика, учитывая его темперамент, может однажды хватить апоплексический удар.

– Делайте то, что считаете нужным, главный врач Болдуин, и не морочьте мне голову всякими мелочами! – выпалил он наконец.

Майлс отдал ему честь и припрятал усталую, но победную улыбку.

Вчера было три новых случая лихорадки среди военных, а сегодня утром на построении обнаружились еще четверо больных для отправки в госпиталь. У Майлса на руках была еще дюжина больных в городе, которых ему надо было навестить. От молодых констеблей, которых посылали помогать в госпиталь, пользы было мало.

– Вы не в состоянии оказать медицинскую помощь всем больным, – говорила мисс Рандольф раздраженным голосом. – Я предлагаю вам серьезно подумать о том, чтобы нанять меня, доктор Болдуин. Вам это выгодно.

Ее зеленые глаза насмешливо поблескивали.

– Моя ставка восемь долларов в неделю при восьмичасовом рабочем дне, что для врача с моим опытом является смехотворным. Однако я нуждаюсь в работе так же, как вы в моей помощи. Найти меня вы можете у миссис Либерман.

Несносное поведение этой женщины приводило его в ярость, но после того, как большую часть прошлой ночи он провел, ухаживая за хроническими больными, он вынужден был с неохотой признать, что в ее предложении есть смысл.

Как только Майлс вышел из кабинета инспектора, он послал мальчика с короткой запиской, в которой извещал, что согласен на ее условия, и просил как можно скорее явиться в госпиталь.

Однако не прошло и часа после ее появления, как он уже жалел, что в порыве отчаяния нанял ее.

– Прежде всего откройте все окна в этом здании, – приказала она Арману Леклерку и двум констеблям. – А после этого мы будем отмывать все предметы в комнате этой отвратительной карболкой, которую вы здесь используете как дезинфицирующее средство. Я не могу поверить, что вы кладете новых больных в кровати, которые не продезинфицированы. Одеяла должны быть выстираны и вывешены на солнце для просушки. И каждый из вас должен тщательнейшим образом мыть руки каждый раз, когда вы прикасаетесь к больному.

Майлс выругался про себя и отправился туда, где она уже занималась приготовлением карболового раствора.

– Что бы я только ни отдала за какой-нибудь приличный антисептик и несколько дюжин ампул ампициллина, – бормотала она, – не говоря уже о нескольких квалифицированных нянечках и парочке приличных санитаров и… – Она глянула через плечо на Майлса, у видела выражение его лица и повернулась к нему, скрестив руки на груди, вздернув подбородок, готовая к схватке.

– Мадам, – начал он, сжав зубы, чтобы не вырвалась ярость, которую он испытал, глядя, как властно она берет в свои руки госпиталь. – Мадам, я думаю, что вы не вполне понимаете характер этой лихорадки.

Он не хотел, чтобы его слова звучали так напыщенно, но эта женщина, дьявол ее побери, пробуждает в нем самые худшие чувства.

– Мы хорошо знакомы с этой болезнью, доктор Рандольф. Мы называем ее «горной лихорадкой» или «тифозной малярией». Мы считаем ее незаразной. Причиной ее является дурной воздух от низкого уровня воды в реке. Мы держим окна и двери в домах крепко запертыми. Мы лечим больных хинином, крепким бульоном и молоком, и…

– И она распространяется, как лесной пожар. – Теперь Пейдж уперла руки в бока, ее зеленые глаза вызывающе засверкали. – Избавьте меня от этой давно вышедшей из моды чепухи, доктор. Причиной брюшного тифа, насколько я помню, служат бактерии, и передаются они обычно через насекомых, воду, пищу или бациллоносителями. При отсутствии антибиотиков лучшее, что мы можем сделать, это только стараться предотвратить его распространение. Мы будем кипятить воду перед тем, как пить ее, мыть все, особенно наши руки, этой отвратительной, вонючей, едкой карболкой, и мы откроем доступ в эту тюрьму свежему воздуху и солнцу. Хинин – это, я думаю, хорошо, а вот молоко я исключаю: молоко усиливает понос, а нам это не нужно, так ведь? – Пейдж одарила его сахариновой улыбкой.

Майлс глянул на нее.

– Мадам, могу ли я напомнить вам, что здесь я – главный врач, и отвечаю…

– Сколько у вас было смертельных случаев от этой лихорадки, доктор Болдуин?

Он сердито посмотрел на нее.

– Пять за два месяца, – выпалил он. – Что можно считать минимальным, учитывая…

– Это возмутительно, учитывая, что гигиена, свежий воздух и солнце могут сделать чудеса и предотвратить новые смерти.

Они стояли друг против друга, зеленые глаза с вызовом смотрели в его серые, и ни один из них не отводил глаз.

Наконец она вздохнула и более примирительно сказала:

– Послушайте, ваши методы не оправдали себя. Почему бы вам не попробовать мои? Вымыть здесь все и впустить сюда свежий воздух – это еще нельзя рассматривать как мятеж, доктор. – Она оглядела комнату и округлила глаза. – Это довольно тяжелая работа, учитывая отсутствие каких-либо современных приспособлений, таких, как стиральные машины, машины для мойки посуды и стерилизаторы. – Она вызывающе посмотрела на него. – Только не говорите мне, что вы боитесь тяжелой работы, доктор.

Словами «тяжелая работа» трудно определить хаос, воцарившийся здесь в последующую неделю. Сзади госпиталя появились веревки, на которых сушились мокрые одеяла, а констебли, выполнявшие работу санитаров, горько жаловались на покрасневшие руки и множество одеял, еще ждавших стирки.

С рассвета и до наступления темноты на кострах кипели чаны с водой, и от едкого запаха карболки у всех слезились глаза. Все констебли-санитары подверглись разносу со стороны Пейдж за то, что не мыли руки после того, как прикасались к больным, и все они жаловались Майлсу, возмущенные тем, что ими командует женщина.

Единственный человек помимо больных, кто принял Пейдж без всяких оговорок, был Арман Леклерк, что весьма злило Майлса, потому что Арман всегда был самым верным его помощником.

Болдуина огорчила измена старого метиса.

В течение первой недели работы Пейдж в форте был только один случай нового заболевания лихорадкой. Вторая неделя прошла вообще без единого нового больного, а на третью неделю многие больные стали выздоравливать. Смертей больше не было.

Пейдж приходила в форт на рассвете и частенько покидала госпиталь после наступления темноты. Обычно ее сопровождал Роб Камерон: считалось, что приличная женщина не должна вечерами появляться на улицах Баттлфорда одна. Падая от усталости, Пейдж добиралась до своей комнаты, умывалась ледяной водой, натягивала ночную рубашку, которую дал ей Майлс, и падала в постель.

В течение этих первых горячих дней оба врага трудились без отдыха, урывая минуты для еды. С монотонным постоянством они схватывались в спорах о том, как лечить больных, но вскоре стали так уставать, что уже не было сил на споры, и постепенно они начали работать как одна команда.

К концу второй недели напряжение несколько ослабло, настолько, что у них появилась возможность нормально перекусить. Арман соорудил самодельный столик и накрывал им там поесть.

Во время этих перерывов в работе Пейдж обнаружила, что Майлс Болдуин ведет себя подчеркнуто официально и неизменно вежливо с изысканными манерами южного джентльмена – пока они не схватывались в жарких спорах о медицинских проблемах.

Он вел себя так отчужденно и бесстрастно, вел разговор большей частью о погоде и о больных, пока однажды вечером она не взбунтовалась за торопливым обедом.

Пейдж проглотила полный рот репы и спросила в упор:

– Итак, доктор Болдуин, что же заставило вас проделать такой длинный путь от Чарлстона до Канады и вступить в Северо-Западную Конную?