Даже в одну линзу мельнику удалось разглядеть столпотворение на дороге. Собаки бегали без поводков, туда-сюда сновали на велосипедах деревенские. На перекрестке караулили фермеры с ружьями. Остальные наверняка прочесывали лес, но этого с сосны не увидишь.

Хуттунен слез, потушил костер и на всякий случай собрал рюкзак. Председательша обещала прийти к нему ночью в Леппасаари. Если переполох в деревне не утихнет, она может побояться.

Деревня утихла, лишь когда зашло солнце. Собак посадили на цепь, а фермеры разошлись по домам ужинать. Хуттунен побрел в направлении ольшаника.

Оказалось, что днем здесь кто-то уже побывал: навес исчез, повсюду валялись веревки и колышки. Хуттунен сложил колышки в кучу, веревку смотал, пробормотал:

— Пусть остается как есть.

Он боялся, что Роза побоится прийти, но она все-таки пришла, тихонько прокравшись по мосткам, которые сделал для нее Хуттунен. Она несла ему корзинку, из которой торчала бутылка молока. Хуттунен обнял девушку и сразу принялся за еду, она же рассказывала ему последние новости.

Мельника объявили в розыск. Не надо ему было врываться с оружием в магазин.

— И этим топором еще колбасу стал мерить, — укоряла председательша. — Теперь Тервола точно подаст на тебя в суд за то, что помешал работе магазина. Пристав получил из Оулу письмо о том, что ты сбежал и что тебя надо немедленно поймать. Дело приняло серьезный оборот.

Хуттунен уже закончил есть, а председательша все продолжала:

— И зачем ты срубил телеграфный столб? Пришлось вызывать бригаду из Кеми, так до сих пор не починили. Знакомая, что на телеграфе, сказала, если захотят, могут тебя за это в тюрьму посадить.

Хуттунен молчал, уставившись на темную реку. Потом вытащил из кармана бумажник, достал сберкнижку и протянул председательше.

— Деньги нужны. Можешь снять оттуда все? Дорого тебе содержать взрослого мужика.

Выдрав листок из синей тетради, Хуттунен написал доверенность, Роза Яблонен вписала свое имя, а в качестве гарантов Хуттунен указал Юсси Журавля и Хейкки Волка. У каждого был свой почерк. Хуттунен предупредил, что на счете у него немного, но, если не шиковать, вполне достаточно, чтобы дотянуть до осени или даже до зимы.

— Буду рыбачить, чтобы сэкономить на еде.

Председательша сказала, что в ольшанике им больше встречаться нельзя, их раскрыли. Гнусинен принес в деревню простыни из шалаша. Позднее Роза Яблонен своими глазами видела, как жена пристава и учительша стирали их в реке вместе со своим бельем и развешивали на веревке.

Новым местом для свиданий была выбрана развилка Реутуаапа, в пяти километрах от церкви на восточном берегу реки Кеми. Председательша обещала приехать туда через неделю на велосипеде. Пока поиски в разгаре, им лучше не видеться. В деревне и так на нее стали косо поглядывать.

— Да, плохи дела… Одно радует — очень красиво зеленеет твой огород! Морковка созрела, скоро и репа станет величиной с голову. Я буду его пропалывать и удобрять, ты не беспокойся. Когда они угомонятся, заходи, Гуннар, за свежими овощами. В них витамины для тебя. Не поверишь, мой милый, как полезны витамины. Особенно в лесу.

Председательша поехала домой. Хуттонен исчез в ночи.

На следующий день Роза Яблонен направилась к директору банка Хухтамойнену.

Банкир предложил ей присесть, сигарету, но тут же захлопнул портсигар и сам курить не стал.

Роза Яблонен протянула ему сберкнижку Хуттунена и доверенность.

— Мельник Хуттунен звонил мне из Оулу и приказал снять все деньги. На питание в больнице.

Банкир полистал сберкнижку, прочитал доверенность, улыбнулся.

— Выходит, Хуттунен вам эти письма по телефону передал?

Председательша поспешно ответила, что бумаги пришли с утренней почтой, их принес почтальон Пииттисярви.

— Вы, госпожа Яблонен, прекрасно знаете, что самое важное для нас, банковских работников, — банковская тайна, — начал банкир заботливым отеческим тоном. — Я постоянно твержу своим служащим, главному бухгалтеру Сайле и госпоже Кюмяляйнен, что банковская тайна не подлежит разглашению. Она крепче врачебной. В работе банкира, скажу я вам, есть три главные вещи. Первая, номер один, чтобы на счете лежало все, до копейки. Здесь ошибки недопустимы. Во-вторых, номер два, банк должен быть ликвидным, защищать свою платежеспособность. Неаккуратность при выдаче займа даже большим банкам чести не делает. Я бы и в производство не советовал вкладывать, если банк при этом что-то теряет. И, в-третьих, номер три, самое главное: банк обязан строго следить за соблюдением банковской тайны. Информация о вкладчике не должна просочиться. Без разрешения клиента и даже с его разрешения. Я бы сравнил банковскую тайну с военной — даже в мирное время она не подлежит разглашению.

Роза Яблонен не понимала, к чему все эти разговоры про банковскую тайну. Означало ли это, что Хухтамойнен отказывается выдать ей деньги?

— Всем известно, что мельник Гуннар Хуттунен сбежал из Оулу. И у меня, госпожа Яблонен, есть основания подозревать вас в том, что вы взялись за него решать его дела, когда он сам этого сделать не может.

Банкир убрал сберкнижку и доверенность в сейф.

— В связи с этим вынужден сообщить, госпожа Яблонен, что наш банк не может выдать деньги господина Хуттунена. Он объявлен душевнобольным. К тому же он в бегах. Надеюсь, вы понимаете, что банк не имеет права выдавать денег человеку, который сам не способен за ними прийти по причине потери рассудка. К тому же у Хуттунена не имеется адреса. Может быть, вы знаете, где он скрывается? Я об этом не спрашиваю, я не полиция. Я занимаюсь вкладами, преступления не по моей части. Понимаете, к чему я веду?

— Но это же деньги Хуттунена! — пыталась возразить председательша.

— Так-то оно так, это его собственность, и я этого не отрицаю. Но без официального разрешения я эти деньги никому не отдам. Иначе они, образно говоря, уйдут прямой дорогой в лес. Представьте, дорогая моя, что бы началось, если бы банки вдруг стали выплачивать сбережения своих клиентов лесам и болотам?

Председательша заплакала. Как она объяснит это Хуттунену?

Тогда Хухтамойнен написал письмо: «Банк не выдает данных сбережений и процентов третьим лицам, только Вам лично и только при предоставлении непосредственного официального разрешения. С уважением, Ваш А. Хухтамойнен, банкир».

— При этом, как я уже сказал, я соблюдаю банковскую тайну. Поэтому если кто-то, к примеру пристав Яатила, придет и спросит меня, по какому вопросу приходила Роза Яблонен, я покачаю головой и буду нем как рыба. Если официальные лица потребуют от меня рассказать, где скрывается господин Хуттунен, я, даже если бы знал, буду молчать. Вот это я называю банковской тайной. Это святое. Я могу сказать полиции, что вы приходили брать кредит… скажем, на швейную машинку.

— У меня уже есть швейная машинка, — заплакала Роза Яблонен.

— Ну, тогда я скажу, что вы приходили посоветоваться, стоит ли частному лицу вкладывать свои сбережения в государственные облигации. Прямо скажу — не стоит. Корея сейчас в таком положении, что если у кого есть лишние деньги, надо вкладывать их в недвижимость. В отличие от облигаций цена на землю скоро подскочит. Все, конечно, зависит от того, как долго еще продлится война, но, похоже, что мир Азии еще несколько месяцев не светит, то есть как минимум до следующего лета, попомните мои слова. Ой, что-то я заболтался, прошу меня извинить, госпожа Яблонен.

Председательша Яблонен уходила из банка ни с чем. Ей хотелось плакать, но она сдерживала слезы, проходя мимо любопытных служащих. Только выехав на трассу, она остановила велосипед и разрыдалась, громко и безутешно. Банк забрал себе деньги ее любимого Гуннара, а до зарплаты еще больше двух недель.

Болота Реутуаапа тянулись более чем на десять километров, образуя бесформенные топкие участки с озерцами темной воды. С запада в них впадала речушка Сивакка, за которой возвышалась небольшая сопка Реутуваара. Туда-то, в пустынные земли, где до ближайшей дороги километров пять, Хуттунен и направился. Там, где Сивакка круто извивалась у подножия сопки, Хуттунен сбросил рюкзак. Подножие сопки было покрыто ягелем, а сразу за рекой начиналась вязкая топь. Между сопкой и болотом открывалось прекрасное место для лагеря — надежное, красивое и безопасное. Где-то далеко курлыкали журавли. У сопки шумели вековые сосны, а в тихой реке плескались форель и хариус.