Мои бедные собаки на последнем издыхании, а те, которые, быть может, близки к бешенству, заунывно воют. Четыре из них уже погибли от истощения.

Вдруг послышались легкие шаги. Приоткрываю покрасневшие веки. Ночь. Ничего не видно.

— Том, это ты?

Никакого ответа. Может быть, почудилось? Но нет, ослабленный слух улавливает нечто похожее на топот лошадиных копыт, приглушенный песком.

Проходят долгие часы, и тот же шорох снова выводит меня из оцепенения. Кто-то куда-то ездил. Вероятно, Том. И я не ошибаюсь; старый абориген шепчет на своем жаргоне:

— Держи, друг, это для твои глаза.

Его холодная рука кладет мне на веки легкий пластырь, довольно приятно пахнущий. Ощущаю болезненное покалывание от прикосновения вяжущего вещества к набухшей слизистой оболочке.

— Том, — шепчу, — мне ужасно больно.

— Ты спокойся. Лечишься быстро. Это дерево от лихорадки.

— Как — дерево от лихорадки?.. Эвкалипт!.. Ты нашел свежие листья?

— Да, там, много.

— Значит, пустыня кончилась? Там — лес, и мы спасены?!

— Да.

Мое восклицание разбудило часть спящих. Сыплются вопросы, произносимые взволнованными, прерывающимися голосами. После пластыря Тома боли в глазах утихли как по волшебству. Невероятно! Чувствую себя заново родившимся.

— Джентльмены! — вскричал я. — Том снова спас нас. Он обнаружил лес и принес чудодейственное лекарство. Друзья, еще несколько минут терпения!

В ответ раздается взрыв радостных возгласов. Улетучившаяся было надежда вновь оживает.

Старый знахарь не бездействует. Слышу его быстрые шаги то в одной стороне, то в другой: он ищет во тьме бедных спутников, растянувшихся на песке, дает каждому горсть драгоценных листьев, рекомендует разжевать их и приложить кашицу к глазам. Предписание тут же выполняется и быстро приносит страдальцам такое же облегчение, как и мне.

Известие о том, что рядом лес и ручей, придает силу даже самым слабым. Все стремятся к спасительной прохладе. Темнокожий доктор не возражает, но рекомендует не снимать с глаз пластырь, а заменить его, когда войдем в чащу, свежим. Старик становится во главе путников и идет на север, мы следуем за ним гуськом.

Майор, сэр Рид, Эдвард, Ричард и Френсис, ослабленные болезнью менее прочих, правят повозками, в которых лежат те, кто не может идти. Девушки, решившие преодолеть необходимое расстояние пешком, одним своим присутствием словно сокращают путь и уменьшают жару.

В этот момент чувствую прикосновение чего-то холодного к руке. Это Мирадор, у которого бока ходят ходуном от долгого бега. Он последовал за Томом и после освежающего купания примчался поприветствовать меня. Его влажный нос свидетельствует о том, что славный пес вновь ожил.

Лошади, безошибочно почувствовавшие близость воды, напрягают последние силы.

— Вперед! Мы уже у цели! — раздается нежный голосок мисс Мери. — А! Вот и солнце! Вижу деревья, совсем близко!

Никогда еще появление дневного светила не вызывало такого восторга. Англичане, обычно холодные и невозмутимые, жаждут увидеть обетованную землю, ступить на которую уже не рассчитывали, и лично убедиться, что это не мираж. Несмотря на просьбы Тома, они срывают повязки и, преодолевая боль, смутно видят густую полосу зелени, пронизанную багряными лучами. Какое для них имеет значение, что вспышки света отзываются в мозгу прикосновением раскаленного железа? Разве так уж и важна та кровавая завеса, возникающая перед ними и закрывающая горизонт? Они все же узрели, что в нескольких шагах впереди кончается проклятый песок.

Крики радости и боли вырываются у измученных путников. Последнее невероятное усилие, и обезумевшие поселенцы, еще недавно с трудом двигавшиеся, бросаются как одержимые в ручей.

Такое погружение в воду крайне неблагоразумно, но никакая человеческая сила не могла бы помешать страждущим осуществить свое давнее желание — утолить жажду. Их усталые и ноющие тела приобретают былую гибкость, воспаление глаз и опухоль век излечиваются, организм вновь получает необходимое количество жидкости, без которой прекратилась бы циркуляция крови.

Это не купание, а оргия в воде. Она продолжалась более часа, пока пожар, сжигавший плоть, окончательно не потух. Потом больные растянулись на нежном густом травянистом ковре, и вскоре освежающий сон закрыл им глаза, на которые предварительно были наложены новые компрессы из растертых листьев эвкалипта. Вечером общее состояние путешественников заметно улучшилось, и, когда с приближением ночи яркий дневной свет потускнел, мы оказались уже в состоянии различать не слишком удаленные предметы.

Какое все же поразительное дерево эвкалипт! Душистый сок его листьев не только возвращает зрение, он обладает и свойством, аналогичным хинину, спасающему от лихорадки.

Теперь страна нга-ко-тко уже близка. Поскольку никто не сомневается в ее гостеприимстве, единодушное мнение — завтра же двинуться в путь. В лесу мы нашли тень, некоторую свежесть и листья, чтобы завершить лечение.

Благословенный ручей, протекающий по границе между лесом и песчаной равниной, не превышает десяти метров в ширину и полутора метров в глубину. Множество рыб снует в его спокойных водах, не стиснутых отчетливыми берегами. Вероятно, в период дождей ручей превращается в широкую реку, так как по обе его стороны местность представляет собой углубленную размытую долину шириной более полукилометра.

Разбиваем лагерь в этой низине, где и трава в изобилии, и тень более густая.

— Если начнутся тропические дожди, нас здесь непременно затопит, — изрекает сэр Рид, обращаясь к майору.

— Вы шутите! Земля, растрескавшаяся от засухи, впитает сколько угодно воды, даже если разверзнутся хляби небесные.

— Как сказать! Вы еще не знаете наших ураганных ливней.

— Ну что вы! Я прекрасно помню ливень в каменистой пустыне…

— …который длился всего лишь минуту. Кроме того, мы находились на возвышенности, а здесь — самая низина, естественный водослив для потока, что устремляется из леса.

— Но ведь завтра продолжение похода.

— Только это меня и утешает. А иначе было бы просто необходимо передвинуть лагерь в глубь леса.

— Вы правы. Но пусть больные спокойно отдохнут до завтрашнего вечера.

— Мой дорогой Харви, — продолжал скваттер, пожимая руку друга, — кажется, наша цель уже близка?

— Осталось пройти самое бо́льшее двадцать пять лье.

— Возможно, этот ручей — южная граница территории нга-ко-тко. Не пора ли уже подавать знаки о своем присутствии?

— Вы правы. С сегодняшнего дня начнем вырезать на коре деревьев коббонг, о котором говорилось в письме… вашего…

— В письме того, кого я жажду застать в живых. Бедный брат! Надеюсь, он скоро сможет обнять Эдварда, Ричарда, Мери и всех нас.

— Уверен, что так и будет, дружище. Думаю, время испытаний прошло. Самое позднее дня через три наша миссия будет окончена.

— Пойдемте разведаем местность. Возьмем с собой Френсиса, Ричарда и Шеффера. Определим свое местонахождение и вырежем на коре как можно больше условленных эмблем.

— На лошадей — и в путь!

— А мне, сэр Рид, неужели оставаться в «полевом госпитале»? — спросил я у скваттера.

— Вы, милый доктор, еще слишком слабы. А поездка обещает быть долгой и утомительной.

— Клянусь, я еще никогда не был так бодр. Бездействие, поверьте, утомляет больше, чем движение. Вот увидите, прогулка завершит мое исцеление. — Потом, обращаясь к Харви, я добавил: — Майор, поддержите меня. МакКроули мечтает поесть маленького кенгуру, поджаренного на вертеле. И я обещал ему подстрелить эту дичь. Вы же знаете, наш друг — раб своего желудка. И обмануть его надежды — значит повергнуть беднягу в отчаяние.

— Будь по-вашему, — улыбнулся старый офицер. — Вы всегда потакаете всяким фантазиям.

Ноги у меня были еще немного одеревенелые, но, сев в седло, сразу почувствовал себя молодцом. Мы медленно поднялись на небольшой пригорок, отделявший лагерь от леса, и очутились под высокими деревьями. Мирадор бежал впереди, радостно ныряя в кусты.