Приподнявшись, он с удивлением, граничащим с помешательством, обнаружил, что некоторые из тех, кто хлопотал вокруг, не касались ногами земли. Как бы подвешенные на невидимых нитях на высоте от нескольких сантиметров до метра, они скользили, как тени, и движения их были совершенно естественны и даже гармоничны. Существа шевелили ногами и руками, наклоняли или поворачивали головы, перемещались вперед, назад, поднимались и опускались с такой легкостью, как если бы и вовсе не отрывались от земли.

— Конечно же это мне снится! — внезапно воскликнул старец как бы в надежде, что звук собственного голоса вернет его к действительности. — Где я нахожусь? Кто вы такие?

Заслышав хриплый голос, странные создания замолчали, больше не слышались их голоса, такие певучие, что это даже вызывало тревогу.

Их изнеженный слух, приученный к ласковым звукам, был словно не в состоянии выдержать подобной какофонии[17], и они тотчас же удалились, бесшумно скользя, будто бесплотные тени. Некоторые из них, более храбрые или менее впечатлительные, замерли у стены, очертившей место действия, другие тихо исчезли в широких промоинах в этой стене, воспарив надо льдом.

Не зная, что и думать о такой удивительной способности передвигаться, опровергающей все законы физики, старик продолжил:

— Я — последний, кто остался в живых из участников полярной экспедиции. Мое имя достаточно хорошо известно в науке, так что среди вас наверняка найдется хоть кто-нибудь, слышавший обо мне. К тому же газеты всего мира писали о подготовке к этой злосчастной экспедиции и сообщали дату отплытия. Меня зовут Синтез, я — швед. Скажите мне, где я нахожусь и кто вы, спасшие мне жизнь?

Никакого ответа!

Зрители были неподвижны, они как привидения или зависли между небом и землей, или сновали туда-сюда через широкие промоины, сквозь которые виднелись сполохи северного сияния.

Свою речь господин Синтез произнес по-английски, полагая, что его поймут ввиду широкого распространения этого языка. Видя всю тщетность усилий, он повторил ее по-немецки, однако снова оскорбил своими варварскими вокабулами[18] чувствительный слух своих спасителей.

Они тем не менее были настроены очень дружелюбно.

Господин Синтез воспроизвел свою речь по-французски. Ничего! Затем — по-итальянски, по-русски, по-испански, на новогреческом, на арабском, на хинди[19], на древнееврейском… Снова безрезультатно!

— Либо эти люди принадлежат к иной расе, либо я нахожусь на чужой планете, либо я окончательно сошел с ума! Увы, последняя гипотеза[20] кажется мне наиболее вероятной. Подумать только — я напрасно тщился объясниться на всех мыслимых наречиях!.. Кроме одного, впрочем… Что, если заговорить с ними по-китайски?

И швед, уже проявивший себя недюжинным полиглотом[21], блестяще завершил серию опытов, обрисовав свое положение на чистейшем хван-хва, который является, как известно, диалектом, на котором изъясняются мандарины[22] в центральных провинциях Поднебесной империи[23], а именно в Пекине[24], Нанкине[25] и т. д.

Он еще больше, если только это было возможно, смягчил тембр голоса, боясь спугнуть людей-недотрог, которые с любопытством все плотнее его окружали.

О чудо! Попытка увенчалась неожиданным успехом! Его поняли! Правда, не все, не полностью, однако ему ответили на том же языке; они смогли наконец обменяться некоторыми мыслями.

Господин Синтез, который думал, и совершенно справедливо, что владеет хван-хва в таком же совершенстве, как ученейший из грамотеев, каким только когда-либо гордилась Центральная империя, вдруг осознал, что изрекает варварские, устаревшие идиомы[26], существовавшие лишь в силу традиции…

— Может ли быть такое, — обратился он к низенькому старичку в очках, который, невзирая на преклонный возраст, ловко перемещался вокруг него, — чтобы язык, незыблемый со времен седой древности, вдруг претерпел такие резкие изменения?

— Он стал почти совсем другим, — прошелестел старичок. — Однако успокойтесь, мао-чин[27], у нас много лингвистов[28], которые прекрасно разбираются в языке предков.

— Мао-чин? Это вы меня к ним причисляете?

— Разумеется. И в этом нет ничего для вас обидного, учитывая необыкновенную, действительно исключительную густоту вашего волосяного покрова. Откровенно говоря, среди наших современных айно[29] не найдется ни единого, кто смог бы с вами соперничать.

— Постойте-ка, что за странное недоразумение происходит сейчас между нами?! Я уже имел честь вам докладывать, что я швед. Следовательно, не имею ничего общего с айно. Черт возьми, лосиный мех, в который я в данный момент закутан, вовсе не является моей кожей!

— Швед? — ласково переспросил человечек. — Я вас не понимаю.

— Не понимаете?

— Нет!

— Вы не знаете, что такое Швеция?

— К моему крайнему сожалению, не имею ни малейшего понятия.

— А что такое Англия? Франция?.. Германия?.. Россия???

— Эти слова пробуждают во мне лишь какие-то смутные воспоминания… Это названия давно исчезнувших стран, не так ли?..

— Европа! — срывающимся голосом воскликнул швед.

— Европы больше не существует, — мелодично отозвался старичок в очках.

— Еще раз спрашиваю, — стоял на своем господин Синтез, предполагавший, что стал жертвой кошмара, — где я нахожусь?

— Вы находитесь… на десятом градусе северной широты…

— А на каком градусе долготы?

— Приблизительно на одиннадцатом с половиной градусе западной долготы.

— Скажите, пожалуйста, на каком меридиане?

— На меридиане Тимбукту[30], — отвечал пораженный подобным вопросом старичок.

— Тимбукту?! У Тимбукту свой меридиан?!

— Разумеется… Ведь Тимбукту — столица Западного Китая.

Сколь чудесным ни было воскрешение из мертвых замерзшего во льдах человека, оно казалось не более неправдоподобным, чем те вещи, с которыми он нынче сталкивался. Под влиянием обоих факторов, и телесного и духовного, к старику внезапно вернулась энергия и умственные способности.

Он жив! Не задаваясь вопросом, каким образом возвратился к жизни, отложив на потом решение этой, пусть и основополагающей, проблемы, старик, скользя, с трудом поднялся на ноги и замер, рассматривая окружавшие его существа, здание, где происходила эта удивительная сцена. При беглом взгляде эти люди не принадлежали ни к одному определенному биологическому типу. Были ли они неграми? Или китайцами? Ни теми, ни другими. Или, если угодно, и теми и другими.

Их кожа, окрашенная не так, как это подобало бы черной расе[31], в то же время не отличалась и желтизной, присущей монголоидной расе. Эти весьма приглушенные цветовые оттенки, слитые воедино, порождали редкий в своей гармонии светло-коричневый цвет.

Неимоверно густые черные волосы не курчавились жестко, как у негров, а напоминали скорее кудри мулатов[32]. Черты лица запечатлели характерные особенности обеих рас.

Глаза на скуластых лицах с несколько приплюснутыми носами были откровенно раскосыми, губы — припухлыми и мясистыми, зубы — ослепительно белыми.

Короче говоря, это были чудесные африкано-китайские метисы[33].