Когда подул ветер с ост-норд-оста и течение стало благоприятным, флотилия двинулась к входу в пролив, а в День святого Варфоломея, 24 августа, вошла туда и направилась к трем островам, на одном из которых англичане заметили огни. В полдень корабли стали на якорь возле самого южного из островов; глубина пролива здесь достигала примерно 20 саженей. Дрейк дал этим островам имена Елизаветы, Святого Варфоломея и Святого Георгия. Елизаветой был назван самый большой из островов; тот, у которого остановились суда, назвали в честь святого покровителя Англии островом Святого Георгия (позже его будут называть Пингвиновым островом, а ныне это остров Санта-Магдалена). Остров Святого Варфоломея известен теперь как Санта-Марта.
Описывая плавание через Магелланов пролив, автор «Экспедиции вокруг света» отмечал:
«Мы вошли в пролив и шли в виду обоих берегов, которые постепенно приближались к нам. В самом узком месте ширина пролива — всего мили три. Прежде считалось, что течение здесь идет в направлении с востока на запад, но мы убедились, что и тут налицо обычные приливы и отливы и что разница уровня между ними — около пяти сажен. Мы продвигались вперед медленно и с немалыми затруднениями. Пролив очень извилист, приходилось часто менять направление. Кроме того, с ледяных вершин окружающих гор дуют сильные и холодные ветры. Казалось, будто каждая гора имеет свой особый ветер: то он был нам благоприятен и гнал быстро вперед, то дул с левого борта, то — с правого, то относил за один час дальше назад, чем сколько мы успевали пройти за несколько часов. Иногда эти ветры смешивались и одновременно падали на море с такой силой, что образовывались смерчи, которые низвергались ливнями. Кроме того, море так глубоко там, что не было возможности бросить якорь, хотя бы дело шло о жизни или смерти. Магеллан говорил, что в проливе много удобных гаваней. Это верно, но, чтобы пользоваться ими, надо бы целые корабли загружать не чем иным, как якорями и канатом.
Милях в ста от входа мы увидели три острова… Мы нашли на этих островах огромное разнообразие и изобилие провианта, великое множество пингвинов, которых Магеллан назвал гусями. Это странная птица, которая летать не может и передвигается так прямо, что издали мы приняли их стаю за кучу детей. Для птиц такого размера они обладают большой силой: наши матросы совали палки в их норки, чтобы их оттуда выгнать, и они так крепко хватали эти палки клювами, что матросам приходилось напрягать всю свою силу, чтобы вытащить их. Благодаря их неуклюжести и медленному движению за один день их набили не меньше трех тысяч.
Туземцы ведут в этой местности кочевой образ жизни, от непогоды укрываются в жалких шалашах вроде беседок, которые можно видеть в наших садах в Англии. Но для грубых дикарей их утварь казалась нам очень искусно и даже изящно сработанной. Их челноки сделаны из коры, не просмолены и не проконопачены, а только сшиты по швам полосками тюленьей кожи, но так аккуратно и плотно, что не дают течи. Из коры же сделаны и их чашки и ведра. Ножи, при помощи которых они вырезают и вытачивают эти предметы обихода, сделаны из громадных раковин. Отломив края их, они отшлифовывают на камне до тех пор, пока ножи не приобретают нужную остроту. Мы сами испытали, что этими ножами можно резать самое твердое дерево и даже кость».
Нуньо да Силва в своем шканечном журнале дает очень сжатую информацию о том, как суда экспедиции двигались Магеллановым проливом на запад:
«26-го [августа]. Продвигались дальше вглубь пролива.
27-го. Пришли на якорную стоянку, набрали воды и в тот же день отплыли.
28-го. Мы двигались дальше, лавируя.
29-го. Мы двигались дальше, лавируя, и в этот же день пришли на якорную стоянку.
30-го. Мы отплыли, направляясь вглубь пролива.
31-го. То же самое.
1-го [сентября]. В первый день этого месяца стали на якорь среди островов.
2-го. Утром мы отплыли.
3-го. Тот же курс.
4-го. Стали на якорь и нашли каноэ с четырьмя индейцами. Пополудни отплыли.
5-го. Тот же курс, точно на запад.
6-го. В этот день мы вышли из пролива в Южное море».
В отличие от португальского пилота, автор «Экспедиции вокруг света» был более красноречив:
«Пробираясь с большими трудностями по почти неизведанному пути среди множества островов, 6 сентября мы наконец выбрались в Южное море… Хотя по времени зима должна была быть уже на исходе, тем не менее генерал решил спешить к северу, к экватору, так как люди очень страдали от холода, здоровье многих пошатнулось и можно было опасаться болезней. Но пришлось испытать на себе справедливость пословицы „Человек предполагает, а Бог располагает“. Не успели мы выйти в море (иными называемое Тихим, а для нас оказавшееся Бешеным), как началась такая неистовая буря, какой мы еще не испытали. Она началась ночью, а когда наступило утро, мы не увидели солнечного света, а ночью ни луны, ни звезд, и эти потемки продолжались целых пятьдесят два дня, пока длилась буря. Все, казалось, объединилось против нас: и небо, и земля, и море, и ветры. Корабль наш то подкидывало, как игрушку, на самую верхушку гигантских водяных гор, то с такой же стремительностью мы низвергались в бездну, казалось, на самое дно моря, которое вдруг перед нами раскрывалось. Невдалеке были видны по временам горы, и они вызывали ужас, потому что ветер гнал нас к ним, на верную гибель, потом они скрывались из глаз. Наши якоря, как вероломные друзья в минуту опасности, не хотели служить нам. Словно в ужасе содрогаясь, скрывались они в пучине, оставляя нас на произвол гигантских валов, бросавших корабль из стороны в сторону, точно мячик под ударами ракет. О спасении думалось мало, ибо поистине казалось более вероятным, что ветер раскроит эти горные громады от верхушки до основания и швырнет их в море, чем искусство человека спасет хотя бы одну из человеческих жизней. Наконец, к довершению горя, мы потеряли из виду наших товарищей. Сначала исчез „Мэриголд“ (по данным Нуньо да Силвы — 28 сентября, а согласно дневнику Флетчера — 30 сентября. — В. Г.). В эту ночь вахтенные на адмиральском корабле, казалось, слышали чьи-то издалека донесшиеся крики. Но не хотелось думать о гибели; мы надеялись, что еще свидимся с товарищами у берегов Перу, около тридцатого градуса, где генерал назначил сбор эскадры на случай, если бы корабли были разлучены бурей».
Капеллан Флетчер полагал, что гибель «Мэриголд» было Божьим наказанием Дрейку и его пособникам за казнь Даути. В дневнике капеллана записано: «…шторм был свирепым и яростным, барк „Мэриголд“, на котором Эдвард Брайт, один из обвинителей Томаса Даути, был капитаном, вместе с 28 душами был поглощен ужасными и безжалостными волнами, или точнее — морскими горами, и это случилось в ходе второй ночной вахты; в это время я и Джон Брюэр, наш трубач, находясь на вахте, услышали их отчаянные крики, когда десница Господа опустилась на них…»
Интерпретатор записок Флетчера продолжает:
«Позже, в середине этой ужасной, восьминедельной муки, исчезла и „Элизабет“ (в ночь на 8 октября. — В. Г.). Как выяснилось уже потом, в Англии, многие на этом вице-адмиральском корабле мечтали о возвращении домой. Когда судьба занесла их снова в Магелланов пролив, из которого они месяц назад вышли, они благополучно совершили обратный путь по старым следам.
Буря продолжалась до 28 октября, причем за эти пятьдесят два дня выдались только два дня передышки. И вдруг все точно рукой сняло: горы приняли благосклонный вид, небеса улыбались, море было послушно, но люди были измучены и нуждались в отдыхе. Мы не только не продвинулись вперед за эти два месяца, но были отнесены бурей на юг на целых пять градусов. Наш генерал истолковал это как особую милость провидения, которая дала ему возможность исследовать и ту часть страны, что находится к югу от пролива и которую португальцы не исследовали, назвав Terra Incognita. Это не материк, как полагали спутники Магеллана, а ряд больших и малых островков, за которыми лежит беспредельное море. На южном берегу самого южного из островов мы водрузили большой камень, на котором вырезали имя родины, нашей королевы и дату. И островам генерал дал одно общее имя — Елизаветинских».