«Мы сумели набрать кое-какого топлива и, по моим прикидкам, пробыли там уже минут 20, как услышали снаружи какой-то свист. Немного испуганные, так как считали, что поблизости никого нет, мы бросились к двери. Верди шел первым.

К нашему изумлению, мы увидели 5 или 6 фрицев в летных комбинезонах, которые находились в нескольких сотнях ярдов от хижины, но шли к ней. Первый, который только что подул в свисток, держал в руке револьвер. Насколько мы могли видеть, вооружены были и остальные. Зато мы, напротив, имели только один карманный нож на двоих.

Однако требовалось что-то сделать, и Верди сделал. После нескольких секунд колебаний он вышел из двери и спросил: «Кто-нибудь говорит по-английски?»

Я думаю, фрицы были удивлены ничуть не меньше, чем мы. В любом случае, после некоторой заминки передний сказал, что он знает английский. К этому времени они собрались кучкой в 20 ярдах и все вытащили револьверы. Но это ничуть не смутило Верди. Он просто крикнул: «Идите сюда! Вы все мои пленники!»

Последовало молчание, которое тянулось, наверное, целую вечность. Потом все они сделали шаг вперед и подняли руки.

Наша уловка сработала. Но теперь, когда мы обзавелись пленными, следовало решить, что же с ними делать. После нескольких вопросов и ответов на ломаном английском мы выяснили, что фрицы были экипажем сбитого нами «Хейнкеля».

Ситуация создалась странная и достаточно напряженная, но только англичане могли оценить ее юмор. Однако они все-таки сумели удержать немцев в повиновении, а на следующий день норвежцы нашли их. Опять предоставим слово наблюдателю:

«Норвежцев было всего четверо, и они разбились на две пары. Одна стояла перед хижиной, вторая пошла вокруг. Когда они увидели меня, то сделали знак, чтобы я подошел, одновременно дав понять, что мне следует поднять руки. Вторая пара привела экипаж «Хейнкеля», и мы все были выстроены в шеренгу с поднятыми вверх руками. Верди и я старались втолковать норвежцам, что мы англичане. Но хотя они и говорили на каком-то подобии английского, они не собирались верить нам на слово без доказательств.

Положение становилось запутанным. Судя по всему, они заподозрили, что мы могли засунуть револьверы за голенища летных унтов, потому что стоявший впереди приказал мне: «Разувайтесь». Я опустил руки, чтобы выполнить приказ, но тут же другой норвежец позади меня приказал: «Руки вверх!» Он подкрепил свой приказ недвусмысленным намеком, лязгнув затвором своей винтовки. Я подумал, что такая просьба заслуживает внимания, и поднял руки. Тогда стоявший впереди снова закричал, чтобы я снял унты. В отчаянии я опять начал опускать руки. Это взбесило стоявшего сзади, и он крикнул, чтобы я поднял руки, иначе он будет стрелять. Мне подумалось, что ситуация становится совсем непонятной. И мне это ничуть не нравилось.

Затем Верди пришла в голову мысль, и мы попытались объясниться с ними на всех языках и диалектах, известных нам. Мы испробовали даже школьный французский и испанский. Безрезультатно.

Но тут меня осенила блестящая идея. Я быстро опустил левую руку, вывернул нагрудный карман наружу, показав ярлычок портного, и крикнул: «Смотрите! Лондон!»

Через несколько дней они добрались до Ондальснеса и встретились с нашими солдатами.

Все, кто возвращался на «Арк», были измучены до предела. «Было холодно, сыро и страшно», — сказал позднее Эверетт.

Иногда самолеты использовались в качестве живых радаров, так как настоящие радары отсутствовали. Они патрулировали на пределе прямой видимости от авианосца и бдительно осматривали горизонт с помощью биноклей. Предполагалось, что если появятся вражеские самолеты, этот патруль успеет предупредить корабли раньше, чем его собьют… Работа была совсем унылая. К тому же экипаж «Суордфиша» сидел в открытых кабинах, а не в закрытых и теплых кокпитах, как на «Скуа». Поэтому летчики не имели никакой защиты от мороза, кроме одежды.

А когда самолет возвращался, это обычно происходило в разгар немецкого воздушного налета. Авианосец все это время подвергался интенсивным бомбардировкам. И если он не получил попаданий, то благодарить за это следует отлично маневрировавшего капитана, хороших зенитчиков и «живой радар». Однажды «Арк Ройал» отбивал атаки «Хейнкелей» и «Юнкерсов» 12 часов подряд. Его постоянно обдавало брызгами близких разрывов. Экипаж начал верить, что корабль спасает только божественное провидение. Счастье «Арк Ройала» вошло в поговорку. В начале войны об этом говорили в штуку, а теперь — совершенно всерьез, сначала на самом корабле, потом на всем флоте и наконец — по всей Англии.

Артиллеристы были счастливы, что началась настоящая работа после бесчисленных часов пустого дежурства у орудий. Они отрывались от прицелов только для того, чтобы проглотить сэндвич и запить его чашкой горячего какао.

Однажды Джек Бишоп стоял рядом со своим орудием и смотрел, как «Штука» выравнивается после пикирования, мотаясь из стороны в сторону. Самолет пролетел рядом с правым бортом корабля прямо под дулами орудий. Джек и остальные зенитчики смотрели на кабину фашистского бомбардировщика вниз и ничего не могли сделать, так как не» могли опустить орудия. Самолет с ревом промчался на расстоянии вытянутой руки от борта и исчез.

Людям в машинных и котельных отделениях приходилось хуже, потому что они не видели опасность воочию. Все громкие звуки внизу отдавались совершенно одинаково, поэтому нельзя было сказать, что это такое: разрыв бомбы или залп собственных орудий. Но друзья на палубе старались по мере сил информировать машинную команду. Однако их рассказы очень часто искажались до неузнаваемости, прежде чем попасть к кочегару или тур-бинисту, либо к Тони Оливеру, сидящему в звуконепроницаемом посту управления, где лишь стрелки многочисленных приборов рассказывают, что сейчас происходит с кораблем.

К этому времени положение в центральной Норвегии стало безнадежным для союзников. «Большие батальоны» (помните Бонапарта?!) Люфтваффе оказались правы и вышвырнули их оттуда. Как обычно, солдаты пострадали из-за глупости и некомпетентности верховного командования. В очередной раз в нашей истории все было сделано «слишком мало и слишком поздно». Британские солдаты, моряки, летчики своей кровью расплачивались за идиотизм самовлюбленных политиканов, которые не желали развивать столь необходимую сейчас авиацию. К несчастью, кретины, которые произносят речи и планируют битвы, не слишком часто встречаются с солдатами, которые уцелели после этих битв…

Вскоре стало очевидно, что нам придется эвакуировать войска из района Тронхейма. Фашисты продолжали наступать и просто выкинули нас оттуда. Крейсера, эсминцы, траулеры и транспорты подбирали солдат, хотя небо буквально кишело вражескими бомбардировщиками. И все-таки корабли подходили к разбомбленным причалам пылающего города.

Самолеты Королевского Флота почти ничего не могли сделать, чтобы прикрыть эвакуацию. «Арк Ройал» посылал свои «Скуа» патрулировать над фиордами. Сам авианосец неоднократно попадал под атаки бомбардировщиков, поэтому никто не мог пожаловаться на скучную жизнь.

1 мая атаки были особенно ожесточенными. «Скуа» сбили один из вражеских бомбардировщиков, а зенитчики повредили еще несколько. К этому времени «Арк» уже сделал все что мог во время боев за Тронхейм. Союзники отступили, и немцы начали бомбить их экспедиционные силы в Нарвике, расположенном в 350 милях дальше на север.

Наш флот действовал из Харстада, расположенного в 60 милях от Нарвика. Корабли проходили по лабиринту фиордов, пытаясь помочь войскам выбить немцев из города, через который шел вывоз железной руды. Поражения в Намсусе и Ондальснесе еще больше повысили значение северного плацдарма. Это был единственный плацдарм в Норвегии, который остался в руках союзников.

В начале Норвежской кампании Люфтваффе были слишком заняты в Намсусе и могли выделить для полетов на север из Тронхейма лишь отдельные бомбардировщики. Они сбрасывали солдат и грузы к северу от Нарвика, на другом берегу Ромбакс-фиорда.