Затем было много других сюрпризов. Леберфинк просил обеих девиц нарвать себе по букету; когда же они стали рвать цветы, то с удивлением увидели, что стебли и листья позолочены. Кроме того, замечательно было то обстоятельство, что все листочки, попадавшие в руки Реттель, были вырезаны в виде сердец.
Закуска, которой Леберфинк угостил своих гостей, состояла из самых изысканных печений, деликатнейших конфет, старого рейнвейна и превосходного мускатного вина. Реттель была вне себя от качества печений и сверх того выразила мнение, что таких сластей, частью тоже позолоченных и посеребренных, нельзя достать в Бамберге, и, следовательно, они откуда-нибудь выписаны. На это Пикар Леберфинк сообщил ей под секретом и с сладчайшей ужимкой, что он смыслит кое-что в изготовлении конфет и сладких печений и что, в сущности, он и есть счастливый автор всех предлагаемых лакомств. Реттель от благоговения и восторга готова была упасть на колени перед таким человеком; но главный сюрприз еще был впереди.
Когда смеркалось, Пикар ухитрился очень ловко заманить Реттель в маленькую беседку. Едва они очутились вдвоем, как он, позабыв всякую осторожность, хотя был опять в атласных штанах ярко-зеленого цвета, пал перед ней на оба колена в сырую траву и, испуская странные непонятные и жалобные звуки, напоминавшие ночные вокальные упражнения кота Мурлыки на крыше, вручил ей огромный букет, в самой середине которого красовалась великолепная, пышно расцветшая роза.
Реттель поступила точно так, как сделал бы всякий другой человек, получающий букет, а именно: поднесла его к носу, с намерением понюхать, но в ту же секунду ощутила довольно сильный укол. Испугавшись, она хотела уже бросить букет, но…
Произошел еще один прелестный сюрприз! Из чашечки розы выскочил крошечный, отлично отполированный амурчик, и в руках у него было пылающее сердце, а изо рта висела узкая бумажка, на которой было написано: «Voila le coeur de monsieur Picard Leberfink, que je vous offre!»[7]
– Ой, боже мой! – воскликнула Реттель испуганным тоном. – Что вы делаете, любезный господин Леберфинк? Не стойте же передо мной на коленях, точно я принцесса какая!.. Ваши прекрасные атласные… будут все в пятнах от сырой травы, а вы, милейший, наживете себе насморк; бузинный чай с леденцом очень помогает от насморка…
– Нет, – воскликнул пылкий влюбленный, – нет, о Маргарита! Только тогда восстанет из сырой травы искренне вас любящий Пикар Леберфинк, когда вы пообещаете принадлежать ему навеки!
– Стало быть, вы на мне жениться хотите? – сказала Реттель, проворно встав со скамьи. – Так обратитесь к моему отцу, милый Леберфинчик, а сегодня на ночь выпейте чашки две горячего бузинного чаю.
Не буду утруждать благосклонного читателя всем вздором, который наговорили друг другу Реттель и Леберфинк; они были положительно созданы друг для друга. Их немедленно объявили женихом и невестой, а старый Вахт искренне радовался на них, хотя и подсмеивался немножко.
Стали готовиться к свадьбе, и это внесло некоторое оживление в дом Вахта. На другую влюбленную парочку обращали меньше внимания, и потому им стало свободнее. Все пошло своим обычным, спокойным порядком, и нужно было случиться чему-нибудь чрезвычайному, чтобы нарушить стройное течение их жизни.
Молодой адвокат стал рассеянным, какая-то забота, видимо, занимала его чрезвычайно. Он реже посещал дом мастера Вахта и почти совсем перестал бывать у него по вечерам, тогда как прежде проводил там все вечерние часы.
– Что сделалось с нашим Ионатаном, какой он стал рассеянный! Просто на себя не похож, – говорил мастер Вахт; а сам отлично знал причину или, вернее, обстоятельства, судя по внешним признакам имевшие влияние на поступки молодого адвоката. Эти обстоятельства он считал явного милостью божией, полагая, что посредством их он избавится от великого несчастия, грозившего отравить всю его жизнь.
Дело в том, что несколько месяцев назад приехала в Бамберг никому не известная дама, появление которой всем казалось загадочным и таинственным. Она проживала в гостинице «Белой овечки». Весь ее штат состоял из седого старика камердинера и одной горничной, также старухи.
О даме ходили самые разнообразные толки. Многие утверждали, что она знатная, богатая венгерская графиня, вследствие разлада с мужем обреченная на временное одиночество в Бамберге. Другие, напротив, думали, что с ней случилась самая обыкновенная история, и она разыгрывает из себя покинутую Дидону[8]; иные принимали ее за бежавшую певицу и ожидали, что вскоре она сбросит с себя загадочные покровы и попросту даст концерт; предполагали, что для этого ей недостает лишь рекомендательных писем к князю-епископу. Очень немногие, случайно видевшие ее мельком, говорили только, что она удивительно хороша собой; вообще же большинство публики считало ее за особу в высшей степени двусмысленную.
Было замечено, что старый слуга этой дамы долго выслеживал молодого адвоката и наконец, поймав его однажды на рыночной площади у фонтана, украшенного статуей Нептуна (которого честные бамбергские граждане величали обыкновенно кобольдом), остановил его и долго, очень долго с ним разговаривал. Пытливые умы, которые с кем бы ни встретились на улице, непременно спросят оживленным тоном: «Вы откуда? А куда направляетесь? Зачем вам туда понадобилось?» и т. д., вывели заключение, что молодой адвокат очень часто, почти всякий день, в ночное время, пробирается в жилище красивой чужестранки и проводит с нею по нескольку часов. Вскоре все в городе заговорили, что юный адвокат совсем запутался в любовных сетях, расставленных для него молодою неизвестною авантюристкой.
Цельной и великодушной натуре мастера Вахта, конечно, претило воспользоваться этими кажущимися прегрешениями молодого адвоката, чтобы восстановлять против него бедную Нанни. Он был уверен, что она без того достаточно наслушается всевозможных сплетен и узнает в малейших подробностях, и даже с значительными прибавлениями и в преувеличенном виде, обо всем, что говорится в городе. Он знал, что об этом позаботятся и старая Барбара, и ее бесчисленные кумушки. И увенчалось все происшествие тем, что в один прекрасный день молодой адвокат с красивой дамой ускакали из города – неизвестно куда.
– Вот легкомыслие! – толковали между собой умные люди. – После этого напрасно молодой вертопрах будет искать адвокатской практики.
Однако такое суждение оказалось преждевременным: к немалому удивлению публики, сам старик Эйхгеймер позаботился о предоставлении практики своему питомцу и, посвященный во все тайны приезжей дамы, по-видимому вполне одобрял его поступки.
Мастер Вахт никогда ничего не говорил об этом предмете; когда же бедная Нанни, будучи не в силах долее скрывать свое горе, однажды сказала, задыхаясь от сдержанных слез: «Отчего это Ионатан совсем нас покинул?» – то мастер Вахт небрежным тоном заметил: «Да так обыкновенно поступают эти адвокаты; кто его знает, какую там выгодную интригу завел Ионатан с какой-то иностранкой».
Но тут в разговор вмешался Пикар Леберфинк; он горячо заступился за Ионатана и уверял, что убежден, с своей стороны, в знатности приезжей дамы, которая, должно быть, не менее как принцесса, вовлеченная в тяжебное дело чрезвычайно деликатного свойства, а потому и обратившаяся за советом к такому всесветно знаменитому дельцу, каков наш юный адвокат. Затем он пустился рассказывать столько анекдотов об адвокатах, которые своей смышленостью, необычайной прозорливостью ума и особым искусством ухитрялись распутывать самые запутанные узлы и выводить на свет божий сокровенные тайны, что мастер Вахт взмолился, чтобы он, ради бога, замолчал, так как ему слушать тошно; а Нанни, напротив, жадно прислушивалась ко всему, что говорил Леберфинк, и почерпала в его речах новые надежды.
Нанни немало досадовала на своего милого, и это случалось именно в те минуты, когда она всего меньше верила в возможность измены со стороны Ионатана. Из этого можно заключить, что Ионатан и не думал перед ней оправдываться, но упорно умалчивал обо всем, касавшемся этого приключения.