Позже Эшли стояла в двери сарая и не могла надышаться. Дождь закончился, и воздух наполнился сладким ароматом свежевымытой земли. Улыбаясь, она осматривала округу. Влажные стебли травы блестели, как множество полированных зеленых дротиков под лучами заходящего солнца, а кусты дрока сверкали мириадами бриллиантовых капель. Вдали образовалась хрупкая арка деликатно расцвеченной радуги. Она сделала медленный, сладостный вдох. После очарования любовных ласк Витора ее ничуть не удивило очарование окружающего мира.

Эшли запрокинула голову. Не послышался ли ей в отдалении звук двигателя «судзуки»? Да. Пока они лежали в восхитительной расслабленности, последовавшей за страстью, Витор сказал ей, что сам сходит за бензином. Пресыщенная и дремлющая, она не стала спорить. Поцеловав ее, он ушел, и у Эшли было достаточно времени, чтобы не спеша одеться, причесаться, подкрасить губы, слегка помятые пылким любовником.

Когда шум двигателя стал слышнее, Эшли пересекла лужайку и стала взбираться по склону. Тут на его кромке появился джип, опустил свой бампер и остановился рядом с ней.

— Спасибо, я могла бы встретить тебя наверху, — сказала она, когда Витор обошел машину, чтобы открыть ей дверцу.

— Не думаю, чтобы твоя обувь выстояла в таком трудном деле.

После этого он молчал. В молчании завел двигатель, В молчании вывел машину из лощины на дорогу. Он, должно быть, все еще наслаждался воспоминаниями об их любовных утехах, да и не пришел еще в себя от их неожиданности, думала Эшли, когда проселочная колея перешла в грунтовую дорогу, а он продолжал молчать. Его не тянуло говорить. Пока не тянуло. Это можно было понять. Но когда грунтовка влилась в шоссе и Витор остался нем, она бросила на него косой взгляд, У него было серьезное, задумчивое выражение лица. Уж не думал ли он о своей подружке?

До сих пор Селешта не приходила ей на ум, но сейчас Эшли почувствовала острое угрызение совести. Дружелюбно относившейся к ней манекенщице такое не понравится. Если ей стало так неудобно, то каково же сейчас Витору? Она снова взглянула на него. Уж не раздумывал ли он над тем, как объявить Селеште о разрыве их отношений? Или он беспокоился о том, как отреагирует португальская девушка? А ее реакция вполне может оказаться весьма бурной. Все же они были вместе уже года два, и она действительно идеализировала Витора.

Между бровями Эшли прорезалась морщинка. Если Витор вообразил себе, что она собирается потребовать немедленного разрыва с манекенщицей, то он ошибается. И оглашать с крыш их связь она тоже не намерена. Пока ей довольно того, что произошло между ними, и пусть Витор выбирает, не торопясь, подходящий момент для спокойного расставания с Селештой.

Эшли облизала губы и заговорила:

— Насчет сегодняшнего…

— Сейчас у меня нет времени на любовную интригу, — сухо прервал ее Витор. — Извини, но это невозможно. — Он хмуро взглянул на нее. — Поняла?

Ошеломленная вероломной жестокостью его слов, она думала только об одном, как не показать своей боли.

— Да, да, я понимаю.

Он снова смотрел на дорогу, и Эшли сидела неподвижно — ее счастье разбилось вдребезги. А поняла она то, что весьма ошибочно истолковала ситуацию. Витор размышлял, как отделаться от нее, а вовсе не от Селешты. Горький смех рвался из ее горла. Единственное, что он «знал», когда они впервые встретились, это похоть — банальная похоть. Это Эшли могла считать их любовные забавы почти мистическим слиянием тел и душ, он же воспринимал все гораздо проще: ну, повалялся в сене, и все. Буквально. Поскольку до этого она переспала лишь с одним мужчиной — однокашником в студенческие годы, ее можно было назвать новичком в сексе. Витор же был опытным мужчиной, человеком света. Годы верности обету безбрачия сделали ее весьма чувствительной, а он — дьявол, а не любовник — точно знал, как зажечь ее. У нее начали гореть щеки при воспоминании о том, как она разожглась, какой она была распутной, какой похотливой.

Витор, вероятно, считал своеобразным профессиональным риском женщин, предлагавших ему себя. Уж не принял ли он ее за одну из искательниц приключений на треках? Он мог. Разве она не отдалась ему после нескольких встреч, когда они едва узнали друг друга? У нее опустился желудок, ее подташнивало. Как могла она быть столь безрассудной, столь глупой, поступить столь опрометчиво, размышляла Эшли. Внезапная боль наполнила ее мозг. Используя знаменитый двойной стандарт, в соответствии с которым мужчины могли позволить себе случайные связи, а женщины подвергались всеобщему осуждению, Витор мог бы теперь обвинить ее в неразборчивости и распущенности. Все было не так, хотелось ей завопить. Для меня наша страсть была благоговейным слиянием сердец, тел и душ. Благоговейное слияние? Эшли рассмеялась про себя. Случившееся можно назвать только одним словом — катастрофа.

Их поездка продолжалась, и Эшли надеялась, что настроение ее спутника переменится, но Витор оставался молчаливым и мрачным. Но почему, удивлялась Эшли, она же предложила ему отличный выход? Они уже въехали на холмистые улицы Лиссабона, когда ей пришло в голову, что его могло заботить то, как она поведет себя, когда придет время прощаться. Может, она начнет выкрикивать проклятия или станет цепляться за него так, что не оторвать, и умолять о еще одной встрече? В любом случае кто-либо мог узнать в мужчине, вызвавшем у нее истерику, Витора д'Аркоша и сообщить в газеты. Эшли сжала пальцами серьгу с жемчужиной. Ей следует распрощаться с ним самым достойным образом, какой только допускали данные обстоятельства.

— Насчет сегодняшнего… — повторила она, когда они остановились у украшенного колоннами портика ее гостиницы, и изобразила беззаботную улыбку. — Мы оба знаем, что все это было рог bem.

Витор взглянул на нее в замешательстве и переспросил:

— Рог bem?

— Вы слышали историю о короле Жуане и фрейлине?

— Sim. Да, — пробормотал он, нахмурившись, словно никак не мог ухватить ее мысль.

— Мы тоже можем считать сегодняшний вечер «несущественным», — с просветленным видом объявила Эшли.

Он открыл рот, как если бы собирался что-то сказать, но тут же закрыл его. Витор мог позволить себе прогнать ее, но пришел в замешательство, когда роли переменились и она отказалась от него. Но, разумеется, такое ведь нечасто случается, с горечью подумала она.

— Ты предлагаешь забыть все? — удивился он.

— Я уже забыла, — бросила она, выбралась из машины и беззаботно вошла в гостиницу, даже не оглянувшись.

Словно свора жужжащих, воющих шершней, с огромными покрышками, гоночные машины проносились внизу по треку. Потом наступила тишина. Стряхнув с себя бронзового цвета куртку и оставшись в белой шелковой рубашке и габардиновых брюках, Эшли устроилась поудобнее на своем месте. Телевизионные мониторы, свисающие с крыши трибуны позволяли зрителям следить за ходом соревнований на противоположной стороне трека, и она подняла свой взгляд на один из них. Она вздохнула. Шесть недель назад Эшли поклялась, что будет сторониться Формулы-1, как чумы, но судьба уготовила ей иное, и вот она присутствует на австралийском этапе «Гран-при».

Прибыв в Аделаиду, чтобы обсудить создание совместного предприятия с местной компанией, она и не подозревала, что здесь состоится заключительный заезд сезона, но газеты сообщили об этом. Выбитая из колеи тем, что, облетев полмира, оказалась в одном городе одновременно с Витором д'Аркошем, она старательно пропускала все статьи, упоминавшие его имя, но, перевернув страницу, наткнулась на заметку, которую не могла пропустить. Ее глаза оставили экран телевизора. Эшли нахмурилась. Саймон не только не дал всем понять, что они просто друзья, но и позволил себе совершенно непотребные вещи. «Моя подружка Эшли Флеминг — очень занятой директор компании, — заявил он репортеру. — А это значит, что она не может присутствовать на многих этапах розыгрыша „Гран-при“. Но когда мы наконец встречаемся, это великолепно!» Как если бы все это подталкивание локтем в бок и подмигивание показалось ему недостаточным, ее названый брат передал репортеру фотографию, которая как бы подтверждала его правоту.