Он протяжно вздохнул и продолжил:

– Если вы настаиваете на том, чтобы разгуливать в этих брюках, мадам, я гарантирую вам, что у вас никогда не будет ни одного пациента. Вы подвергнетесь полному остракизму со стороны женщин и окажетесь в серьезной опасности со стороны значительной части мужского населения.

Пейдж взволнованно фыркнула.

– О Боже, я не могу в это поверить! – взорвалась она. – Я одеваю эти брюки, когда езжу верхом, а совсем не для того, чтобы, видит Бог, кататься по главной улице Баттлфорда.

Ее темперамент взыграл, хотя разумная ее часть признавала, что в том, что он говорит, есть логика.

Логика, будь она проклята! Каждая косточка в ее теле вопила в ярости от сознания несправедливости того, что он говорил.

– В своем доме я ношу то, что хочу. – Ее голос возвысился, и она перегнулась через стол, глядя ему в глаза. – И вообще, хотела бы я знать, почему женщина не может носить то, что хочет?

Он оглядел ее своими сузившимися глазами, его рот сжался в тонкую, жесткую линию.

– Женщины будут свободны делать все, что захотят, в идеальном мире. К сожалению, мир, в котором мы живем, таковым не является.

Он поднялся резким движением, оттолкнув стул, который чуть не упал.

– А теперь, мадам, если вы извините меня, я должен вернуться в форт.

Злость, охватившая Пейдж, была вызвана ее горьким разочарованием. Он уезжает, а они даже не поговорили. Ей так хотелось посидеть с ним в ее уютной кухоньке часок-другой, поговорить обо всем и ни о чем, вместе посмеяться.

Он был так нужен ей! Почему, во имя Бога, они так часто спорят?

Но будь она проклята, если попросит его задержаться! Она стояла, выпрямившаяся и высокая, вызывающая в своих узких брюках. Она даже нарочно засунула руки в задние карманы брюк, понимая, что выглядит по-детски, но ей было все равно.

Майлс молча посмотрел на нее и чопорно поклонился. Он прошел к холлу, взял свою шляпу и перчатки и уже закрывал за собой дверь, когда она сообразила, что он оставил свои сумки на коврике у двери.

Какой-то демон, сидевший в ней, шепнул ей: «Пусть уходит. Ему придется вернуться за ними, так ведь?»

Она помедлила, колеблясь, потом выругалась и взяла обе сумки. Ей потребовался какой-то момент, чтобы открыть дверь.

Майлс уже сидел на своем жеребце.

– Подождите! – крикнула она. – Майлс, подождите минутку, вы забыли ваши вещи.

Она подняла медицинскую сумку. Он повернул своего гнедого коня и поднял руку к шляпе в четком салюте.

– Это все ваше, Пейдж. Может быть, они принесут вам удачу.

Он тронул поводья своего Майора и не оглядываясь поскакал, исчезая в вихре белых снежинок.

Окаменевшая, Пейдж следила за ним, пока могла различить его очертания, потом медленно закрыла дверь. Она опустилась на колени на ковре в холле и дрожащими пальцами открыла медицинскую сумку. Потом начала извлекать ее содержимое.

Поблескивающий стетоскоп, вводное зеркало, серебряный диск, который она определила как примитивную выскабливающую кюретку, набор зажимов, бинты, другие перевязочные материалы, термометр и даже несколько пар коротких резиновых перчаток – все это выглядело архаичным по сравнению с тем, с чем она привыкла работать, но она понимала, что медицинская сумка щедро снабжена по стандартам 1880-х годов.

Парусиновый мешок содержал в себе прочный ящик, внутри которого Майлс тщательно упаковал наиболее употребительные в его времена лекарства: хинин, настойка опия, хлороформ, настойки трав, о которых она никогда не слышала, и большая уродливая бутылка карболки.

– О Майлс, – прошептала она, когда комок застрял у нее в горле.

Он вложил в мешок и книгу в черном переплете с золотыми буквами на переплете – «Современная медицинская практика». Она пролистала ее, улыбнувшись старинной терминологии, но с облегчением обнаружив, что книга дает точные дозы лекарств, подробные указания в применении хлороформа пациентами разного веса, инструкции по употреблению инструментов.

Когда она трогала пальцами эти сокровища, привезенные Майлсом, слезы капали на бутылки, ампулы и коробочки, и она хлюпала носом и вытирала его рукавом.

Здесь были все исходные материалы, в которых она так отчаянно нуждалась, чтобы зарабатывать на жизнь, инструменты, купить которые сама она не могла, медицинская информация, позволяющая ей использовать последние методы лечения.

Его подарок был самым продуманным из всех, какие она когда-либо получала. А они, подумала она, и у нее все сжалось в груди, ввязались в глупую ссору раньше, чем он успел лично вручить ей свой подарок.

Расстроенная, она сжала кулаки и уронила их на колени.

Черт тебя возьми, Майлс, за то, что ты такой заносчивый, самоуверенный, упрямый, сварливый, старомодный… Ее ладони разжались и плечи опустились. Экстравагантный, внимательный, добрый, красивый джентльмен…

И сексуальный, напомнила она себе с болезненной честностью. Не забудь его сексуальность. Будь она проклята, но Майлс Болдуин не более сексуален, чем любой другой мужчина, на которого она когда-либо положила глаз – в любом столетии! Почему она не встретилась с ним? Она прикрыла глаза и затрясла головой от собственной глупости.

Она никак не могла встретить Майлса Болдуина в те времена, которым принадлежала. Он умер за многие годы до того, как она родилась.

Майлс дал Майору свободу, предоставив жеребцу самому выбирать дорогу по припорошенной снегом прерии.

Где-то внизу от реки серебряным облаком поднимался пар. Майлс глубоко вздохнул и выдохнул пар. Воздух охладил его легкие, но он чувствовал себя так, словно подступающая лихорадка начинает прокладывать свой горячий след.

Пейдж. Пейдж Рандольф.

Он весь горел, желая ее. Вот и сейчас он мог видеть мысленным взором четкие очертания ее мягких бедер, видел, как пояс этих проклятых брюк облегает ее талию и подпирает ее мягкие груди, представлял себе, как его руки могли бы расстегнуть этот пояс…

Он вновь видел ее ягодицы, выдающиеся соблазнительными холмами, заметными под плотным покровом брюк. Его ладони зачесались, и когда он представил себе, как возьмет ее в руки, прижмет к себе, ощутит, как эти длинные ноги сожмутся вокруг его ног, когда он…

Будь она проклята, она доведет его до безумия!

На следующий день в дверь Пейдж раздался стук.

Все утро она была занята приятным делом – стерилизовала и раскладывала инструменты и медикаменты в шкафчике в первой от входа комнате, в которой хотела устроить свою приемную.

Она перетащила туда длинный узкий стол, накрыла его одеялом, поверх одеяла постелила белоснежную простыню, решив, что это будет стол для врачебного осмотра – если когда-нибудь придет время, когда реальному человеку понадобится, чтобы она его осмотрела, в чем Пейдж начала серьезно сомневаться.

Она помешивала в кастрюле на плите фасолевый суп, когда раздался стук в дверь, и первая ее мысль была о Майлсе. Сердце ее затрепыхалось от волнения.

Он вернулся, она знала, что он вернется. Она попыталась пригладить свои упрямые кудри, развязала передник и бросила его на стул, оглядела блузку, нет ли на ней пятен, разгладила складки на юбке.

Пейдж улыбнулась самой себе. По крайней мере сегодня она в юбке – это должно доставить удовольствие старому ханже.

Она прошла холлом к двери и распахнула ее с приветливой улыбкой на лице.

У ворот виднелась двуколка, а в дверях стоял мужчина, опирающийся на костыль, правая его нога в гипсе, а к боку жалась маленькая бледная женщина. Ее руки прятались в меховую муфту. На ней была большая коричневая шляпа с вуалью, падавшей ей на глаза и прикрывавшей тонкие черты ее лица.

– Доктор Рандольф?

Пейдж кивнула. Мужчина выглядел неуверенным, а женщина испуганной. Ее тонкие губы дрожали.

– Доктор Болдуин из форта сказал, чтобы мы поехали к вам. Моя фамилия Джиллеспи. А это моя жена Элен.