Я воздухом Италии дышал:

И хоть прекрасен север среди скал –

Позолотил поля цветами март

И дрозд в ветвях запел во весь азарт;

Воркует голубь, грач кричит слегка

И в небе розовеют облачка;

Фиалка излучает нежный цвет,

И от любви бледнеет первоцвет;

И роза распускает свой бутон,

И вереск отдает ей свой поклон;

И крокус ждет луну среди ветвей:

Он обручального кольца алей;

В венке весны английской всласть сплелись

Подснежник белоснежный и нарцисс.

И жаворонок рвется в небеса,

И стелется у мельницы роса

Вдоль по реке, как пламя, голубой

Искрится стрелами царь водяной,

И коноплянки звонко там и тут

В зеленой чаще весело поют.

Но год назад!.. Умчалось много стай

С тех пор, как видел я блаженный край:

Там излучают цвет цветы, плоды,

Там яблоки сиянием горды.

Кругом весна. Цветущий виноград,

Оливковые рощи, пиний ряд –

Я ехал мимо… Дивный аромат,

Лишь камни под копытами скрипят.

О древнем имени Равенны я

Все помышлял, восторга не тая,

Пред бирюзовым небом в злате дня.

Как детски билось сердце у меня,

Когда за камышами и рекой

Я видел ясно древний Град Святой,

Увенчанный короной башен! К ним

За солнцем мчался я, не утомим.

Багрец зари еще не отпылал,

А я в стенах Равенны уж стоял.

Как странно тихо! Ни житейский звук

Покой не потревожит. Ни пастух

Не тронет дудку, и навстречу дня

Не высыплет, играя, ребятня:

Унынье, тишь и скорбь! Здесь человек

Не ведая скорбей, жить мог бы век,

Следя за сменой лета и зимы,

С весны ликующей до зимней тьмы,

Не мысля о печали – ибо тут

Летейские струи текут, текут.

Средь лотосов стоишь ты на пруду,

Как Прозерпина в маковом чаду,

Храня священный пепел и беду.

Почиют славно здесь сыны твои,

Ты ж смерть их вспоминаешь в забытьи.

Они верны высокой славе. Ты ж,

Бездетный град! молитвенно хранишь

Былое. Здесь торжественно стоят

Гробы, где славные герои спят. 

Столп одинокий встал среди долин:

Здесь Франции сражен был славный сын,

Вождь рыцарства, кем родина горда –

Гастон де Фуа: безвременно звезда

Героя повлекла на вражий град:

Он пал, как лев, сраженный невпопад.

От этой жизни взят Творцом своим,

Под Божьим покрывалом голубым

Он спит под сенью копий тростника –

И олеандр роняет сон цветка

На землю, где приют он отыскал.

А северней курган высокий встал:

В гробнице царской там из прочных скал,

Воздвигнутой дочернею рукой,

Спит Теодорих, славный готский царь –

Спит, все и вся завоевавший встарь.

Курган не пощадило время, нет –

Пред ветром и дождем один ответ.

Мы зрим: смерть не щадит великих – ах,

Король и шут оборотились в прах.

Возвышенна их слава! А по мне

Что варвар-царь, что рыцарь на коне,

Что королева – тление и пыл

Пред гробом, в коем Данте опочил.

Вот – гроб его, отверстый всем ветрам:

Рука ваятеля явила нам

Чело, избравшее благую часть,

Глаза, излившие любовь и страсть,

Уста, воспевшие и Рай, и Ад,

И лик, что Джотто уловить был рад –

Тот скорбный Дантов лик. Века прошли;

И в месте утешения, вдали

От желтых вод Арно, бегущих прочь

Там, под мостами городскими, в ночь,

Где башни Джотто стройно вознеслись

Ввысь мраморною лилиею, ввысь!

Увы, мой Данте, скорбь и боль твоя –

Суть цепь изгнанничества бытия.

Круты ступени во дворцах царей,

И много ран приносят камни дней

Природе человека в забытьи.

Но злой сей мир – он песни чтит твои,

Народы чтят тебя, да и она,

Тосканы царской злобная жена,

Воздев венец терновый на тебя,

Теперь приносит лавры, возлюбя,

Молит вновь прах сына ей вернуть.

О горькое изгнанье! Твоя грудь

Соединилась с Беатриче: твой

Хранит Равенна пепел и покой. 

Как мрачен сей дворец! Здесь ритурнель

Уж больше не исполнит менестрель.

Здесь цепи ржавые лежат в углу,

Бурьян растет на мраморном полу:

Ползет змея и ящерка мелькнет

Пред каменными львами у ворот.

Два года Байрон здесь в веселом плеске чаш

Прожил легко – второй Антоний наш,

Явивший миру Акциум второй!

Но он ничуть не пострадал душой,

Меч не сломал и лиру не разбил,

Из-за интриг царицы, чтущей Нил.

Могучий крик с Востока прозвучал

И гордо за свободу грек восстал,

Призвав героя из Равенны: о,

Вовеки благороднее его

Не гибли. Да, он долг отдал мечте,

Вернувшись, как спартанец, на щите!

Эллада! Твоей славы пробил час,

День твоей мощи! Вспомни же сейчас,

Кто пал во славу вольности твоей!

О Саламин! О торжество Платей!

Эвбейской хляби лютая волна

О Фермопил смертельная стена!

Он вас любил – любил не на словах,

Отдав вам меч и лиру, словно прах,

Он – как Эсхил и славный Марафон:

И Англией увенчан и почтен

Поэт и воин, первый в том и в том.

Не скажет зависть более о нем,

Змея, не прошипевши ничего,

Не тронет славного герба его.

И, как венок, сплетенный из олив

Что победитель держит, горделив,

Как Красный Крест, спасающий в войне,

Или маяк, что виден на волне

Всем морякам средь вихрей и ветрил –

Так Грецию и вольность он любил!

О Байрон, свеж и зелен твой венок:

От роз Сафо чуть заалеть он мог,

Твое чело венчая; мирт тебя хранит,

Долин Кастальских травами увит;

Лавр ждет, когда придешь ты: все – твое

Одним венком венчает бытие. 

Вершины пиний резкий бриз склонял,

И рев валов холодных рокотал;

Закат янтарный таял на сосне.

В лесах бродить так сладко было мне,

Сдувала птица резвая на миг

С бутонов снег. А там, у ног моих,

Нарциссов ряд в серебряных венцах

Сиял, и раздавалось пенье птах.

О дерева! О вольный дух лесной!

От века всяк свободен пред тобой,

Полузабыв борьбы усталый мир.

Кровь бьется горячей, и жизни пир

В усталых венах вновь ожить готов.

Леса полны забытых встарь богов.

Вот козлоногий Пан, как менестрель,

Средь камышей! Дриаду – деву-цель

Настиг он, и звучит девичий крик,

А вот передо мной предстал на миг

Лик бога! Там – Диана без следа

Бежит, своей охотою горда.

Ее прекрасен и ужасен зрак.

С ней рядом – стая гончая собак!

Или Гилас: в ручье он отражен.

О сердце! О Эллады дивный сон!

И прежде чем меланхоличный тон

Сквозь звон к вечерне, монастырский звон

Ушей коснется посреди цветов,

Увы! Увы! рой дивных сих часов,

Как волны набежавши, заслонят

Его мольбу и Гефсиманский сад. 

Равенна! Много слышал я речей

О славных битвах, славе давних дней:

Две тысячи минуло лет с тех пор,

Как Цезарь к славе мчал во весь опор.

Ты славилась, как Рим, суров, крылат,

Орлом взлетал от Темзы по Евфрат.

Царила ты, покуда в свой черед

По улицам твоим и гунн, и готт

Не хлынули. И у морской черты

В тиши пустынной нищенствуешь ты!

Нет больше у тебя, иным в пример,

На лес похожих мириад галер!

Там, где латунь носов искала цель,

Теперь пастушья слышится свирель,