— Разжаловать! А может быть, расстрелять? — спросила она «аудиторию». Но ответа не последовало, и она продолжала: — Одумайтесь, господа! Господин Краковский немало сделал в борьбе с партизанами. Ему доверял сам начальник Службы безопасности Постав! Уж я-то об этом знаю как-нибудь. Наконец, он награжден «Железным крестом» и медалью «За верность Германии». Да и вы-то, вы сами, что из себя представляете? С ним же были заодно! И, как и он, верой и правдой Гитлеру служили, помогали ему новый порядок устанавливать на оккупированной нами русской земле!

В дверях появился Краковский, за ним — Варька, по прозвищу Шалашовка. По всему видно было, он слышал разговор, происходивший в бункере, через неплотно прикрытую дверь. Встал, расставив ноги. Оглядел всех внимательно. Встретив хмурые лица, сказал:

— Атаман стал не нужен, значит. Сами с усами! Так и говорили бы, «господа присяжные», глядя мне в глаза. Решили устроить суд Линча над своим фюрером? Всех вижу насквозь: и кто о чем думает, и что замышляет. Правильно говорит фрейлейн Баронесса: да кто вы такие, чтобы меня судить? Буслаев называет вас изменниками Родины, гестаповскими холуями. Будьте уверены: на каждого из нас у него заготовлена петля либо отлита пуля! Сердцеед, к примеру, наверняка известен ему как командир лагеря для советских военнопленных, каратель. Скептик, как энтеэсовец, которого Хейфиц подсаживал в камеры к арестованным подпольщикам.

Раздался чей-то ехидный смешок. Краковский продолжал:

— О моем адъютанте, Профессоре заплечных дел, ему, безусловно, известно даже то, что он служил в Русской Освободительной Армии генерала Власова — РОА. А о тебе, Неугомонный, — кличка-то какая! — и говорить нечего. От Буслаева не утаишь, что ты воевал против большевиков в составе Татаро-башкирского легиона вермахта и даже приложил руку к раскрытию абвером антифашистской группы Мусы Джалиля. Ему голову отрубили, а ты — награду от Гиммлера схватил! Знает лейтенант, конечно, и о тех из нас, кто принадлежал к латышским айзсоргам, к Украинской повстанческой армии — УПА, к созданному абвером эстонскому формированию ЭРНА. Словом, господа, наслушался я от него всякого, — сочинял он. — И знаете, с большой пользой для себя: я увидел в вас настоящих своих единомышленников, связанных со мной одной веревочкой и одинаково ненавидящих советскую власть, преданных идеалам великого фюрера!

Слышно было потрескивание сырых дровишек в печурке. На лицах слушавших Краковского бандитов все больше и больше проступало беспокойство за свою судьбу, за свою жизнь.

— Откуда чекисту может быть обо всем этом известно, роттенфюрер? — поинтересовался Неугомонный.

Видно было, что это беспокоит и других.

— А ты сбегай к Буслаеву и узнай. Я лишь могу догадываться: в его руки мог попасть гестаповский архив. А там, кто его знает. Сбегай, может быть, он лично доложит тебе, кто тут, среди нашего лесного брата, стукачом у него работает, — сказал Краковский, и это его самого рассмешило.

Слушавшим его было не до смеха. Каждый думал, как бы самому выжить в этой обстановке, избежать надвигающегося возмездия.

— Если архивы службы Хейфица оказались у Буслаева, ими надо завладеть и уничтожить, чтобы концы в воду! — предложил Кривоносый.

— Может быть, тебе эту почетную акцию и поручить? — раздался чей-то голос с верхних нар.

— Один, как же… Это тебе не хухры-мухры. Потребуются люди, оружие, — струсил, а может, и набивал себе цену, Кривоносый.

— Я предоставлю тебе и то, и другое, — пообещал Краковский.

— Тогда почему бы не попробовать? Согласен, атаман! Но сперва разведку следует провести непосредственно в здании милиции. Чтобы наверняка и со знанием внутренней обстановки действовать.

— И разведкой помогу. У меня имеется такая возможность. Человек тот из осодмильцев. Он крепко завязан с нами. Разобьется, а дело сделает. Только действуй, Кривоносый!

— Как полагаете, господин Краковский, обо мне известно Буслаеву, что я работала в Службе безопасности и СД Постав? — беспокоилась Баронесса.

— О вас, фрейлейн, речи не было, — учтиво ответил роттенфюрер.

— Слава Богу, хоть обо мне ничего не знает.

— Да чего ты привязалась к Йозефчику?! — зло цыкнула Варька-Шалашовка на Баронессу, видя в ней свою соперницу.

— Нельзя ли поделикатнее, фрейлейн? Я не привыкла к хамскому обращению! — спокойно, с достоинством одернула ее немка.

— А я, между прочим, дама приличная и культурная. Да! Педучилище без троек окончила! И тоже не позволю, чтобы всякая рыжая сволочь, да еще чужестранка…

Варька хотела назвать немку еще и бранным матерным словом, и даже наброситься на нее с кулаками, выцарапать глаза, но Краковский вовремя съездил ей по губам, и та прикусила язык.

Окружающие молча наблюдали за этой «семейной» сценой, ожидая, что женщины все же сцепятся в драке, чтобы посмеяться над этим зрелищем, но его так и не произошло. И тогда Служивый обратился к Краковскому:

— Спросил бы ты лучше, атаман, госпожу Баронессу, чего это Хейфиц с овчарками гонялся за ней по Поставам. — В словах этих чувствовался подвох.

— За мной? — удивилась Баронесса. В голове же ее проскочило: неужели узнали правду?.. Но тут же она взяла себя в руки. — Впервые слышу. Вы просто слышали звон, да не знаете, откуда он.

— Так говорит народ. Наши бабы приходят, сказывают.

— Так вот, знайте! Речь идет об официантке из офицерской столовой. Она бежала к партизанам. Была их радисткой. В какой-то момент ее рацию наши запеленговали, и ей каким-то образом об этом стало известно.

— Официантка? — переспросил Служивый.

— Ее все звали русише Раечкой. Припомните. Я потом выговаривала Хейфицу по этому поводу. Бежала и бежала. Бог с ней! Зачем же в городе переполох устраивать с собаками, с водолазами!

Служивый не унимался.

— Все равно нет у меня к вам доверия, фрейлейн.

В разговор вмешался Краковский.

— Госпожа Баронесса — человек, проверенный германской Службой безопасности и СД, и ни у кого сомнения вызывать не должна!

Среди бандитов Баронесса выглядела «белой вороной», женщиной не от мира сего. Временами даже казалось им, что она погружена в далекие от жизни мечтания. В душе же ее боролись между собой любовь и ненависть, чувство исполненного долга и страх перед грядущим. «До чего же омерзительна вся эта компания! И зачем мне все это надо? — размышляла она. — Заманчивая перспектива оказаться в Европе или Америке и оттуда вести разведку? Долг долгом, но и для себя надо бы пожить, пока молодая! Уйти и сдаться Буслаеву на милость? Но как это сделать? Днем бежать невозможно: могут заметить, задержать. И тогда — страшная мучительная смерть… Прорваться ночью?.. Но ведь мины кругом установлены, часовые с собаками не дремлют на вышках… Если бы знать свободные от мин тропы — другое дело. Но о них известно только коменданту лагеря, а он — человек для меня неясный… Остается ждать подходящего случая. Только бы не упустить его!»

— Нет тебе веры, атаман, хоть ты и роттенфюрер СС! — бросил Краковскому Служивый, набивая трубку махоркой и раскуривая ее.

— Ну что же, — зло стрельнул в него глазами атаман. — Как говорится, Буслаевым я взят на мушку. Но неужели кто-то из вас думает, что я предатель? Предал и вас, и идею нашу? Но тогда вопрос: по какому такому праву я смею и дальше вами командовать? Интересный вопрос, правда? Но и я вас спрошу в таком случае: у кого имеется опыт, подобный тому, какой я приобрел в войсках СС? А у кого из вас за плечами дела, подобные тем, которые осуществил я в годы совместной с немцами войны против Советов?