— Сбежим? — предложил он.

— Если ты по дороге не развалишься, — поддела я напарника и встала с кровати полностью.

— Ой, знаешь ли, я показываю неплохие результаты, — мы двинулись на выход, — только давай не быстро, а то быстро было сюда, — он посмотрел жалобно, как мог только он со своими хитрыми серыми глазами.

— Давай, — на душе было легко, он жив и с ним относительно все в порядке, значит выберемся, — экскурсию проведешь?

— Как насчет кухни?

— Заманчиво, — мы переглянулись в дверях, и направились вниз по ступенькам, кухня — это отличное место для посиделок и перекусов. Во время этих посиделок, можно сказать, это наше с ним любимое место.

— Расскажешь, все что я пропустил, после того как пропустил тот удар, подставился, как ребенок, — он сокрушённо помахал головой.

— Тебе как, щадить твои чувства или правду?

— Все так плохо? — в притворном ужасе, он прижал руку к сердцу.

— Еще хуже, — злорадно добавила я, сверкая глазами и стараясь не начать смеяться раньше времени.

— Давай правду, но с поправкой, что я еще слабый и мне нервничать нельзя. И это не я сам придумал, а Генри, — поднимая руки в защитном жесте, знал, что буду вспоминать ему ту несчастную простуду и его стенания, от того что у него болела голова и горло и, о ужас, он не мог дышать из-за насморка, поэтому умирал, каждые полчаса раз и навсегда.

— Когда ты повалился на арену и мне пришлось закрывать нас двоих…

— Момент самобичевания упускаешь? — я смутилась, он меня слишком хорошо знает, — То есть таки страдания о том, что ты не успела меня прикрыть, имели место быть! Ты неисправима, и ты не виновата, я сам не отреагировал вовремя, и подставил тебя под удар, так что забыли, проехали, квиты, — с ним всегда так, все наши даже крупные ссоры заканчивались через пять минут этими его словами.

Правда, иногда он добавлял «ну, хочешь, стукни меня, и мы квиты». Иногда так доставал, что била, чтобы хоть как-то скинуть агрессию, пусть и всегда слабо, и чисто символически.

— А потом началось веселье, меня хорошо приложило, когда рвали покров мира и проникали к нам, команда захвата с владыкой наперевес и группой поддержки в черном.

— О, они все были в черном, да? — я кивнула, — Вот серьезно, я с этого умираю, у них это что-то типа рабочей одежды для устрашения, пытался как-то объяснить, что это не главное, быть одетыми одинаково, но нет, этих не переубедить, статус, — и он подленько так захихикал, — дальше то что?

— А дальше начались разборки о том, что совет им что-то задолжал, нарушил и еще куча всего. это я не поняла, объяснишь? — он как-то неопределённо пожал плечами, а мне показалось, что он в курсе всех притязаний, но не скажет. Не хочет или не может? — Потом какой-то мужик в чёрном, да они все были в черном, но этот был с лицом серьезного то ли убийцы, то ли стражника попер на тебя, пытаясь забрать себе. Я делиться не хотела, начала накрывать тебя щитом и порог заслонять. Мы поиграли в игру: не пусти мужика к бесчувственному телу напарника. Потом бац, и я падаю на тебя, прикрывая в полном изнеможении, я скажу, картина, наверняка, была достойная описания в книге. Все, для меня занавес и доброе утро в камере.

— Это не камеры, а казармы для солдат, и я там даже жил, так что не наговаривай. Слушай, такой трагизм, а мы даже денег за просмотр не взяли. Предприниматели из нас совсем не очень, — он тяжело вздохнул, был у нас с ним давно разговор о необходимости заработать на пропитание и тогда мы много идей генерировали, вот только все они не проходили редактуру. Именно тогда мы решили выступать на боях и это тоже идея так себе, но лучше не было.

— А ты с владыки потребуй, он там был одним из главных зрителей, в первом ряду стоял, может даст денег? — поддержала я его шутку, присматриваясь к тому, что он явно не рад чему-то.

— Этот даст, догонит и еще раз даст, — за разговорами мы незаметно дошли до кухни, куда Вольф зашел первым и через минуту выглянул и позвал меня, — все чисто, — заговорщицки улыбнулся он.

— Конечно, все чисто, у меня идеальный порядок на кухне! — мы вдвоём подпрыгнули, от неожиданности, откуда взялся этот огромный мужчина с тесаком в руках я не знаю, но было страшно, даже очень.

— Или сердце остановится или заикой стану, причем, сердце предпочтительней, ибо, заикаясь, замучаюсь объяснить что-либо. Здоров, Пен, а мы к тебе с набегом на продовольствие, не оставишь бедных голодных, никому не нужных, несчастных без пропитания? — как много описания нас, лишенцев, здоровяк улыбнулся, пригладив усы.

— Рад тебя видеть живым, про здоровье молчу, а то ты не очень. Сейчас все организуем в лучшем виде, хотя странное место для свиданий ты выбрал, хотя, о чем я, ты вообще странный, — мужчина, легко развернувшись, что для таких объемов странно, занялся накрыванием на стол.

А я попыталась пикнуть, что у нас не свиданье, даже не знаю, зачем я хотела это объяснить.

— Видишь, девушка даже не в курсе, что это свиданье, эх ты, — на Вольфа махнули рукой с зажатым полотенцем, которым до этого мужчина вытирал со стола, правда, напарник на это никак не отреагировал, я же тоже решила не заморачиваться.

Еще через пару минут у нас на столе было много еды, даже не так, очень много еды. И вся она источала просто невероятный аромат, от которого потекли слюнки и громко заурчало в животе.

— Как же я скучал за твоей стряпней, Пен, и главное за объемами. Но у меня для тебя есть парочка рецептов, ты должен будешь оценить и побалуешь при случае Райли. Кстати, Пен, это и есть Райли.

Я вежливо отозвалась, проговорив, что мне тоже приятно познакомиться. На секунду стало грустно, действительно, еда у нас дома не сравнится с едой, которую выставил на стол Пен, а ведь Вольф ел и никогда не жаловался, и хвалил. Наевшись вдосталь, мы откинулись на спинки стульев и осоловело посмотрели друг на друга.

— Вкусно - то как… — еле проговорила я.

— И много. Пен, ты мой герой.

— А то, — мужчина рассмеялся, до этого он выходил из кухни, а сейчас опять вернулся. Десерт? — я застонала, очень хотелось десерт, ведь у нас это роскошь, которую я уже не помню, но я не смогу съесть ни кусочка, лопну.

— Мы чуть отойдем и вернемся за десертом, никому не отдавай, — решил Вольф, спасая меня от попытки все-таки съесть десерт и попытаться не лопнуть, что вряд ли, а значит, спасая от самоубийства.

— Договорились, — мужчина, довольный, убрал со стола, а мы, выбравшись из-за стола, покатились на улицу.

— Сейчас бы полежать…

— Поспать…

— Смотри, какая травка мягкая, — предложил Вольф и через минуты мы лежали на лужайке в тени огромного дерева.

— Хорошо то как… — счастливо зажмурила я глаза, еще раз открыв их, посмотрела в голубое небо через зеленые листья дерева, это невероятно красиво.

— Да, хорошо, даже очень… — все-таки я задремала, под боком у напарника.

***

— А ты паниковал, вот они, голубчики, спят, — голос Генри еле сдерживал, чтобы не выдать своего смеха, но лицо выдавало все эмоции.

— На траве, возле кухни, что это делается? — возмущался владыка тихо, но эмоционально.

— И не говори, я уже и не помню, какая она, эта бесшабашная молодость и отсутствие правил, их давление, а ты, наверное, и подавно забыл, что такое свобода и веселье. Так что не завидуй, пошли.

— А может разбудить? — голос владыки пусть и выдавал недовольство, но уже не такое сильное.

— Тебе что жалко, что они тут отдохнут? — Генри так искренне изумился и с таким видом посмотрел на своего владыку, что тому, видимо, стало стыдно.

— Да не подобает же… — нерешительно начал владыка.

— Не завидуй! Пошли, все с ними хорошо…

Проснувшись, как и обещал Вольф, мы пошли обратно на кухню за должком в виде десерта, вкусным тортом и, самое невероятное, потрясающим мороженым. Мороженое поразило меня сильнее, чем торт, поскольку раньше я никогда не ела ничего даже похожего (глупо в вечной зиме, когда всегда холодно есть еще что-то, что сделает тебе холодно изнутри). Я очень хотела съесть еще парочку порций мороженого, но Вольф был заразой и зажал мне, правда, аргументировал он это как раз тем, что так будет лучше для меня же, но кто ему поверил.