— Как во все это вписывалась Селешта? — поинтересовалась Эшли. — Разве она не затрагивала твои эмоции? Не отвлекала время от времени твои мысли?

Он покачал головой:

— Как ни отвратительно это может прозвучать, но Селешта имела великое преимущество, объяснявшее относительную длительность наших отношений и состоявшее в том, что она почти не оказывала влияния на мои чувства и мысли. Мы жили вместе, мы спали вместе, но она не вторгалась в мое «я». Я не позволял ей этого.

— Но Селешта должна была сообразить, что значит так мало для тебя, — возразила Эшли.

— Конечно, но ее это не заботило. Да и не так уж она была увлечена мною. А вот ты вторглась. Тебя я не мог остановить. — Витор криво улыбнулся. — Хотя меня это и раздражало, но после нашей первой встречи я никак не мог выкинуть тебя из головы. Я знал, что ты не та женщина, которой я мог бы пренебречь, как я пренебрегал Селештой, и, уж конечно, я не хотел путаться с подружкой моего товарища по команде…

— Избегал возможной стычки?

Он кивнул.

— Но я постоянно думал о тебе. Я пытался убедить себя, что все дело в твоей чисто сексуальной привлекательности, в том, что ты просто объект желания, но понимал, что речь идет о гораздо большем.

Эшли неотрывно смотрела на него. Она едва могла поверить тому, что он говорил.

— И? — несмело проронила она.

— О гораздо большем, — клятвенно произнес Витор. — Когда ты не приняла приглашения Саймона на несколько заездов «Гран-при», я почувствовал облегчение. Облегчение и одновременно ощущение потери. Потом, когда он сказал мне, что ты приедешь в Лиссабон… Ты говорила, что Саймон завидовал. Тогда я тоже завидовал, завидовал ему. До боли. — Он помолчал, отдавшись воспоминаниям, потом овладел собой. — Узнав же, что ты приедешь с ним на ленч в дом матери, я решил, что смогу справиться с собой, лишь избегая тебя.

— И это вполне удалось, пока мать не вынудила тебя отвезти меня в гостиницу.

— Что она могла сделать нарочно.

Эшли широко раскрыла глаза.

— Ты так думаешь? Но она же считала Саймона моим любовником.

— Да. Но позже она сказала мне, что, по ее мнению, он тебе не подходит, и она всегда считала, что мне не подходит Селешта. Но она сразу полюбила тебя и на протяжении последних двух лет уговаривала меня завести семью.

— Вчера Маргрида говорила, что, увидев нас вместе на том ленче, она почувствовала родство наших душ, — припомнила Эшли.

— Не знаю, действительно ли она занялась сватовством, но когда мы очутились в том сарае, я уже не мог сдержатьея. — Улыбка тронула уголки рта Витора. — Но и ты сама жаждала этого.

— Я всецело была во власти инстинкта, забыв о разуме, — натянуто призналась она.

— Как бы там ни было, ты была превосходна. Волны бились, и играли оркестры. — Выражение его лица стало серьезным. — Но после я не знал, что делать. В тот момент я не хотел разборок с Саймоном и Селештой. Не хотел я запутаться и с тобой. — Витор опять задумался. — Я лгу. Мое сердце жаждало тебя, да и мое тело, но не моя голова. Поэтому я решил отложить все до окончания сезона.

Эшли хмуро смотрела на него с другого конца софы.

— Что-то мне не показалось, что ты говорил тогда об отсрочке.

— Да и не должно было показаться. С какой стати? Ты практически ничего не знала обо мне, о том, чем я живу. — В его глазах промелькнул намек на улыбку. — Хотя ты и сказала, что понимаешь меня, я решил объясниться, но никак не мог подыскать нужные слова. Когда же в моей голове сложилось нечто вроде речи, ты заявила, что проведенный нами вечер не имеет никакого значения!

Эшли оглянулась через плечо на видневшиеся в открытые «французские» окна деревья и произнесла без всякого выражения:

— И тут ты решил, что я просто дешевка.

— Нет!

Она перевела взгляд на него:

— Нет?

— Ни за что! Я уважал тебя и знал, что ты вовсе не из тех, кто спит с кем попало. Если бы было иначе, я бы и близко к тебе не подошел.

Эшли поспешно переварила услышанное и полюбопытствовала:

— Так что ты подумал, когда я сделала свое заявление?

— Поскольку я не сомневался, что ты не менее меня была взволнована, поначалу оно меня возмутило. Но потом я решил, что ты почувствовала себя отвратительно, наставив рога Саймону, и нашла выход в предании нашей встречи забвению.

— А как ты чувствовал себя, наставив рога Селеште?

— Тоже отвратительно, — уныло признался он, — хотя, как только поцеловал тебя, я уже знал, что разорву с ней. Несмотря на то, что нас не связывала особая страсть, я был верен ей. Без верности же наши отношения рассыпались в пыль.

— И ты сообщил Селеште, что все кончено, независимо от того, что сказала я?

— На следующий же день. Я обязан был сделать это, кроме всего прочего, потому что почувствовал, что не смогу дольше делить с ней постель. После… — Он выругался. — Если я думал о тебе до нашего рандеву на сеновале, после я думал о тебе в тысячу раз больше. Проходило время, и я понимал, что должен что-то предпринять, что я не могу забыть тебя. Поэтому я решил: после финального заезда на «Гран-при» свяжусь тобой и предложу встретиться.

— Ради чего?

— Ради установления серьезных отношений.

— Даже думая, что я люблю Саймона, даже будучи уверенным, что я почувствовала себя отвратительно, наставив ему рога?

Витор кивнул:

— Я без труда убедил себя, что ты охотно согласишься. И я заранее оправдывал нашу связь, говоря себе, что Саймон слишком молод и что, уведя тебя от него, я сделаю ему одолжение.

— Но прежде, чем ты успел связаться со мной, вмешался Саймон с его ложью.

— И с каким мстительным чувством! Когда он рассказал мне, что ты беременна от него, он словно бросил в меня ручную гранату, которая должна была разорвать меня на клочки. Я почувствовал себя обманутым, разбитым, совершенно опустошенным. Я хотел, чтобы это был мой ребенок.

Эшли печально улыбнулась:

— Как же Саймон все запутал!

— Вот именно, — со вздохом согласился Витор, и они на минуту замолчали. — В момент его гибели я рассвирепел не только потому, что считал тебя виноватой. Все было гораздо сложнее. — Витор наморщил лоб. — Отчасти это было что-то вроде ответного удара. Я хотел, чтобы ты страдала так же, как страдал я. Как заставило меня страдать торжествующе самодовольное заявление Саймона о его предстоящем отцовстве и женитьбе на тебе.

Глаза Эшли остановились на тонком белом шраме, протянувшемся зигзагом от его виска к челюсти.

— И все же ты рисковал жизнью, пытаясь спасти его.

— Я должен был вытащить парня из машины, — возразил он.

— Если бы все случилось наоборот, я сомневаюсь, что Саймон поступил бы так же, — печально заметила она.

Витор пожал плечами:

— Может, и нет. После я сообразил, что ничего не добьюсь, продолжая думать о тебе, поэтому я полностью погрузился в дела своей строительной компании. Поначалу я не намеревался увязать так глубоко, — я понял свою ошибку, когда полностью отдавался спорту, — но нужно было спасаться от тоски, и работа по шестнадцать часов в сутки казалась мне единственным выходом. Хотя избавиться от тоски мне так и не удалось.

— Ты все еще тосковал, когда мы… когда мы встретились вновь? — запинаясь, спросила Эшли.

Он кивнул:

— И тут я, чувствуя, что моя вспышка в момент гибели Саймона расстроила наши с тобой отношения, вдруг подумал, а нельзя ли попытаться возродить их. Увидев тебя, я сразу понял, что совсем не был уверен в твоих чувствах. Ты, казалось, жаждала избавиться от меня. Но когда мы получили такое удовольствие от вместе проведенного дня, мне показалось, что ты все же неравнодушна ко мне и что у нас есть шанс. Я решил: как только Томаш заснет, я объяснюсь тебе в любви и попрошу попробовать все с самого начала, но…

— Ты узнал, что я два года скрывала от тебя твоего сына, — перебила Эшли, — и объяснение в любви так и не состоялось. Ты забыл о своей любви. Меня это не удивляет. — Навернувшиеся еще раньше слезы теперь потекли из ее глаз по щекам. — Я понимаю, что сейчас уже слишком поздно и что… это не имеет никакого значения, — нервно произнесла она, — но когда я увидела тебя снова, то поняла, что продолжаю любить тебя. Я полюбила тебя с самой первой нашей встречи и не переставала любить.