Четкое определение Добролюбовым значения естественных наук для дальнейшего развития материалистической философии позволило ему увидеть выражение партийности в современной ему науке. Оно проявляется в наличии диаметрально противоположных истолкований достижений науки, в попытках направить исследование по ложному пути, противопоставлении теории и фактов.

С естествознанием, которое оставило все аллегории, отмечает Добролюбов, связаны успехи в изучении природы. Эти успехи позволяют нам составить более правильный взгляд на мир, освобождают наше сознание от предрассудков (см. 3, 2, 434). Современная наука, опираясь на факты, отказывается повсеместно от мечтательных теорий и темных гаданий, тем самым сделав основным и единственным положительный метод исследования. Для передовой науки, констатировал Добролюбов, характерна тесная связь естествознания и философии. «…Естественные науки, — писал он, — сделали… огромный шаг вперед, примиривши философские рассуждения о силах природы с результатами опытных исследований над материею» (3, 2, 328). При этом он подчеркивал, что для середины XIX в. характерно не только стремление естествоиспытателей к материалистической философии, но и стремление философов-материалистов к естествознанию. «Нынешние молодые люди, — читаем мы у Добролюбова, — если уж занимаются естественными науками, то соединяют с этим и философию природы, в которой опять следуют… наиболее смелым и практическим из учеников Гегеля» (3, 2, 328–329). Опираясь на естествознание и в то же время будучи методологической основой дальнейшего развития науки, материалистическая философия сохраняет свое значение и ни в коем случае не заменяется, как утверждали позитивисты, естественными науками. Материалистические положения являются незыблемыми истинами, имеющими более широкое основание, чем истины конкретных наук, что, кстати, позволяет, заняв верную философскую позицию, отделить в естественных науках действительное содержание от фантастического.

Естественные науки обратились к материальным исследованиям, имеющим практическое значение для повседневной жизни людей. Однако как раз это совсем не по душе идеалистам и церковникам. Добролюбов приводил взгляды «заслуженного профессора» В. Ф. Берви. Тот настаивает, писал Добролюбов, чтобы физические исследования имели в виду не познание изменений и действий материи, а отыскивали в материи дух, эфир, жизненную силу и т. п., т. е. что-нибудь «чувствам недоступное» (см. 3, 2, 330). Берви не хочет принадлежать нашему времени, продолжает он, и стремится остановить его, он надеется провести в науке средневековые, схоластические принципы. На место опытного исследования природы Берви и Другие идеалисты ставят пустую риторику, метафизику, ссылки на сверхъестественное. Они не допускают возможностей научного изучения природы и общественной жизни, а это и есть проявление их партийной позиции. Так понимал их деятельность Чернышевский, так понимал ее и Добролюбов. Не случайно он пишет статью, посвященную анализу френологических изысканий Матвея Волкова. Волков выразил грубо и прямолинейно то, о чем в завуалированной форме говорили Берви, Г. М. Кикодзе и другие русские идеалисты. С точки зрения Волкова, «„приступающего“ к френологии с приемами истинного ученого», иронически замечал Добролюбов, революционное настроение пролетариата во Франции 1847–1848 гг. можно объяснить тем, что у французов в голове сильны органы разрушительности и противоборства, а органы рассудка и благоволительности слабы (см. 3, 2, 473; 475–477). Наличие пролетариев в буржуазном обществе Волков объяснял тем, что все они глупцы, бессильны, небрежны, ленивы и т. п. Выводы френологии, иронически заключал Добролюбов, сводят изучение истории к правильному ощупыванию головы.

Критическая работа Добролюбова в отношении естествознания помогала ему не только вскрыть несостоятельность идеалистического подхода к научному познанию и доказать необходимость органической связи материализма и передового естествознания, но и позволила познакомиться с конкретными достижениями физиологии, психологии и других наук. Эти знания активно использовались Добролюбовым при решении философских проблем.

Попытка применить материалистические взгляды в теории личности обусловливала рассмотрение Добролюбовым человека с его действительными отношениями к внешнему миру. Эту проблему можно было решать в духе философии Фейербаха, приняв за основу представление о человеке, творящем из своей головы религию, философию, другие формы сознания и тем самым выражающем свою материальную природу и зависимость ее от окружающего мира. В этом случае человек, личность, точно так же выходил бы из лона монотеистических религий, как это было в философии Фейербаха (см. 1, 21, 298). Однако Добролюбов не пошел по пути немецкого философа. Личность имеет исторический характер, деятельность ее есть проявление и отражение определенных общественных условий и отношений. Исторический подход к личности предполагал рассмотрение ее в рамках социально-исторических отношений. Наряду с конкретными формами политической и экономической жизни общества Добролюбов в качестве важнейшего исторического образования рассматривал народ. Жизнь народа включает в себя деятельность личности, самая личность оценивается соответственно своему отношению к народу. В результате философская теория Добролюбова обогащалась фундаментальным понятием, которому не нашлось места в системе Фейербаха.

Рассмотрение личности и народа в рамках совокупности конкретно-исторических условий жизни общества обусловливает интерес Добролюбова к истории, педагогике, а также заставляет его, как и Чернышевского, анализировать события политической жизни Западной Европы и России середины XIX в.

Критическое рассмотрение исторических работ и идей идет у Добролюбова под знаком распространения па них «реалистического» подхода, который, по мнению мыслителя, должен быть наиболее существенным признаком материалистического учения, выражающим неразрывную связь его содержания с объективной действительностью, а также принципиальную направленность материализма на научное познание природы и общества и их практическое преобразование. «Реализм» в исторической науке, полагал Добролюбов, требует тщательнейшего изучения фактов, «история не сочиняется, — писал он, — а составляется по данным, сохранившимся более всего в письменных памятниках» (3, 2, 256).

Презирая изучение конкретных фактов, говорил он, историки искажают события, смешивают «общие теоретические положения с точкой зрения действительности…» (3, 2, 386), не могут увидеть сущность явлений и таким образом часто оказываются не в состоянии отличить форму события от его содержания. Это приводит историков к неумению постичь явление в его целостности и противоречивости. Например, Н. М. Карамзин в своей работе «История государства Российского» противопоставляет народную свободу государственному порядку, не учитывая, замечает Добролюбов, что они дополняют друг друга (см. 3, 2, 256). Историк Н. Устрялов тоже абсолютизирует государственную точку зрения на русскую историю. Подобная односторонность присуща и многим европейским историкам. Пренебрежение в исторической науке жизнью народа, его историческим развитием превращает ее в описание деяний без раскрытия внутреннего смысла их. Рассуждая, например, о времени поздней империи в Древнем Риме, историк много говорит о роскоши и развращении нравов, но, как и почему возникает эта роскошь, объяснить вразумительно не может. То же касается причин появления отдельных великих личностей, причин их поразительных успехов и т. п.

Первым и самым главным в исторической науке является реальный, действительный факт. Явления, действительно совершившиеся, характеризуют быт народа и нравы общества (см. 3, 6, 153). История рассматривает внутреннюю естественную связь событий. История прежде всего должна быть историей народа (см. 12, 93. 35, 271).

Реалистическое понимание исторической науки приближало Добролюбова к пониманию подлинной сущности исторических событий. Он хвалит русского писателя XVII в. Г. Котошихина за объяснение многочисленных недостатков жизни России отношениями различных классов между собой (см. 3, 2, 248). Другой русский публицист и общественный деятель, И. Посошков, принимается, по словам Добролюбова, за рассуждение о народном богатстве, а «этот… предмет составляет науку, служащую венцом всех… общественных наук» (3,2.251).