Затронутый Вами вопрос — что зрители могут неправильно истолковать отношения между лордом Уиндермиром и миссис Эрлин — всецело зависит от исполнения. В первом акте Уиндермир должен убедить зрителей в абсолютной искренности того, что он говорит жене. Это вытекает из его реплик. Он не говорит жене: «Ничто в прошлой жизни этой женщины не бросает на нее тень». Он прямо говорит: «Много лет назад миссис Эрлин согрешила. Теперь она хочет вернуться в общество. Помоги ей вернуться». На высказанные его женой предположения он отвечает не банальными фразами вроде: «О, между нами ничего такого нет. Мы просто друзья, и все», — нет, он с ужасом отвергает подобное предположение.

На балу он держится с миссис Эрлин холодно, учтиво, но несколько жестко — не так, как держит себя любовник. Когда они беседуют наедине, Уиндермир не употребляет ни единого слова, которое говорило бы о нежности или любви. Всем своим поведением он показывает, что эта женщина имеет над ним власть, но такую, которая внушает ему отвращение, почти мучительное.

На чем держится ее власть? Об этом пьеса.

Я так подробно остановился на этом вопросе потому, что всегда тщательно и вдумчиво рассматриваю каждое Ваше предложение. Иначе достаточно было бы сказать, что произведение искусства, созданное по определенному плану и тщательно продуманное с одной определенной художественной точки зрения, не может быть внезапно изменено, и, уверен, Вы сами по размышлении признали бы мою правоту. Ведь это обессмыслило бы каждую реплику, обесценило бы каждое положение. Можно было бы написать не менее хорошую пьесу, в которой зрители заранее бы знали, кто такая миссис Эрлин на самом деле, но для нее потребовались бы совершенно иные диалоги и совершенно иные положения. Я построил свой дом на неком фундаменте, и фундамент этот не может быть изменен. И я не могу сказать ничего больше.

Что до наших личных дел, то надеюсь, что сегодняшний вечер будет вполне гармоничным и мирным. После премьеры пьесы и до моего отъезда на юг Франции, куда я вынужден поехать лечиться, нам было бы разумно хотя бы один раз встретиться для объяснения. Искренне Ваш

Оскар Уайльд

Тайт-стрит, 16

[Середина февраля 1892 г.]

Дорогой Алек, сегодня я случайно услышал в театре (уже после Вашего ухода), что Вы собираетесь использовать обстановку первого акта вторично — в последнем акте. По-моему, Вам следовало сказать об этом мне, так как с месяц назад после длительного обсуждения данного вопроса Вы согласились с тем, что последний акт будет играться, как это указано в авторской ремарке, в будуаре леди Уиндермир, чему я придаю очень важное значение с драматической точки зрения.

Однако пишу я Вам не затем, чтобы упрекнуть Вас — что толку в упреках? — а чтобы изложить Вам следующее. Если из-за отсутствия времени или в целях экономии Вы не сможете поставить спектакль в полном сценическом оформлении, предусмотренном в пьесе, то следует использовать повторно декорации второго акта, а не первого. В четвертом акте леди Уиндермир может находиться в своей гостиной. Она не должна находиться в библиотеке мужа. Это чрезвычайно важно.

Далее, с постановочной точки зрения преимущества использования декораций второго акта таковы:

Время действия во втором акте — вечер. Дверь в бальную залу открыта; открыта и дверь на террасу. В четвертом акте действие происходит днем; дверь в бальную залу закрыта, так же как и дверь на террасу, а мебель может быть расставлена иначе. Ведь для приема из комнат убирают часть обстановки. А на следующий день убранную обстановку водворяют обратно. Иначе говоря, повторение декораций библиотеки стало бы точной копией, тогда как повторение декораций гостиной не имело бы такого недостатка.

А это большой недостаток, потому что сцена беседы герцогини с леди Уиндермир — одна из ключевых сцен в пьесе — происходит на диване в левой части сцены. Так вот, сцена с миссис Эрлин не должна происходить на том же месте. Это обедняет эффект. Мне хотелось бы, чтобы Вы поместили миссис Эрлин на диване ближе к центру сцены и к правой ее стороне. На моем собственном черновом наброске декораций этого акта, сделанном, когда писалась пьеса, я посадил миссис Эрлин на диван с высокой спинкой в стиле Людовика XVI, поставленный наискосок в таком месте, где она, как это и должно быть, хорошо видна всему залу. Не следует помещать ее где-то сбоку. Слишком важный характер имеет данная сцена. Диван, разумеется, стоит не параллельно рампе, а под углом к ней, и миссис Эрлин, естественно, сидит дальше от рампы и ближе к центру. Пожалуйста, обдумайте это самым серьезным образом. Использование декораций второго акта вместо первого позволяет нам гораздо лучше расположить миссис Эрлин на сцене. Ведь до появления лорда Огастуса в последнем акте заняты лишь трое актеров (если не считать слуг), и действие пьесы не должно все это время происходить где-то в уголке. Миссис Эрлин должна держаться в центре сцены и быть ее центральной фигурой.

Надо еще помнить вот о чем. Уиндермир, который находится у себя дома, может расхаживать взад и вперед — фактически он так и делает; миссис Эрлин конечно же ничего подобного делать не может. Она встает с дивана, как указано в тексте пьесы, и садится, но в свете того, что каждую минуту может войти леди Уиндермир, заставить ее ходить вдоль или поперек сцены было бы мелодраматично, но не драматично и не артистично.

Обо всем этом, столь важном для пьесы, я бы хотел переговорить с Вами лично, но, несмотря на мою серьезную просьбу, с которой я обратился к Вам в письме, отправленном несколько дней назад, Вы не предоставили мне того, о чем я просил Вас и на что мне дает право мое положение создателя пьесы, — формальной возможности ежедневно беседовать с Вами в спокойной обстановке после репетиции. Это должно быть сделано в интересах пьесы. Это избавляет от многих хлопот. В данном случае это избавило бы меня от необходимости писать длинное письмо, чтобы изложить соображения, которые легче было бы высказать в разговоре, когда и я имел бы полезную возможность услышать Ваши собственные соображения по многим вопросам.

И последнее. Когда Уиндермир говорит уходящей миссис Эрлин: «Позвольте мне», — он направляется к двери. Его жена по уходе миссис Эрлин идет к нему, и я хочу, чтобы оба Вы оказались в глубине сцены. Лорд Огастус, входя, оказывается перед Вами — он берет Вас под руку и отводит на авансцену. Леди Уиндермир наблюдает за разговором из глубины сцены, пока ее тревога не становится нестерпимой, — тогда она идет к ним. Важно, чтобы леди Уиндермир ни слова не слышала из рассказа лорда Огастуса о том, как миссис Эрлин все объяснила.

Прошу Вас уделить серьезное внимание всем этим соображениям, остаюсь искренне Ваш

Оскар Уайльд

Гостиница «Альбемарл»

[Середина февраля 1892 г.]

Дорогой Александер, я слишком плохо себя чувствую, чтобы присутствовать на сегодняшней утренней репетиции. Если будет еще одна репетиция вечером, я приду. Может быть, мистер Шоун любезно меня известит. В любом случае я надеюсь, что неприятная сцена, имевшая место вчера вечером, больше не повторится. Я всегда относился к Вам лично с вежливостью и рассчитываю на такую же ответную вежливость.

А теперь о пьесе. Не откажите в любезности рассмотреть следующие моменты. В жизни подробности не имеют значения, но в искусстве подробности жизненно важны.

В комедийных сценах люди должны говорить более внятно и отчетливо. Каждое слово комедийного диалога должно доходить до слуха зрителей. Особенно это относится к герцогине, которая должна говорить более громко и утвердительно. Болтовня гостей, заглушившая ее реплику во втором акте про миссис Эрлин и про девочек Сэвил, могла бы предшествовать ее появлению; гости, разговаривая, выходят на террасу, лишь двое остаются на диване в глубине сцены, а двое на банкетке у входа.