«Исао глубоко вздохнул, провел рукой по животу, закрыл глаза. Приставил острие кинжала, зажатого в правой руке, к животу, пальцами левой руки определил место и правой рукой с силой вонзил кинжал.

И в тот момент, когда кинжал проник внутрь, за закрытыми веками с ослепительным блеском вспыхнул солнечный круг».

(Юкио Мисима. Несущие кони).

Приведем, для сравнения, вариант описания этой же сцены, взятый из другого русского перевода романа Мисимы, озаглавленного «Под богом бурь»:

«Исао сделал глубокий вдох, провел левой рукой но животу, потом закрыл глаза, прикоснулся острием сжатого в правой руке кинжала к приложенным к определенному месту живота пальцам левой руки, и нанес удар, вложив в него всю силу правой руки. И в тот момент, когда клинок вонзился в живот, под его веками взошел сияющий красный диск Солнца».

(Юкио Мисима. Под богом бурь[11]).

Как нам уже известно, Мисима не был горячим юнцом, склонным к необузданным поступкам и порывам. За его плечами была солидная карьера плодовитого писателя, хотя и начатая, в соответствии с духом времени, упоминавшейся выше скандальной книгой с гомоэротичсской окраской — пресловутой «Исповедью маски». Он неустанно работал над развитием и укреплением своих тела и духа, но в то же время любил эпатировать «добропорядочное общество» и наносить «пощечины общественному вкусу» — например, при веем честном народе танцевать в парс с мужчинами — и, случалось, поколачивал свою жену (хотя, несмотря на свои гомоэротичсскис склонноети, был примерным мужем и отцом, любил своих детей). Нельзя сказать, что вес эти действия никак не были связаны с его философией и в конечном итоге с избранной им формой смерти. Совсем наоборот, в них явственно отражались его настойчивые и неустанные попытки приблизиться к Красоте, Силе и Смерти. Однако земными средствами их можно только показать, но не осуществить. В Смерти же самурай может воплотить вечные принципы, если он предварительно пережил внутреннюю трансформацию, разделённую в свое время итальянским «консервативным революционером» бароном Юлиусом Эволой на четыре фазы:

1. Сделаться господином внешних впечатлений и инстинктов (мужская аскеза);

2. Добиться подчинения организма собственному авторитету — стойкость (соответствующая военной подготовке в собственном смысле этого слова);

3. Установить контроль над своими страстями и чувствами, правда — в форме внутреннего равновесия (не впадая, однако, при этом в состояние отупения);

4. Отказаться или отрешиться от собственного «Я».

(Юлиус Эвола. Путь самурая).

Только отказавшись или отрешившись от собственного «Я», только перестав придавать ему какое бы то ни было значение, мы становимся готовыми к героической смерти в бою или к «сэппуку». Не всякий человек, избавляющийся от своей жизни через самоубийство, тем самым обручается со смертью. Бракосочетание со Смертью должно быть тщательно подготовлено и являться предметом свободного, осознанного выбора. Только в этом случае мы можем быть гарантированы от неудачи, как это явствует из приведенного ниже краткого диалога между студентом-путчистом Исао и лейтенантом Хори, взятого из книги Юкио Мисимы «Несущие кони» («Под богом бурь»):

«— И тебя не смущает, что восстание «Союза возмездия» потерпело поражение?

— Это не было поражением.

— Ты так считаешь? Во что же ты веришь?

— В меч, — ответил Исао одним словом.

Лейтенант немного помолчал. Словно обдумывал следующий вопрос.

— Ладно. Задам еще один вопрос. А чего ты больше всего хочешь в жизни?

На этот раз какое-то время молчал Исао… Подбирая слова, но без колебаний он выговорил:

— Солнечным… На крутом обрыве при восходе солнца, молясь на встающий сияющий круг… глядя на блистающее внизу морс, у корней благородной сосны… умереть от своего меча».

Приведем для сравнения описание той же самой сцены в другом переводе с японского:

«— Восстание «Союза Божественной Бури» окончилось неудачей; Вас это не смущает?

— Оно не окончилось неудачей.

— Вы в этом уверены? И на чем же основана Ваша уверенность?

— На мече, — ответил Исао, не тратя лишних слов.

Старший лейтенант немного помолчал. Он как бы заранее проговаривал про себя свой следующий вопрос:

— Ну, хорошо. Но в таком случае мне хотелось бы знать, каково Ваше самое заветное желание.

Исао тихо, но уверенно сказал: «Перед ликом Солнца… на отвесной скале, на восходе Солнца помолиться на восходящий диск… посмотреть вниз, на сияющее морс… а потом, у ног старой, древней сосны… убить себя мечом… Вот моё самое заветное желание»».

Так, успев перед смертью воскликнуть: «Тэнно хэйка банзай!», закончил свою жизнь и сам Юкио Мисима, прозванный многими из своих современников «последним самураем». Но кто же такие, в конце концов, эти пресловутые самураи, и почему они до сих пор не могут считаться сошедшими с исторической сцепы, хотя формально это феодальное сословие не существует в Японии со времен буржуазной «революции (реставрации) Мэйдзи»?

Пользующееся в настоящее время широчайшей известностью японское слово «самурай», вошедшее в период с конца XIX до середины XX века (если не раньше) во многие иностранные языки и ставшее символом и синонимом отважного, бескомпромиссного воина, сражающегося за идею и ставящего свою честь выше собственной жизни. Своим происхождением самураи обязаны клановым военным отрядам, сражавшимися в раннюю эпоху Японской империи с «варварскими» племенами, издавна населявшими пограничные районы Страны восходящего солнца. В X–XII веках, в период междоусобных войн между различными японскими феодальными родами («кланами» или «военными домами», о которых подробнее будет рассказано далее), могущество самураев все более возрастало. К середине XII века одному из военных предводителей самураев — прославленному полководцу Кисмори Тайра — впервые удалось захватить власть в Стране восходящего солнца[12]. В 1192 году другой самурайский князь, Ёритомо

Минамото (о котором у нас еще будет подробнее рассказано далее), создал первое самурайское государство, отняв власть у Центрального Императорского правительства и предельно ограничив полномочия Божественного Императора (роль которого была сведена лишь к исполнению религиозных обрядов и участию в официальных церемониях). С тех пор почти на семь столетий в Японии утвердился режим, при котором политическая власть сосредоточилась в руках самурайской военной аристократии. Влияние самурайского военного сословия, его образа мыслей, религиозных убеждений, привычек, культуры на жизнь всего японского общества стало подавляющим. Ощущается оно в полной мере и по сей день.

Японское слово «самурай» (происходящее от глагола «сабурау», то есть «служить», «охранять») имеет много значений и смысловых граней. Первоначально слово «самурай» имело значение «личный слуга» или «личный охранник», «телохранитель», «вооруженный слуга», «вооруженный страж». В X веке этим словом стали называть профессиональных воинов невысокого звания, находившихся на службе у императора (то есть у тогдашнего японского государства), а отнюдь не всадников-аристократов («рыцарей»), как впоследствии. Воинов, принадлежащих к высшим слоям японского общества, тогда именовали «буси». Термин «буси» впервые засвидетельствован в период Пара (710–784), а ранее существовало название «мнонофу». Со временем, однако, слово «самурай» стало синонимом слова «буси», и незнатные воины стали называть себя и «самурай», и «буси», пока слово «самурай» не вытеснило полностью слово «буси». К началу XVII века «самураем» в Японии называли всякого, кто имел право носить «дайсе», то есть два меча, за исключением разве что самураев самого высшего ранга — «дайме» (владетельных князей, о которых будет подробнее рассказано далее).

В русском языке слову «самурай» более или менее соответствуют понятия «служивый», «служилый человек», «дворянин» или «рыцарь». Однако наиболее точным переводом слова «самурай» на русский язык нам представляется словосочетание «боевой холоп». «Холопом» в Древней Руси именовался всякий лично зависимый человек, близкий по своему юридическому положению к рабу («робичичу»). Между тем на практике между различными категориями «холопов» имелись весьма существенные различия. «Боевые холопы» (или «боевые послужильцы») — лично зависимые от знатного воина люди, входившие в его «дворню» (от понятия «дворня», «дворовые люди», кстати, и происходит слово «дворяне») и обязанные являться, вместе со своим господином и предводителем, на военную службу, существовали в средневековой Древней Руси на протяжении длительного периода и со временем стали одним из источников образования феодального сословия служилого дворянства (именно «боевым холопом» — а не просто «холопом»! — князя Телятевского был, например, известный деятель времен Смутного времени Иван Болотников, долгое время велеречиво именуемый советскими историками и другими историками-марксистами «крепостным крестьянином» и «выдающимся вождем Крестьянской войны начала XVII века в России»),